«Мой дед построил этот дом… Мама жила в нём, любила его… Отец умер, когда я ещё не родился…»
Ему снова припомнилась мать. Он так ясно видел её лицо и слышал её голос в ту ночь, когда лежал возле её могилы на копсхиллском кладбище. Он думал о ней с любовью и жалостью — когда она умерла, он был слишком молод, чтобы пожалеть её. Впрочем, он был рад покинуть эти наполненные призраками комнаты, эти гулкие галереи и вернуться на кухню, где его ждала Цилла. Не годится живому слишком долго общаться с умершими.
Цилла, не подозревая о том, что происходит у него в душе, оглядела кухню с чувством удовлетворения. Она закончила свою работу.
— Ну вот. По крайней мере, Лайты застанут порядок в доме, когда вернутся.
Джонни сделалось грустно. Он подошёл к ней, обнял её и прижал свою худую щеку к её волосам.
— Цилла, они сюда не вернутся.
— Никогда-никогда?
— Никогда. Это конец. Конец одного и начало другого. Они не вернутся, потому что начнётся война — гражданская война. И победителями будем мы. Сперва их и им подобных прогонят из Милтона, потом из Бостона. Все карты смешаются. Игра начнётся заново… На кухне тоже закрыть?
— Да.
Всякий раз, когда ставня стонала, жаловалась и наконец с грохотом захлопывалась, она, казалось, говорила: «Это конец». И эхо вторило по всему дому: конец… конец…
— Моя мать играла на полу в этой кухне. Мой дед, когда выстроил этот дом, был ещё молодым человеком, и я, его единственный внук, имею несомненно больше прав на него, чем его старший брат…
В доме царила ночь. Но, когда они закрыли за собой и заперли тяжёлую дверь кухни, они увидали, что близится рассвет.
— Совсем как похороны, — шепнула Цилла, — только хуже.
И Джонни понял, что Цилла разделяет чувство, охватившее его.
А по старой деревенской дороге при скудном свете занимающегося дня маршировала рота народного ополчения. Эти люди поднялись чуть свет, чтобы использовать время, свободное от повседневных своих дел, для подготовки к предстоящим боям. Левой, правой, левой, правой, левой… Не очень-то хорошо они маршировали. Мальчуган, на вид не старше Дасти Миллера, приложил к губам флейту и дул в неё со всей мочи. Получался довольно убогий писк. Рота прошла мимо изуродованных ворот лайтовской усадьбы, и никто ни разу не оглянулся ни на неё, ни на коляску доктора Уоррена, в которой сидели Джонни и Цилла.
«Помоги им бог! — подумал Джонни. — Они ведь не видели британские войска в Бостоне. А я видел. Они не видели золотое шитьё на генеральских мундирах, мушкеты, пригнанные один к одному, и на каждом — штык. Они не видели…»
Коляска обогнала группу марширующих фермеров и покатилась дальше.
Джонни очень мучило, что у Рэба нет мушкета. Но солдаты, когда они околачивались у пивных, или слонялись по набережным, или заходили в конюшню «Чёрной королевы», никогда не имели при себе мушкетов. На часах они стояли с мушкетом. На ученье у них были мушкеты. Стреляли по цели — и очень плохо, как утверждал Рэб, — из мушкетов, расстреливали дезертиров на выгоне из мушкетов, но ни разу не удавалось Джонни заметить, чтобы мушкеты где-нибудь валялись без присмотра. Когда солдаты не маршировали с ними и не стреляли из них, они их составляли в козлы, и всякий раз их охранял хотя бы сержант.
Разговаривая о мушкетах даже у себя на чердаке, Джонни и Рэб всякий раз понижали голос. Американские оружейники сидели от зари до зари за починкой старых ружей и изготовлением новых, но Рэб не надеялся, что ему, мальчику-подростку, дадут хорошее современное ружьё. Он мог его достать только у англичан.
— А скоро начнётся? — шептал Джонни. — Скоро они выступят?
— А бог его знает, — бурчал в ответ Рэб. — Один бог да генерал Гейдж. Может, не раньше весны. Наступление всегда начинается весной. А до тех пор мне необходимо раздобыть ружьё. С хорошим оружием в руках человек может всё, а без него он беззащитная тварь.
Джонни никогда ещё не видел Рэба таким озабоченным. До сих пор казалось, что всё у него всегда идёт гладко, без задоринки, как по маслу. А теперь застопорило, и он стал нервничать и даже потерял свойственную ему осторожность. Как-то он сказал Джонни, что договорился с одним фермером из Медуэя, который скупал у английских солдат мушкеты и перепродавал их бойцам ополчения. Не хотелось Рэбу просить у тётушки так много денег. Их еле хватало на еду. Но она сама сказала: «Оружие важнее хлеба».
Наступило утро, когда Рэб должен был встретиться с этим фермером на рынке. Английский солдат, возвращаясь из караула, как бы по рассеянности прислонит свой мушкет к скирде соломы. Джонни знал, что всё продумано тщательнейшим образом. Однако, когда он услышал шум и крики, раздавшиеся с базарной площади, и дробь английских барабанов, призывающую строиться, он понёсся к Док-скверу. У него было предчувствие, что весь шум поднялся из-за ружья, за которым отправился Рэб. Так оно и оказалось.
Красные мундиры выстроились сплошной стеной, направив ружья на обитателей базарной площади и случайных прохожих. Капитан кричал взбудораженной толпе:
— Назад, назад, добрые бостонцы! Это наше частное дело!
— Что случилось? — спросил Джонни старушку, торговавшую курами.
— Поймали своего, когда он продавал фермеру мушкет.
— Он не из Медуэя, случаем?
— Кажется, да…
— А кроме солдата и фермера, они кого-нибудь схватили?
— Троих взяли. Поведут в дом губернатора, к генералу Гейджу.
— Гейдж сейчас в Сáлеме.
— Ну, так к какому-нибудь полковнику.
Толпа не пыталась освободить двух янки. Народ уже привык к английским порядкам. Безусловно генерал или даже полковник был вправе наказать солдата, торгующего оружием, а также тех, кто его на это подбивал!
Джонни шёл за отрядом солдат по пятам, но, только когда они поравнялись с губернаторским домом, ему удалось увидеть арестованную троицу. Британский солдат ухмылялся, и Джонни понял, что ему просто дали задание поймать «этих увальней».
Фермер был в переднике, в котором обычно ходил на базар. У него были длинные, прямые седые волосы и тонкий, неприятный рот.
Одного взгляда на него было довольно, чтобы понять, что им двигала не любовь к свободе, а жажда наживы. Из-за страстного желания заполучить ружьё Рэб, которому при всей решительности характера была свойственна и осторожность, совсем потерял голову. Только этим и можно было объяснить, что он связался с таким человеком. У самого Рэба вид был мрачноватый. Он не привык к поражениям. Что они с ним сделают? Могут в тюрьму посадить. Могут побить плетьми. Или, что было бы хуже всего, прикажут какому-нибудь грубияну сержанту «хорошенько проучить» его.
Архитектура губернаторского дома была очень хороша, и Джонни имел возможность любоваться ею битый час. Дом стоял в глубине, поодаль от грохота и суеты Мэрлбро-стрит, над куполом его высился медный индеец со стеклянным глазом, а над дверьми красовался деревянный раскрашенный герб Великобритании — лев и единорог. Джонни слышал, как за домом отдавались приказания, громко переговаривались солдаты между собой и — самое неприятное — чему-то громко смеялись. А вот конюх полковника Несбита выводит полковничьего коня. На улице перед губернаторским домом толпилось ещё довольно много народу. Отзвуки солдатского веселья отнюдь не разогнали тревоги американцев за своих соотечественников. Джонни услышал, как солдаты загремели мушкетами, становясь «смирно», и как затем четыре барабанщика дружно, как один, ударили по барабанам.
И вот в своих чёрных медвежьих шапках барабанщики выходят на Мэрлбро-стрит, за ними полковник Несбит верхом, а за ним чуть ли не весь 47-й полк, конвоирующий телегу. В телеге сидит отвратительная чёрная птица, величиной с человеческий рост, и фигурой напоминающая человека. Голова висит понуро, как у мокрой вороны. На самом деле это был человек, раздетый донага и вывалянный в смоле и перьях. Виги уже трижды так поступали со своими противниками — вываливали их в смоле и перьях и катали по улицам Бостона. Теперь наступила очередь англичан. Бодро шагали красные мундиры. Гарцевал полковничий конь. Позорная телега подпрыгивала по булыжной мостовой. Джонни сразу увидел, что это не был Рэб. Страшная чёрная птица была с брюшком. У Рэба брюха не было и в помине.
Полковник Несбит остановил процессию возле городской управы. Ординарец выступил вперёд и прочитал вслух воззвание. В нём просто рассказывалось, что было сделано и почему, и объявлялось, что каждого перекупщика краденого оружия ожидает такое же наказание.
Затем (видно, полковник Несбит имел обыкновение читать газеты) полк прошествовал на Маршал-лейн и остановился перед конторой газеты «Разведчик». Там была произнесена угроза по адресу редактора газеты, с которым обещали разделаться так же, как с «птицей», сидевшей в телеге. Джонни понял, что затем они двинутся к «Наблюдателю», и побежал на Солёную улицу предупредить дядюшку Лорна. Он вбежал в типографию, с силой захлопнул за собой дверь и стал дико озираться в поисках наборщика. Облачённый в свой рабочий передник, Рэб спокойно набирал статью.
