Рубить на весу было неудобно, а тут еще, как назло, первая ветка, самая толстая, ухнула мимо уступа.
— Может, заодно и дровишек наломать? — крикнул он вниз. — Для супчика?
— Никаких дровишек, слезай! — отозвалась Валюха.
— Без супчика пробьемся, — подтвердил Санька. Когда Цырен ступил на землю, Валюха вздохнула и, ни слова не сказав, ушла в пещеру. Вскоре Санька соорудил классную лестницу. А обрубков от нее хватило-таки на костер. Агитировал ли Санька еще раз, Цырен не знал, но суп на обед был.
К вечеру простукивание закончили — безрезультатно. На лица легли первые следы разочарования. Больше всех был обескуражен Цырен: великий день открытия ускользал. А дождь все лил и лил, теперь вода уже не капала в кружку — бежала сплошной струйкой. Ребята не знали еще, что дождь им не враг, а союзник. Они узнали об этом лишь на утро четвертого дня.
Цырен снова завел речь о поездке за веревками, с помощью которых надеялся достичь дальних углов пещеры, Валюха отговаривала его, Санька и Рудик молчали. Настроение было кислое.
— Ну зачем тебе веревка, где ты ее там зацепишь? — наседала Валюха. — Покажи, где!?
И она чиркнула фонариком по стене. Что-то показалось ей подозрительным, она вскочила, направила сноп света вверх. Под сводом, на высоте пяти-шести метров, расплывалось серое пятно. Посреди пятна сверкнула искра — и холодной каплей упала на лицо Валюхи. Из стены сочилась вода!
Ребята бросились к лестнице. Но даже Санька, самый длинный из всех, не смог дотянуться киркой до серого пятна. В ход пошли камни, валявшиеся в пещере, остатки дровишек, рюкзаки, куртки. Лестница поднялась на полметра, с последней ее ступеньки Санька рубанул по стене — к ногам щедро посыпалось каменное крошево. После третьего удара в углублении показался сгнивший корешок. Санька потянул за него, корешок оборвался — и лестница поползла в сторону. Цырен едва успел подставить плечо.
— Нет, братцы, так не пойдет. Надо натаскать камней.
Наконец лестницу надежно установили на каменной пирамидке, укрепленной грунтом, и Цырен взялся за кирку. Углубление в стене постепенно увеличивалось, земля сыпалась из него все более сырая, все чаще попадались гнилые корешки. И вот какой-то удар Цырена достиг цели — грунт отвалился пластом, потом сам по себе пополз неширокой струйкой. Цырен отстранился, ждал.
— Да ты вдарь посильнее, — посоветовал снизу Рудик.
Цырен вдарил — и целый поток воды обрушился вдруг на испуганных друзей, — воды, смешанной с песком, с прелыми листьями. — Ребята отскочили, отряхивались, отплевывались. Когда поток иссяк, Цырен снова вскарабкался на лестницу, сунул голову в образовавшуюся дыру — и пещеру огласил восторженный вопль:
— Вижу небо!
Через полчаса, кое-как расширив новый, очень сырой лаз, решили рискнуть. Как самый худенький, на роль первопроходца опять был избран Рудик.
Томительно тянулись секунды. Валюха нервно похрустывала пальцами. Санька стоял на лестнице, подстраховывал Рудика. А Цырен едва не бегал по пещере: наконец-то, кажется, пробил час, настал «великий день».
Прошла целая вечность, когда в дыре показалась подкованная подметка сапога.
— Держите! — предупредил глухой голос Рудика.
Он стоял мокрый, весь в глине, с круглыми от изумления глазами и не мог вымолвить ни слова. Три фонарика уставились на него в упор.
— Что?! Сокровища?! — закричал Цырен.
— Д-дом, — заикаясь, выдавил из себя Рудик. — 3-зимовье…
ДОЛИНА СРЕДИ СКАЛ
Санька ждал каких угодно слов, только не этих. Было бы куда больше похоже на правду, если бы их ждал снаружи караван верблюдов или даже дикарь в шкурах, с каменным топором в руке. Но дом…
До того как Рудик произнес это слово, Санька; представлял себе узкую расщелину, повдоль разрезавшую утес, и мрачную противоположную стену; они выйдут — и сразу увидят вход в другую пещеру, теперь уж в ту самую! Не может же эта каменная громадина, внутри которой они находились, быть такой узкой, всего в две пещеры шириной. Значит, она продолжается и дальше в сторону тайги, а коли так, почему бы не здесь затеряться пещере Чингисхана? Где еще нашел бы он столь потаенное местечко? Рудик сказал «дом»! Санька не верил ушам, он должен был увидеть все своими глазами.
Против ожидания, лаз оказался довольно крутым. «Ни дать ни взять, воронка. Естественная воронка, по которой первобытные выбирались в тайгу, — соображал Санька, карабкаясь по камням. — Видать, засыпало грунтом самое горлышко, а после дождей вода скопилась на дне и просочилась в пещеру. Не дожди — пришлось бы нам возвращаться восвояси».
Первое, что он увидел, были тучи, бегущие над головой. Потом бросились в глаза ярко-зеленые вершины лиственниц, и, наконец, взору открылся окружающий пейзаж — тесный и мрачноватый. Но Санька не успел ничего разглядеть, его внимание приковала покосившаяся и вросшая в землю избушка, крыша которой густо схватилась мхом. Зимовье как зимовье, он немало встречал таких на бесконечных охотничьих тропах. Но здесь…
Это был замкнутый самостоятельный мирок, со всех сторон отгороженный от белого света отвесно уходящими вверх скалами. Оазис среди скал. Нет, не ущелье, не трещина, скорее чаша, даже стакан, и на дне — два десятка стройных, как по линейке, лиственниц, зеленая лужайка, заросли кустарника с теневой стороны, родничок в камнях и сама избушка. Больше ничего. А вокруг мрачно-серые, точно топором обрубленные скалы. Площадка, на которой стоял Санька, находилась сравнительно высоко над долиной, лиственницы вздымались выше, но еще выше громоздилась скала, тяжело нависшая над всем этим крохотным мирком. Едва он успел осмотреться, сзади раздался голос Валюхи:
— Саня, помогай!
И вот они остановились перед спуском в долину, Валюха удивленно вскинула ресницы, быстро, как белочка, огляделась по сторонам, покачала головой. А Цырен разом схватил обстановку своими узкими, зоркими, всевидящими глазами и тут же нашел меткое слово: «провал». Действительно, как еще угораздило крохотный пятачок земли, едва ли двести метров на триста, так опуститься по сравнению с окружающими горами?
— Провал. Там была пустота, огромная пещера — продолжение нашей. Выходит, и сокровища того… провалились.
— Не выдумывай, — остановил его Рудик. — Если это и провал, ему никак не семьсот лет, а, по крайней мере, миллион.
— Пусть миллион. Но все равно это провал, — угрюмо настаивал на своем Цырен. — Избушке тоже не семь сотен лет, самое большее — сто. Значит, будем считать, с сокровищами уважаемого Чингисхана мы потерпели провал. — Он помолчал и закончил как можно бодрее: — Но экспедиция продолжается. Узнаем хоть, что за избушка. Авось да и найдем что-нибудь интересное.
— Едва ли, — скептически заметил Рудик. — Это я от неожиданности обалдел, а таких зимовьюшек в тайге ой-ей-ей сколько.
— Если зимовье строил охотник, — рассмеялась Валюха, — богатый был человек. На вертолете на охоту летал; Иначе сюда не забраться.
— Ладно, вниз! — скомандовал Цырен. — Исследователь глазам не верит.
…Вход зарос высокой травой. Когда ее примяли, оказалось, что дверь, осевшая и подгнившая, приперта колом. Обошли избушку вокруг — она скособочилась, обомшела, между бревнами зияли щели. Крыша, крытая прочной лиственничной дранкой, тоже, кое-где прохудилась. В чурбаке неподалеку торчал ржавый топор с остатками гнилого топорища. Крошечное оконце затянуло пылью. Ничем, буквально ничем не выдавало зимовье своих секретов.
Наконец Цырен отпнул кол. Дверь жалобно скрипнула, приоткрылась. Цырен втиснулся в нее до половины — и сразу подался назад. Глаза его заблестели.
— Братцы, пулемет!
Общими усилиями дверь распахнули во всю ширь, Санька протер оконце пучком травы. На грубом, топором рубленном столе стоял пулемет — тот самый, который они столько раз видели в фильмах про гражданскую войну. Только за много лет облетела с него защитная краска, и от ржавчины стал он рыжим.
— «Максим»! — узнал Рудик.
— Ветеран, — сказал Санька, погладив шершавый кожух.
Под колесом пулемета Валюха обнаружила записку — полуистлевший клочок желтой бумаги с почти выцветшими буквами. Человек, писавший ее, то ли вообще не привык держать карандаш, то ли старался из последних сил: буквы были крупные, перекошенные, наполовину письменные, наполовину печатные. С трудом удалось разобрать:
«Товарищи!
Открылас рана, чуфствую плох, боюс не дождаца. Оружие наготове, до конца остаюс на посту. Если не дождус, прошу щитать меня большевиком. Да здравствуит Республика Советов!
Михаил 14 марта 19… г».
Звонкий голос Валюхи, читавшей записку, смолк — и невольно все четверо склонили головы перед памятью безвестного красного партизана Михаила, до конца оставшегося на посту, перед памятью всех тех, кто отдал жизнь молодой Республике Советов.
