Мы поняли. Нас надо распределить на рассеянных (невнимательных), робких (замкнутых), слабовольных и ленивых.
Я сказал:
— У нас таких нет.
— Каких — таких?
— Рассеянных, невнимательных, слабовольных, робких и замкнутых. Что касается ленивых, то как вы их узнаете?
Этим вопросом я сразу поставил главного инженера в тупик. Выручил его Игорь, брат которого имеет «Москвич».
Игорь вообще у нас самая выдающаяся личность. У него бледное лицо. А это считается в нашей школе самым шикарным. Особенно если лицо оттенено черными волосами. Голос у Игоря низкий, басовитый, как у завуча. Наша классная руководительница Наталья Павловна всегда ставит нам Игоря в пример. Его поразительную воспитанность и трезвый ум. На самом деле Игорь большой дипломат.
Игорь подмигнул нам: мол, не беспокойтесь, сейчас я этого дядю окручу, — и, обращаясь к главному инженеру, почтительно сказал:
— Вячеслав Петрович, вы хотите распределить ребят согласно их склонностям и интересам?
Он уже знает, как зовут главного инженера!
— Вот именно, — обрадовался главный инженер и опять скосился в шпаргалку, — «согласно склонностям и интересам»!
— Тогда позвольте нам это обсудить, — рассудительно проговорил Игорь, — мы каждому наметим цех согласно его склонностям и интересам.
— Что ж, — согласился главный инженер, — ты дело говоришь.
И укоризненно посмотрел на меня. Дал понять, что Игорь говорит дело, а я несу чепуху.
Я давно привык к тому, что Игорь говорит умно, а я глупо, что с ним соглашаются, а со мной нет. И укоризненный взгляд инженера я оставил без всякого внимания. Тем более, что он опять вдруг нахмурился:
— Но вы будете мудрить!..
— Нет! — закричали мы. — Мудрить мы не будем.
Мы стали распределяться по цехам.
С теми, у кого были склонности и интересы, дело решилось быстро. Гринько с Арефьевым попросились в электроцех — они электрики и радисты. Полекутин — в моторный. Гаркуша с Рождественским — в малярный, они художники. А Игоря главный инженер взял к себе в техники — так он ему понравился.
Но с теми, кто не имел склонностей и интересов, получилась полная неразбериха. Особенно с девочками. Они все хотели работать вместе, в одном цехе.
Поднялся шум и крик.
Главный инженер хлопал глазами и поворачивался то в одну, то в другую сторону. Я чувствовал, что сейчас все ему надоест и он распределит нас по-своему.
Тут, к счастью, очередь дошла до меня. Я объявил, что хочу проходить практику в службе эксплуатации.
Главный инженер удивился моему выбору. Но согласился: обрадовался возможности сбагрить меня. Я ему сразу не понравился.
Я отправился к начальнику эксплуатации. Это был толстый черный человек с мясистыми губами. Ровно час я дожидался, пока он с кем-то ругался по телефону. Даже кончив говорить, он все время хватался за телефонную трубку.
Я объявил, что явился для прохождения производственной практики. Он был поражен.
— Что они там, с ума посходили?!
И схватился за телефон.
Я испугался, что он позвонит директору, и торопливо добавил:
— Я хочу работать на машине техпомощи.
Он весело засмеялся, даже погладил телефонную трубку.
— Дорогой мой, ты попал не по адресу! Честное благородное слово. Машина техпомощи мне не подчиняется. Она подчиняется главному инженеру.
Вот как я просчитался!
Он начал объяснять мне, что автобаза состоит из двух служб: технической и эксплуатации. К технической службе относятся…
Но я перебил его:
— Извините, я ошибся.
И пошел обратно, к главному инженеру. С мрачным видом он сидел один в своем кабинете, за большим письменным столом. Я ему объяснил, что в службе эксплуатации для меня подходящей работы нет.
— Эге, брат, — сказал главный инженер, — ты, я вижу, порядочный волынщик!
И без дальнейших разговоров послал меня в цех профилактики, или, как его здесь просто называют, гараж.
И все же нам здорово повезло, мне и Шмакову Петру. Он тоже попал в гараж.
Те, кто работали в мастерских, имели дело с частями автомобиля. Мы в гараже — с автомобилем в целом. Здесь его моют, смазывают, регулируют, делают текущий ремонт и профилактику. Слесари сами перегоняют машины с места на место, даже выезжают на улицу пробовать, как действуют тормоза. И у нас со Шмаковым Петром была полная возможность попрактиковаться за рулем.
— Как ты думаешь, Шмаков, — спросил я Петра, — дадут нам здесь поездить?
Он подумал и ответил:
— Дадут.
Он всегда думал перед тем, как ответить.
— Для этого надо что-то делать, — сказал я.
— Успеем.
— Так вся практика пройдет, — настаивал я.
— Надо приглядеться, — сказал Шмаков Петр.
Но, сколько мы ни приглядывались, никто и не думал давать нам руль. Отношение к нам было самое безразличное. Даже равнодушное.
Самостоятельной работы нам не давали — боялись. Дело здесь ответственное. Из-за недовернутой гайки может случиться авария. И даже катастрофа. Катастрофа — это та же авария, только с человеческими жертвами.
И работали мы медленно. А слесари не могли ждать: они выполняли график, у них был план.
По правде сказать, я и сам был не очень-то заинтересован в этой работе. Но болтаться без дела, когда вокруг тебя работают, неудобно.
Уж раз я попал сюда, то не желаю, чтобы на меня смотрели как на бездельника и дармоеда.
Мы здесь были «на подхвате». Сходить куда-нибудь. Что-нибудь принести. Сбегать на склад или в мастерские. Подержать инструмент, посветить переносной лампой, промыть части…
Хорошо, когда достанется мыть машину целиком, во дворе, под брандспойтом. Совсем другое дело! Струя так и бьет! Направляешь ее то в одно место, то в другое, грязь большими комками отваливается и падает в канаву. От кузова идет пар, вода быстро испаряется под лучами июньского солнца. И, когда машина, свежая, блестящая, сходит с помоста, видишь результаты своего труда.
Но такая приятная работа перепадала нам редко. Мы работаем утром, а машины моют вечером, когда они возвращаются с линии.
Видно, нам со Шмаковым не так уж повезло. Тем, кто работал в мастерских, пожалуй, повезло больше. Мастерские работали в одну смену, и наши ребята имели дело с одними и теми же людьми. Они привыкли к этим людям, и люди привыкли к ним.
А гараж работал круглосуточно, в три смены. И мы со Шмаковым Петром имели дело с разными бригадами.
Когда на третий день пришла бригада, с которой мы работали в первый день, они нас даже не узнали, они совершенно забыли про нас. Смотрели на нас с удивлением: «Как, разве вы все еще здесь?!»
Они даже не знали наших имен. Шмаков Петр выглядел старше меня, и они его называли «парень». «Эй, парень, а ну-ка, парень!» Мне они говорили сначала «пацан». «Эй, пацан, а ну-ка, пацан!» А когда они услыхали, как ребята зовут меня «Крош», они тоже стали называть меня «Крош», а некоторые даже «Кроша»… «Эй, Кроша, а ну-ка, Кроша!» Они думали, что меня так называют из-за моего невысокого роста. На самом деле «Крош» — это сокращенное прозвище от моей фамилии — Крашенинников. В школе всегда сокращают фамилии, тем более такую длинную, как моя. Вот и получилось «Крош». А рабочие в гараже придавали этому прозвищу другой, унизительный для меня оттенок.
В общем, наше положение никак меня не устраивало. При таком положении нам никогда не доверят руля.
Я поделился своими мыслями со Шмаковым Петром. Он ответил: «Сиди спокойно».
Шмакову. Петру хорошо так говорить. С его характером можно сидеть спокойно. Скажут ему: «А ну, парень, сними болт!» Шмаков Петр молча берет гаечный ключ и начинает снимать болт. Ни на кого не смотрит. Кряхтит. Углублен в работу, будто делает невесть что… И все к нему относятся с уважением. Такой у него серьезный и сосредоточенный вид.
А потом оказывается, что Шмаков снял вовсе не тот болт, который нужно было снять.
Я бы сквозь землю провалился от стыда. А Шмаков ничего… Как ни в чем не бывало начинает все переделывать. И все считали, что Шмаков работает лучше меня.
Происходило это вот почему. Я не мог просто так, как Шмаков, крутить гайку. Мне надо знать, что это за гайка и для чего я ее кручу. Я должен понять работу в целом, ее смысл и общую задачу. Дедуктивный способ мышления. От общего к частному. Шмаков Петр не задает вопросов, а я задаю вопросы. А слесари не хотят отвечать на вопросы. Им некогда. А может быть, не могут ответить на них.
Даже бригадир слесарей Дмитрий Александрович, худой человек в берете, похожий на испанца, сказал мне:
— Ты, университант-эмансипе, поменьше спрашивай.
Я сначала не понял, почему он так меня назвал. Потом оказалось, что у Чехова есть рассказ «Святая простота». К священнику, куда-то в провинцию, приезжает сын, известный адвокат. И отец-священник называет сына-адвоката «университант-эмансипе».
Очень приятно, что бригадир слесарей Дмитрий Александрович ходит в берете, похож на испанца и так хорошо знает Чехова. Но тем более глупо с его стороны давать человеку кличку.
