— О, просто сказать привет моим крошкам. Пруды замерзли. Вот я и подумала, почему бы не прогуляться и не навестить ваши хатки? Все ли вы здесь?
— Ди-ди-дьявол!
— Все, Лутра! — Грызун представил, как снаружи приникла к смерзшимся бревнам хатки узкая хищная морда. Тварь, исходящая слюной при мысли о теплых кишках Грызуна. Нет сомнения, что Лутра в первую очередь займется им, Грызуном, — лучшим из бобров. Полакомится мягчайшими кровоточащими кусками разодранной плоти. Только утолив первый голод, выдра станет разглядывать остальных бобров. Позже всех она примется за Аттилу, этот иссохший кусок старого, жилистого мяса. — Аттила крепок и силен! — неожиданно для себя выкрикнул он.
Остальные хором подхватили его срывающийся писк, надеясь испугать выдру этим воплем отчаяния:
— Мы все крепки и сильны, Лутра!
— Все, кроме меня! — опомнился Грызун.
— Верное решение, Грызун, — пробормотал Фройд. — Так больше похоже на правду. Она скорее поверит в нашу силу, если узнает, что среди нас есть хоть один больной и слабый бобер. Ты сыграл на поле теории вероятности.
— Что это за храбрец, который все время нагло пищит? — спросила Лутра.
— Грызун! — радостно заверещали все.
Последовала пауза, а затем Лутра доверительно пропела:
— Тут поблизости полынья. Пожалуй, нырну в нее и навещу вас. Люблю делать визиты соседям. Грызун, кажется, очень приветливый молодой бобер. — Они услышали отчетливое шлеп-шлеп-шлеп по льду.
— Заваливайте вход! — крикнул Грызун.
Но все, словно замороженные, застыли на месте, устремив взгляды к дыре в полу, где вода вдруг пошла рябью.
— Будь что будет, — потерянно прошептал кто-то.
— Нет, так не будет! — Грызун вырвал из стены толстый прут и потащил его по воде ко входу. — Не будет, если мы не сдадимся.
И чары рассеялись. Тесная хатка превратилась в поле бурной деятельности. Бобры кинулись вытаскивать из стены сучковатые ветки и наваливать их на дыру в полу.
Аттила наконец встряхнулся и снова вступил в свои права вожака:
— Фройд, тащи эту палку! Быстрее поворачивайся, тупица! Грызун, вон ту длинную ветку! Вплетай ее поплотнее. Дэрр, примни вязанку! Поторапливайся, Гирт! Если ты сейчас же не возьмешься за дело, отведаешь моих зубов, клянусь Великим Рубщиком!
— Но, Аттила…
— Мы не потерпим захребетников! Молодец, Грызун, теперь берись за ту разлапистую ветку. Дэрр, подхвати с другого конца. Не так, идиоты! Вот ЭДАК! Эй, Скрипун, растормоши этого лентяя Гирта!..
И бобры продолжали лихорадочно суетиться, сталкиваясь, наступая друг другу на хвосты, пока наконец дыра в полу не была завалена огромной кучей сучьев, ветвей, палок, плотно уложенных, спрессованных и крепко переплетенных.
— Ну вот, — облегченно вздохнул Аттила. — Это остановит злодейку.
Но его никто не слушал. Бобры скопились у дыры, которую они, вытаскивая ветки, проделали в стене.
— И все же Лутра не пришла? — спросил на следующее утро Крыша.
— Если бы она пришла, меня бы здесь не было, — резонно ответил Грызун. — Лутра отметила меня и теперь знает мое имя. К счастью, она уплыла. Наверное, надоело ждать. — Как все же много времени уходит на заделывание маленького отверстия в полу.
— Ни разу в жизни не слышал, чтобы Лутра набросилась на взрослого бобра. На малышей — да. Но на взрослых — никогда.
— Аттила говорит…
— А наши предки говорили: «Побывавший в зубах — у страха в когтях». Ты когда-нибудь задумывался, откуда у Аттилы этот шрам на хвосте?
— Ты имеешь в виду…
Крыша ответил кивком. Он никогда не был особенным говоруном, подумал Грызун. Да и трудно представить себе болтающего без умолку отшельника Крышу. Так спокойно беседовать с ним после безумной, панической сутолоки и суеты в Большой Хатке. В крохотной хатке Крыши обитал мощный ум, втиснутый в мелкую головку хозяина. Ум, вселяющий уверенность и спокойствие в этом огромном тревожном мире. Ум, живущий в обреченном теле…
Крыша родился с неправильным прикусом, поэтому резцы его быстро стачивались и к тому же уродливо загибались. С малых лет он не мог ни точить дерево, ни добывать себе пищу. К счастью, сызмальства он уже славился острым умом, так что бобры безотказно таскали ему еду и кормили пережеванными кусочками в надежде услышать умное словцо.
Но когда-нибудь резцы так искривятся, что проткнут его маленькую головку, вонзятся в мозг — и вся мудрость вытечет из него. И этот день не за горами. Всю зиму Крыша жаловался на головные боли. Смерть умного бобра пугала и остальных. Бобры крутились вокруг Крыши, ублажали его, стараясь, пока не поздно, ухватить для себя немного мудрости.
— Достаточно ли разумен Аттила? — как бы размышляя вслух, проговорил Грызун. Он знал, чем подзадорить мудреца Крышу.
Но на этот раз мудрый бобер, который обычно любил посмаковать слухи и сплетни, настроен был выяснить все о визите Лутры.
— И что же было потом?
— Мы высунулись из дыры в стене и увидели лед и небо. Вот уж нелепость! Спасались от хищника и сами себя выставили ему на съедение. И все это под руководством Аттилы. Глупость его команд была очевидна даже для самого тупого бобра. Даже Дэрр заметил.
— В стене дыра, — сказал он. — По-моему, это не очень хорошо.
— Обычное дело, — ответил ему Аттила. — Когда бобры собираются перенести хатку, они ее сначала разбирают. Тебе, Дэрр, должно быть это известно.
И все согласились. Мы действительно давно хотели перетащить Большую Хатку к зарослям ольхи. Там безопаснее и ближе к еде. Бобры часто об этом толковали, а теперь вот дошло до дела. Правда… я никак не могу вспомнить, когда это было решено.
Крыша мудро кивнул.
Грызун вздохнул:
— Надо что-то делать с Аттилой.
— Уже несколько поколений бобров не видели удачи. Последняя была во времена Великого Рубщика. Но это нам дорого стоило. Пруды тогда стали темно-красными от крови бобров.
— Зато, говорят, Великий Рубщик был умным и добрым вожаком.
— Он СЛЫЛ таким, потому что все, кто был в этом с ним не согласен, умерли. Борьба за существование. Люди называют это эволюцией. Выжили только его преданные друзья. Они размножались и передавали легенду о добром Рубщике из поколения в поколение. Среди них был и мой дед, который помнил многое, но был достаточно умен, чтобы помалкивать.
На Грызуна внезапно напала тоска. Он почувствовал себя ужасно одиноким. Великий Рубщик был злым бобром? Все, на чем держался его мир, рушилось в одночасье. Дно уплывало из-под ног. Во что же верить бобру, если не в Великого Рубщика, их божественного предка? Он пристально вглядывался в Крышу, и этот коротышка вырастал в его глазах, превращаясь в недосягаемого кумира.
— Что же нам делать? — спросил он, покорно склонив голову.
— То, что должны делать бобры.
— Да?
Крыша вдруг ожесточился:
— Напасть и загрызть.
— То есть… ты… ПРИКОНЧИТЬ Аттилу? — вырвался из горла Грызуна тоненький, прерывающийся писк.
И в этот момент в хатку вплыл Аттила.
— Хочешь заговорить смерть ночной болтовней, Крыша? — весело пророкотал вожак, бодрый от утренней свежести. Он встряхнулся, рассыпая холодные брызги. — Правильно делаешь. Говорят, ночью резцы растут быстрее. — Тут он заметил Грызуна, и глаза его сузились. — Это еще что? Тайная сходка? Сколько раз я твердил, чтобы без меня не собирались, выдра вас задери!
— Выдра нам не тетка, а два бобра — не сходка, — сказал Крыша. — Это старая добрая бобриная поговорка.
— Болван! Когда я вижу двух болтающих бобров, то сразу чую недоброе. Растолкуй-ка мне, о чем это они сговариваются, если не желают, чтобы я слышал? Не знаю, кому выдра тетка, но уж два бобра наверняка сходка!
— А может быть, случка? — лукаво хмыкнул Крыша.
Аттила вперился в него долгим подозрительным взглядом.
— Случка? Ну и хитрая ты бестия, мудрец. Хочешь пойти против меня?
— Просто напоминаю, что не всякое правило верно, Аттила. Это нужно знать, чтобы не ошибиться. Тебе нельзя терять уважение шайки.
Аттила смягчился:
— Ладно. Вам доверяю. Но будьте настороже. А теперь займись, Крыша, прутиками, если, конечно, соизволишь оторваться от сладкой беседы с Грызуном.
Прутики лежали длинным рядом, с востока на запад вдоль дальней стены хатки. Издревле они считались магическими знаками предков. Бобры приходили сюда и в благоговейном страхе созерцали их по нескольку часов кряду. Палочки, каждая длиной с бобриный хвост и толщиной с переднюю лапку, были иссечены зарубками от бобриных зубов. Всего их было около сотни. С восточного края лежали палочки давнишние, высохшие и побелевшие. При взгляде на этот магический ряд даже у Грызуна екало в груди. Едва ли не вся история бобриного рода заключалась в этих сухих палочках. Бобры находили в них то, что ищет всякое существо, оставленное наедине с дикой природой: привычное чувство традиции, ощущение общности с себе подобными, память о прежних победах и величии.
