Тимофеевич! Обнимите нашего доброго Ивана Васильевича и, если вернутся мои ребята, передайте им, что наступит счастливый день победы, и мы снова будем вместе».
Грозный складывает письмо.
— Подождите, Иван Васильевич! Дайте, дайте подпись посмотреть!
Ребята вскакивают и, наклоняясь над письмом, жадно вглядываются в коротенькую подпись:
Серая, глухая, безрадостная осень окутала маленький городок. Как будто никогда не было яркого солнца, зелёных деревьев, свежей травы в палисадниках. По чёрным стволам бегут дождевые капли, прибилась к мокрой земле увядшая трава… Нет солнца!
Но никто и не вспоминает о солнце, о зелёных деревьях, о свежей траве. Люди не обращают внимание на дожди, на ветры, на грязь и слякоть.
Тревожно в городе, тревожно вокруг города, хмуро шагают по улицам граждане, не слышно громких голосов. Все знают — полчища врагов стягиваются к Москве. Люди лихорадочно и упорно работают на оборону. Редкий человек ночует дома — большую часть времени каждый проводит там, где он нужен в данный момент.
Прошёл праздник 7 ноября. Незабываемые слова вождя подняли силы, укрепили веру в победу. Дружной семьёй сплотился советский народ. Каждый почувствовал себя частью той великой преграды, о которую должен был сокрушиться враг. Люди трудились не покладая рук.
Севина мама работала на заводе. Мачеха Пети Русакова, Екатерина Алексеевна, ночи напролёт просиживала в редакции районной газеты, чтобы город мог рано утром получить свежие новости. Многие женщины шили и вязали тёплые вещи для бойцов.
Выйдя из больницы, мать Коли Мазина тоже стала вязать носки и варежки для армии. Коля, скучая, смотрел, как быстро двигаются спицы в худых пальцах матери. Он томился без дела. При объявлении воздушной тревоги первый выскакивал на улицу и, охотясь за зажигательными бомбами? приводил всех в изумление своей ловкостью.
Дружба Коли с Петей Русаковым иногда нарушалась ссорами. Петя во всём старался помочь матери и много времени проводил дома. Мазин скучал без товарища. Однажды, когда Петя появился на пороге его дома, он отвернулся и грубо крикнул:
— Киш! Иди отсюда, сыночек!
Петя, вспыхнув, подскочил к товарищу:
— Ты что, драки хочешь?
Мазин удивился, засучил рукава, но потом раздумал и, скучно улыбаясь, сказал:
— Мне дело нужно, а не драка!
Не один Мазин тосковал о настоящем деле — отсутствие этого дела мучило и его товарищей. Ребята не находили себе места оттого, что они стали вдруг бесполезными в такое время, когда все люди кругом без устали работают. Ещё так недавно на Украине они как могли помогали взрослым. Им хотелось бы и сейчас вместе со всеми людьми что-то делать для общей пользы. А день шёл за днём, и непривычное безделье становилось всё тяжелее.
Саша Булгаков жил у Васька. Оба они часто бывали у Севы. Туда же приходили девочки, Коля Одинцов, Мазин и Русаков. Собравшись все вместе, хмуро глядели друг на друга.
— Зачем мы приехали? — с укором спрашивал Мазин. — Какая от нас польза здесь?
— Я говорил вам: останемся, а вы все Трубачёва слушались, вот и сидите теперь! — поддерживал его Петя Русаков.
Васёк вспыхивал гневом:
— Я не распоряжался! Там старшие были!
— При чём тут Васёк? Нам сказано было уезжать — и всё. Как это мы могли остаться? — удивлялся Сева. — О чём вы говорите?
— Неблагодарные! Вот уж неблагодарные! — возмущённо кричала Лида.
— «Неблагодарные! — примолвил Дуб ей тут…» — пробовал шутить Петя. Но Нюра Синицына резко обрывала его:
— Оставь!.. Я удивляюсь вам, ребята! Скоро же вы всё забыли! Да ещё на Трубачёва нападаете, а ему больше всех на Украине досталось. Думаете, легко ему было…
Ребята начинали смущённо оправдываться:
— Васёк, ты не подумай чего-нибудь, это мы так!
— С горя! — усмехался Мазин и, подойдя к Трубачёву, ласково заглядывал ему в глаза: — Ты не сердись. Нам дело нужно… понимаешь, дело!
Васёк не сердился. Он чувствовал себя плохим командиром, распустившим свой отряд. Он сам обвинял себя в том, что его отряд бездействует.
— Остаться мы не могли, понятно? И об этом разговор надо кончить. И о геройстве мечтать нам нечего, а то пока мы думаем да раздумываем, все люди работают, а мы без дела шатаемся. И не учимся даже! — хмуро говорил он товарищам.
— Конечно! Лишний разговор это, ребята, — поддерживал его Коля Одинцов. — И вообще… нехорошо как-то получается… Люди везде работают, никакой работой не гнушаются, лишь бы на пользу. Ремесленники дороги чинят, дома ремонтируют, ребята по дворам бутылки собирают, а мы всё ищем чего-то особенного.
— Давайте пока хоть бутылки или железный лом собирать, это всё нужно для фронта. Давайте правда, ребята? — предложил Саша.
Ребята согласились, но неожиданно для них нашлось другое дело.
Моросит мелкий, осенний дождик. У ворот школы останавливается грузовик, доверху наполненный железными койками. Двое рабочих торопливо сбрасывают койки на землю, прыгают в кузов и отъезжают.
— Живо убирайте! Сейчас матрацы привезём! — кричат они двум девушкам-санитаркам, выбегающим со двора.
Койки, выкрашенные зелёной краской, штабелями лежат у забора.
— Сбросили у ворот и уехали! Хоть бы во двор внесли! — сердятся санитарки, хватаясь за липкие спинки кроватей.
С крыльца быстрыми шагами сходит Грозный, затягивая ремешком старое, порыжевшее пальто. Опережая Грозного, прыгает со ступенек Васёк Трубачёв.
— Ребята, сюда! Койки привезли! Живо! — кричит он на бегу. — Коля! Саша!.. Койки!
Из глубины двора, где кучей свалены брёвна, выбегают ребята. Около ворот закипает работа.
— Поднимай! Поднимай!
— Боком, боком поворачивай! За ножки придерживай!
— Куда нести?
— В зал?
— Иван Васильевич, в зале шестнадцать коек станет — мы высчитали!
— Ребята, по двое берись!.. Куда тащите? — кричат санитарки.
Грозный, кряхтя, суетится вокруг коек, потом бежит к крыльцу.
— Ноги вытирайте! Весь коридор затопчете! Зачем половик положен? — ворчит он на санитарок.
— Ладно, дедушка! Сами затопчем — сами и вымоем. Не видишь — матрацы везут, а мы ещё с койками возимся!
— Эх вы, санитары! У меня все ребята ноги вытирали, я их без этого ни одного в класс не пускал, — ворчит Грозный.
— Сашка, бегом, бегом!.. Девочки, в зал идите! — командует Трубачёв.
— Васёк, матрацы везут!
Ребята тащат койки, Лида и Нюра расставляют их в зале.
