Дианна Джонс - Дом с характером

Ознакомительная версия.

Снаружи ослепительно сверкало солнце, оно сверкало на зеленой-зеленой и ухоженной-ухоженной травке, за которой тянулась сияющая белая садовая дорожка. Дорожка шла среди деревьев, подстриженных в виде шаров, конусов, пирамид и дисков — прямо урок геометрии, — к небольшому сказочному дворцу из тех, у которых много-много маленьких остроконечных башенок с голубыми черепичными крышами. Чармейн узнала Кастель-Жуа, где жил кронпринц Людовик. Ей было немного стыдно, когда она поняла, что каждый раз, когда в книгах, которые она читала, упоминался дворец, она представляла себе именно такое здание.

Наверное, у меня очень бедное воображение, решила она. А потом подумала — нет. Просто когда папа пек песочное печенье, чтобы продавать его в коробках на Майском Празднике, на крышках коробок всегда красовалась картинка с Кастель-Жуа. Ведь Кастель-Жуа, в конце концов, был гордостью Верхней Норландии. Неудивительно, что идти сюда пришлось так далеко, подумала Чармейн. И он по-прежнему соответствует моим представлениям об идеальном дворце — да-да!

По раскаленной белой дорожке прохрустели шаги, и появился принц Людовик собственной персоной; великолепный в белых и лазоревых шелках, он не спеша направлялся во дворец. Перед тем как поравняться с кустами, в которых сидела Чармейн, он остановился и обернулся.

— Ну что вы отстали? — сердито процедил он. — Пошевеливайтесь!

— Мы стараемся, ваш’ство! — пропищал, задыхаясь, тоненький голосок.

Показалась длинная вереница кобольдов, каждый из которых сгибался под тяжестью шишковатого кожаного мешка. Все эти кобольды были скорее серовато-зеленые, чем синие, и выглядели крайне уныло. Во многом это уныние было вызвано солнечным светом — ведь кобольды предпочитают жить в темноте, — но Чармейн решила, что такой цвет говорит о плохом здоровье. Ноги у них подгибались. Кое-кого одолевал кашель. Последнему в веренице было настолько скверно, что он споткнулся и упал — и уронил мешок, откуда по слепяще-белой дорожке раскатилась россыпь золотых монет.

Тут в поле зрения появился бесцветный господин. Он широкими шагами подошел к упавшему кобольду и стал его пинать. Пинал он его не особенно сильно да и не то чтобы жестоко — словно бы заводил забарахлившую машину. Под градом пинков кобольд принялся ползать по дорожке, лихорадочно собирая золотые монеты, пока наконец не запихал в мешок их все и не сумел, хоть и с трудом, подняться на ноги. Бесцветный господин прекратил его пинать, нагнал принца Людовика и зашагал рядом с ним.

— И ведь даже не скажешь, чтобы ноша была тяжелая, — сказал он принцу. — Возможно, это последние. Денег у них больше нет — разве что король продаст свои книги.

Принц Людовик засмеялся:

— Он скорее умрет, чем решится на такое, — впрочем, меня бы это, конечно, устроило! Тогда нужно найти другой способ раздобыть деньги. Содержание Кастель-Жуа обходится мне зверски дорого! — Он обернулся на кобольдов, которые еле волочили ноги. — Эй, вы, шевелитесь! Мне надо вернуться в Королевскую резиденцию к чаю!

Бесцветный господин кивнул и зашагал обратно к кобольдам, готовый снова начать их пинать, а принц остановился его подождать, говоря:

— Прошу отметить, скоро я не смогу даже смотреть на оладьи!

Кобольды увидели, что бесцветный господин возвращается, и из последних сил прибавили шагу. И все равно для Чармейн прошла целая вечность, прежде чем процессия скрылась из виду и даже хруст шагов утих. Чармейн крепко обхватила вибрирующее тельце Потеряшки, которая так и рвалась прыгнуть на землю и погнаться за принцем, и поглядела сквозь листву на Тимминза.

— Почему вы раньше никому об этом не рассказывали? Почему не сказали хотя бы чародею Норланду?

— Никто не спрашивал, — обиженно отозвался Тимминз.

Еще бы — конечно, никто не спрашивал, подумала Чармейн. Вот почему Ролло заплатили, чтобы он поссорил кобольдов с дедушкой Вильямом! Он-то наверняка догадался бы в конце концов задать им этот вопрос, если бы не заболел. Она подумала, как хорошо, что лаббока убили. Если он был отцом кронпринца Людовика, как сказал Тимминз, значит, он, вероятно, собирался убить кронпринца и править страной вместо него. Он ведь примерно так ей и сказал. Но все равно теперь придется иметь дело с принцем Людовиком, подумала Чармейн. Да, надо обязательно рассказать о нем королю.

— По-моему, он довольно плохо обходится с этими кобольдами, — заметила она.

— Так и есть, — согласился Тимминз. — Но они пока не просили нас о помощи.

А вам, само собой, не приходило в голову, что надо им помочь, если вас не просили, подумала Чармейн. Честное слово! Просто зла не хватает!

— Вы можете показать мне дорогу домой? — спросила она.

Тимминз помедлил.

— Ты думаешь, огненный демон будет рад, когда ты скажешь ему, что деньги попадают в Кастель-Жуа? — спросил он.

— Да, — твердо ответила Чармейн. — Его близкие точно будут рады.

Тимминз хоть и с неохотой, но провел Чармейн обратно по длинному запутанному пути в пещеру кобольдов. Там он бодро сказал: «Дорогу дальше ты знаешь» — и исчез в пещере, оставив Чармейн одну с Потеряшкой.

На самом деле дороги дальше Чармейн, конечно, не знала. Несколько минут она простояла у предмета, который Тимминз назвал санями, не понимая, как быть, и наблюдая, как кобольды вовсю красят, обивают и украшают предмет, не удостаивая ее и взглядом. Наконец ей пришло в голову, что можно поставить Потеряшку на землю.

— Потеряшка, покажи мне дорогу в дом дедушки Вильяма, — попросила она. — Будь умницей.

Потеряшка с готовностью засеменила вперед. Но вскоре Чармейн сильно засомневалась в том, что Потеряшка такая уж умница. Потеряшка семенила, а Чармейн шагала, и они поворачивали то налево, то направо, то опять направо, — казалось, прошло несколько часов. Чармейн так погрузилась в мысли о своем открытии, что несколько раз упускала момент, когда Потеряшка поворачивала то ли налево, то ли направо, и стояла в почти что непроницаемой темноте и звала: «Потеряшка! Потеряшка!» — пока Потеряшка не возвращалась и не находила ее. Вполне вероятно, что из-за Чармейн дорога стала еще в два раза длиннее. Потеряшка стала пыхтеть и волочить лапы, язык у нее высовывался все дальше и дальше, но Чармейн не решалась взять ее на руки — этак они вообще никогда не вернутся домой. Вместо этого она разговаривала с Потеряшкой, чтобы придать бодрости и себе, и ей.

— Потеряшка, мне обязательно надо рассказать Софи, что случилось. Она наверняка очень волнуется за Кальцифера. И королю тоже надо рассказать про деньги. Но если я пойду в Королевскую резиденцию сразу, как только попаду домой, ужасный принц Людовик будет там и станет притворяться, будто любит оладьи. Почему он их не любит? Они же вкусные! Наверное, потому, что он лаббокин. Говорить что-то королю при нем я не решусь. Похоже, нам с тобой, Потеряшка, придется подождать до завтра. Как ты считаешь, когда принц Людовик собирается уезжать? Сегодня вечером? Король сам говорил мне, чтобы я пришла через два дня, значит, Людовика к тому времени, наверное, не будет. Если я приду пораньше, то смогу сначала поговорить с Софи… Ой, мамочка! Совсем забыла. Кальцифер сказал, что они собираются сделать вид, будто уезжают, так что может оказаться, что Софи мы там не увидим. Ой, Потеряшка, хотела бы я знать, как поступить!

Чем больше Чармейн об этом говорила, тем хуже она понимала, как ей быть. В конце концов она так устала, что уже не могла говорить и только топала за задыхающейся и хромающей Потеряшкой, светлым пятном семенившей впереди. Прошла целая вечность — но вот Потеряшка толкнула какую-то дверь, и они оказались в гостиной дедушки Вильяма, где Потеряшка испустила стон и повалилась на бок, дыша часто-часто и мелко-мелко. Чармейн поглядела в окно — гортензии были все розовые и фиолетовые в лучах закатного солнца. Нас не было весь день, подумала она. Еще бы Потеряшка не устала! Еще бы у меня не болели ноги! По крайней мере Питер должен быть уже дома, и я надеюсь, что ужин у него готов.

— Питер!!! — закричала она.

Ответа не последовало, и тогда Чармейн взяла Потеряшку на руки и отправилась в кухню. Потеряшка слабенько лизнула Чармейн в руку за то, что ей не пришлось делать больше ни шагу. Здесь лучи закатного солнца падали зигзагами на розовое и белое белье, которое по-прежнему слегка колыхалось на веревках на заднем дворе. Питера и в помине не было.

— Питер! — окликнула Чармейн. — Ты где?

Ответа не последовало. Чармейн вздохнула. Очевидно, Питер совсем заблудился, еще почище, чем она сама, и когда он теперь объявится, не знает никто.

— Запутался в своих разноцветных бечевках! — пробурчала Чармейн, стуча по очагу, чтобы раздобыть корма для Потеряшки. — Дурачок!

Ознакомительная версия.