— Руська, что ли?
— Ну, наверное будет правильно, если ты подумаешь о маме или папе… — осторожно предположил дядька.
— Хорошо, подумаю. Я часто о них думаю, — послушно согласился Макар, — только… — и он с сомнением покачал головой.
— Что — только?
— Меня там должен ждать Руська! — выпалил Макар.
— Ладно, валяй! — хронодайвер махнул рукой. — Думай про Руську!
— Всё, прощай, Макар.
— До свидания, — вежливо кивнул Лазарев. — Ой, — вдруг спохватился он, — а как вас зовут-то?
— Э-э… — дядька почему-то растерялся, — Вильям… Или Робертс…
— Гуд бай, Вильям-или-Робертс!
Дядька весело отсалютовал ему рукой. Макарка кивнул в ответ и тут же исчез.
* * *
Вильям-или-Робертс усмехнулся и удовлетворённо щёлкнул пальцами.
Он присел на корточки, подобрал зажигалку. Чиркнув колёсиком, убедился, что она работает, глядя с улыбкой на бледное трепещущее пламя. Потом зажал зажигалку в кулаке, легко, стремительно подпрыгнул вверх и будто растаял в воздухе…
Руслан стоял на мосту, и солнце било ему прямо в глаза, как в тот раз, в лифте, когда они с сестрой возвратились из 1812 года. Вернулся…
Пошатываясь и стараясь унять дрожь во всём теле, Руся держался обеими руками за трос и подставлял лицо ветру, жадно вдыхая приносимые им знакомые запахи заповедных трав, сосен, речного ила…
Луши рядом не было, но каким-то шестым чувством он понимал — с сестрой всё в порядке.
* * *
— Эй, Раевский! — густой баритон негромко окликнул его откуда-то снизу. — Руслан! Не слышишь, что ли?
Руся нагнулся.
Из-под моста показалась моторка. Она шла бесшумно, с выключенным мотором. Наша, лагерная, узнал Руся. Надо же, столько времени прошло, а тут всё по-прежнему… В моторной лодке сидел, задрав бороду кверху, инструктор по прозвищу Седрик, всё такой же загорелый, в той же вылинявшей, порыжевшей от солнца чёрной майке.
— Спускайся! — махнул Седрик мальчику рукой и стал выгребать к берегу.
* * *
…Макар осторожно открыл глаза. По стеблю ползла бабочка-крапивница. Он облегчённо выдохнул и она вспорхнула. Слава богу, подумал он, блаженно улыбаясь. Это лучше, чем какая-нибудь Papilio Krusensternia. Хм, Парусник Крузенштерна[62] … Отличное название для прекрасной бабочки, но сегодня я рад вот этой заурядной крапивнице. Потому что я — дома.
Всё отлично. И даже не тошнит нисколько. Или? Ну, конечно. Опять накатило. Это что ж, каждый раз так будет? Вроде морской болезни…
Наконец, морщась и испытывая нестерпимое желание поскорее умыться, Макар поднялся и побрёл по тропинке к реке, раздвигая высокие стебли.
Да это то самое место! И лодка, наша лодка… Значит, прежний Руська — где-то здесь, поблизости. И, стало быть, скоро он вместе с «оленями» сюда вернётся.
Наспех ополоснув лицо, Макар решительно вошёл по колено в реку, даже не задрав штанин, и с усилием столкнул лодку в воду.
* * *
Через двадцать минут Лазарев был уже у цели. Вот он, флажок, победно торчащий из дупла в бугристом кедровом стволе. Дунул лёгкий ветерок, и оранжевое капроновое полотнище забилось, затрепетало, вспыхивая в лучах весёлого утреннего солнца.
Стоит забрать флаг, и победа над «оленями» обеспечена. Макар представил себе, как пожимают ему руку ребята из команды «бобров», как улыбаются, как похлопывают по плечу. Такая удача — оказаться здесь раньше всех. Макар вдруг почувствовал, что хронодайвинг таит в себе массу приятных возможностей. Побочные эффекты вроде тошноты после перемещений сейчас не имели никакого значения.
Мальчик уже протянул к флажку руку, да так и замер, с протянутой рукой. Что-то было не так. Весёлый порывистый ветер как-то разом стих, и тут же зазвенело, загудело над ухом комариное облако. Макар с досадой хлопнул себя по лбу, раздавив сразу нескольких комаров, вытер руку о штанину. Ну же, хватит воевать с комарами. Вот она — победа. Только руку протянуть и взять, наконец, флажок.
А флажок как-то потускнел. Он уже не трепетал призывно, поник, свернулся. Макар почувствовал, что краснеет. Нет, так нечестно. Он хронодайвер, а не читер какой-нибудь. Не нужна ему такая победа.
Флажок, словно услышав его мысли, обрадовался, снова затрепетал, забился. Из зарослей послышался треск сучьев и знакомые голоса. «„Олени“ притащились», — догадался Макар, и бесшумно скользнул в тень.
* * *
Петька, вождь «оленей», почти достиг заветной цели, когда услышал откуда-то сверху покашливание. Он задрал голову. На ветке, прямо над укреплённым в стволе флагом, торчали босые ноги. Петька заметил на одной из грязных загорелых щиколоток две странные, уже затянувшиеся ранки — как двоеточие…
Обладателем этих ног был не кто иной, как Лазарев. Он улыбался.
— Ты чего? — удивился Петька.
— Ничего, — пожал плечами Макар.
— Флаг наш! — ревниво выпалил Петька, схватил флажок и отпрыгнул в сторону. Подозревая в происходящем какой-то подвох, он вопросительно уставился на Макара.
— Так и есть, ваш, — согласился Макар. Он поглядел на «оленя» Петьку, прижимающего к себе флажок, как на маленького, и снисходительно улыбнулся. — Всё по честному, Петя, не волнуйся! — заверил он и спрыгнул с ветки на землю.
С реки послышался приближающийся звук мотора.
— Моторка! — обрадовался Лазарев, — ведь с её помощью можно было отбуксировать лодку, на которой он сюда явился, вверх по течению, обратно в лагерь, — и побежал к реке.
Ошалелые «олени», переглянувшись, потрусили следом.
На берегу их уже ждали Седрик и Руслан.
— А вот вы где, голубчики! — сказал Седрик. — Ну что? «Олени»-таки флаг взяли? Молодцы-огурцы. Флаг сдавайте, в моторку полезайте, в лагере всё обсудим.
«Олени», довольные, принялись усаживаться.
Макар тем временем подошёл к Руське и молча, с чувством, стиснул ему руку.
Всегда невозмутимый Седрик, лениво поскоблил растительность под подбородком и заметил:
— Ну, вы будто двести лет не виделись.
Руся засмеялся. Седрик, он всегда так. Скажет, вроде шутя — и в точку.
— Твоя правда, — серьёзно ответил ему Макар, — двести!
Мальчишки заговорщически переглянулись.
Запиликал телефон. Седрик сунул руку в карман.
— Пропущенный звонок, надо же. А я думал, здесь совсем связи нет. Таскаю мобильник с собой только ради часов и секундомера. — Твоя сестра звонила, — повернулся он к Руслану, — соскучилась, наверное?
— Ага, ещё бы! — сияя, ответил Раевский. — С ней мы, кстати, тоже двести лет не виделись… Веришь, нет?
Глава 50. Разговор на берегу
На следующий день на Ручьи приехал Георгий Александрович. Он был в панаме, в очках и в полотняных брюках — ну, вылитый отдыхающий из соседней водолечебницы, которые обычно гуськом проходили мимо их палаточного лагеря, не останавливаясь, глазея по сторонам и ведя скучные взрослые разговоры.
Г. А., разумеется, мимо не прошёл. Он был не один — привёз Лушу, у которой лагерная смена заканчивалась на два дня раньше. После обеда они ушли вчетвером к геодезической вышке. Они уселись на траву на высоком крутом берегу Серьги, — так, чтобы кусты шиповника, росшие на краю обрыва, не закрывали вид на изгибающуюся блестящей лентой реку, — и проговорили почти до заката.
Обо всём понемногу — об «эффекте близнецов», например. Руся, краснея, вынужден был признать, что вообще о нём не вспомнил, когда нырял с моста.
— Вот-вот, как всегда, пропустил мимо ушей, а Луша — отдувайся…
Руся опустил голову. Ему было стыдно.
О том, что нырять с моста было глупо — тоже, разумеется, поговорили.
— Ты что же, с моста сиганул? — ахнула Луша, прижимая ладони к побледневшим щекам.
— С завязанными руками, Луша, представляешь? Хотел нырнувшего Макара «догнать».
— Ой, Руся, не знала, что у тебя инстинкт самосохранения не развит… — Луша смотрела на брата с ужасом.
Руся, чувствуя себя круглым идиотом, отвернулся.
— У Руси развито другое, то что делает человека человеком, — сказал отец Георгий, положив мальчику руку на плечо. — Способность к самопожертвованию, например.
Ребята замолчали, впечатлённые его словами.
— Не расстраивайся, Русь, — произнесла, наконец, Луша осторожно. — Хорошо ведь, что ты Макара догнал.
— Ну, кто кого догнал, ещё вопрос, — Георгий Александрович, сняв очки, стал не спеша протирать их подолом рубашки. — Точное попадание в нужный момент времени приходит не сразу. Однако в целом — молодец, попал, куда намеревался, и с историческим периодом не ошибся. — Г. А. водрузил очки на переносицу и уставился сквозь них на Макара. — Знал, Макарка, где тебя искать…
— Если этот дурацкий эффект близнецов сработал, то почему же мы не вместе в 1804 год попали? — спросила Луша.