— Да, и крокодилов. Они лежали на отмелях, как бревна. И все же у нас лучше. — Ли улыбнулась Косте. — У нас все другое. У нас очень хорошо.
Костя недоверчиво посмотрел на нее.
— Ты не веришь?
— Верю, но не очень... — чистосердечно признался Костя.
Он не мог представить, чтобы такая, пусть очень красивая женщина могла побывать в Африке. По его представлению, туда могли добраться только сильные мужчины. Вроде папы или его самого.
— Нет, — сказал он, — вы шутите! Ну кто же вас пустит в Африку?
Толстяк и красавица засмеялись.
Подошла Евдокия Матвеевна, поздоровалась и сказала:
— У вас очень весело.
— Это моя мама, — представил ее Костя своим знакомым.
Толстяк раскланялся, прижав руку к сердцу.
— Харловский, Иван Иванович. Моя жена Лилиана Александровна. Мы будем жить с вами на одном острове. Я рад познакомиться с вами и вашим сыном. Мы с ним почти уже друзья.
— Громова Евдокия Матвеевна, — ответила Костина мама и пожала руки Лилиане Александровне и ее мужу.
— Прекрасная погода! — сказала Лилиана Александровна.
— Восхитительная! — подтвердил Иван Иванович.
— Да, хорошая, — присоединилась к ним Евдокия Матвеевна.
Они еще немного постояли вместе, поговорили о погоде, о красоте океана и разошлись.
— Милые люди, — сказала Евдокия Матвеевна Косте, когда они остались одни на палубе.
— Да, ничего... Но...
— Что но? Тебе они не нравятся?
— Нет, нравятся. Да, понимаешь, он носит что-то на животе.
— На животе?
— Ну да! Какую-то-штуку. Вообще они какие-то необыкновенные. Говорят по-французски.
— Хорошие, культурные люди. Он ученый. Она тоже, видно, очень образованна. Если не будешь лентяйничать, то и ты будешь знать французский.
— Да, но у них есть какая-то тайна. Интересно, что у него на животе? Мама, а что, если они шпионы? — выпалил он. — Такие хорошие — и вдруг?..
— Не говори глупостей. Ты лучше посмотри, что там такое?
Костя, привстав на носки, стал вглядываться в даль.
— Что ты там увидел?
— Кажется, дельфины. Да, да! Смотри! — вскрикнул Костя.
Приближалась стая дельфинов. Глянцевитые, похожие на торпеды животные мчались почти по самой поверхности океана наперерез судну. Несколько дельфинов разом, словно по команде, выскакивали в воздух и звонко шлепались о ярко-синюю воду. Догнав судно, дельфины поплыли возле борта, резвясь, как шаловливые ребята. Они то кувыркались в воде, то подныривали под киль судна и, наконец, пристроились возле самого форштевня, купаясь там в снежно-белой пене.
Еще не скрылись дельфины, а Костино внимание привлекли новые обитатели океана — медузы. «Киев» пересекал огромное скопление этих животных. Они висели в синей толще воды, словно большие красные абажуры.
— Кит! Кит! — закричал пассажир в темных очках.
— Где? — спросил Костя.
— Вон, вон! Смотрите чуть правей солнца.
Но как ни всматривался Костя, кита на этот раз ему увидеть не удалось: океан ослепительно переливался под лучами солнца. Костя очень огорчился, что проглядел кита, но тут же утешился.
— Смотри, — сказала мама, — сахарная голова.
На севере из синей воды виднелся белый конус вершины вулкана. Над ней вился сероватый дымок, будто кто-то сидел там среди льдов и курил трубку. Костя не мог оторвать глаз от этого нового чуда. Гора поднималась все выше и выше. Прошло с полчаса, пока вулкан открылся весь в своей километровой высоте. Гора одиноко поднималась из океана и стояла, как сторож, охраняя подступы в таинственный мир. Костя привстал на носки, стараясь заглянуть за черточку горизонта.
...«Киев» шел в тумане. Грязно-серая масса окутывала корабль. Косте иногда казалось, что судно завязло в этой плотной массе и неподвижно застыло на месте. Но стоило ему прислушаться, и он явственно слышал журчание разрезаемой форштевнем воды, чувствовал, как ритмично работали машины в глубине корабля, и ощущение неподвижности у него исчезало. Костя хотел было переждать на палубе, пока корабль выйдет из тумана. Но скоро его одежда, лицо, руки покрылись капельками холодной воды, он продрог и пошел в салон. В кресле у окна он увидел маму. Она, закрыв глаза, слушала музыку. За роялем, спиной к дверям, сидела женщина. Она играла что-то очень красивое. Все, кто находился в салоне, зачарованно слушали. Харловский погрозил Косте пальцем: «Тише, мол». Но вот пианистка бессильно опустила руки и встала. Костя узнал в ней Лилиану Александровну и, сам не зная чему, обрадовался. Только выйдя в коридор, он понял, что обрадовался тому, что музыка этой удивительной женщины рассеяла его давешнее нехорошее предположение. Так мог играть только очень хороший человек.
Идя по коридору и раздумывая об этом, он услышал глухой, надсадный вопль. Кричал какой-то большой и, видно, очень несчастный зверь. Костя выбежал на палубу, перегнулся через мокрые перила. Мимо проходил знакомый матрос.
— Кто там ревет? — спросил у него Костя.
— Осторожно, парень, не сыграй за борт, — сказал он, не останавливаясь. — Сирена на маяке. Пришли на твой остров. Проклятый туман!
На носу загрохотала цепь, раздался всплеск. Цепь долго гремела, вылетая из клюза. Наконец грохот прекратился, и палуба перестала вздрагивать: остановились машины.
— Пришли! — сказал Костя и побежал в свою каюту.
На следующее утро Костя сидел у окна и, спеша как всегда, жевал булку с маслом, запивая ее горячим кофе. Рядом сидел отец в знакомом сером костюме. От него пахло табаком, морем и еще чем-то необыкновенно родным. Отец нисколько не изменился за полгода, и Косте уже казалось, что вообще ничто не изменилось и они всегда жили в этом домике, таком же, как на берегу Черного моря. Мама то же самое сказала вчера вечером, как только вошла сюда.
— О, да это наш дом! Как он сюда попал?
Сейчас она наливала кофе у плиты: папа любил горячий кофе. Тикали знакомые часы-ходики, та же клеенка на столе и те же тюлевые шторы на окнах. Только за окном все незнакомое: приземистые сосны с изогнутым стволом впились корнями в коричневую скалу; на камне сидит угольно-черная птица с оранжевым носом, желтым хохолком и смотрит на ровное, будто вылитое из стекла поле. Это океан. Он только кажется спокойным, а там, за волноломом, он бешено налетает на каменный барьер: грохот прибоя долетает даже сюда. Далеко, почти на горизонте, видно несколько темных черточек, они быстро движутся к берегу. Доносится мягкий неторопливый стук. Это возвращаются с уловом рыбаки.
Но Костя ничего не видит и не слышит, кроме диковинной птицы. Он схватил отца за руку и застыл, глядя в окно.
Птица подпрыгнула и полетела к воде, часто махая крыльями.
— Это топорок — морской попугай, — сказал отец. — Странная птица. Живет в норе, как суслик.
— Он ручной? — спросил Костя.
— Не вздумай совать руку в нору. Самая дикая и кусачая птица. Но очень домовитая... Ни за что не бросит своего гнезда. Вот и терпит наше соседство. Ну, спасибо, Дуня. — Отец встал. — Я пошел.
— И я с тобой, — сказал Костя.
— Идем, — кивнул отец.
— Когда придете обедать? — спросила мама.
— Как всегда, в три. Костя тебе рыбы принесет на обед. — Отец отодвинул свой стул к стене и протянул руку к старой зеленой шляпе, висевшей в углу возле окна.
«Все так же, как в старом доме», — снова отметил про себя Костя.
...Отец шел быстро по каменистой крутой улице к морю, то и дело приподнимая шляпу и раскланиваясь со встречными. Здесь так же, как и в Керчи, все знали отца и приветливо улыбались Косте. Костя тоже здоровался и беспрестанно расспрашивал отца обо всем, что попадалось ему на глаза. А его интересовало все: и какой породы пестрая остроухая собака? и почему так искривились сосны? и где взяли столько одинаковых домиков? и что за камни под ногами? и как называются незнакомые цветы в палисадниках? и почему здесь совсем другие рыболовецкие суда, чем на Черном и Азовском морях? Отец отвечал, улыбался, в то же время думая о чем-то своем.
На берегу и на пристани к нему то и дело подходили рыбаки в желтых рыбацких костюмах, в резиновых сапогах, в зюйдвестках. Говорили об улове, о качестве сетей, о неполадках с выгрузкой или просто пожимали отцу руку.
Костя скоро отстал от отца. Ему хотелось рассмотреть каждую моторку у пристани, заглянуть в машинное отделение, выяснить, какой марки мотор, познакомиться с мотористами и рыбаками, заглянуть в корзины с уловом и особенно в мокрые сети: он знал, что в них иногда остаются не замеченные ловцами диковинные рыбы.
На скользких досках пристани лежали морские звезды, ежи, трепанги, морская трава, в которой копошились креветки. Костя поднял кремовую раковину незнакомой формы. Створки ее были плотно закрыты. Он хотел спросить, что это за раковина, но постеснялся отвлекать людей от работы: рыбаки и рабочие с консервного завода выбирали селедку из сетей и складывали в кузова вагонеток. «Узнаю потом», — решил Костя и засунул раковину в карман. Вокруг кипела работа. Рыбаки сгружали сети с рыбой на пристань, а сами опять уходили в море. Рабочие и работницы сортировали рыбу, очищали сети от водорослей, развешивали их на берегу для просушки, а рыбу на вагонетках увозили к большому зданию с высокой трубой.
