принялся за медовую корочку хлеба, когда эти руки стали отрывать от нее маленькие кусочки и отправлять их в рот взрослой девице лет двенадцати.
Наверное, я смотрел на нее слишком пристально, потому что она вдруг перестала жевать и криво мне улыбнулась.
Разумеется, я в ответ расплылся до ушей, девочка сразу показалась мне такой доброй, что я уже собирался попросить у нее корочку черного хлеба, но бдительная мама, дернув меня за рукав, грозно предупредила: – и не думай!!!
Она почему-то считала мое поведение неприличным.
– Ты только что съел дома три сосиски и бутерброд с сыром! – напомнила мне она.
Я горестно вдохнул и перестал улыбаться, съеденные сосиски были далеко, а свежая корочка черного хлеба совсем рядом.
– Тогда купи мне черного хлеба – задрав подбородок к ее уху, прошептал я.
Дверь снова с шипением раздвинулись и девица, размахивая авоськой с общипанной буханкой, помчалась по перрону.
Вместо нее, цокая палочкой, в вагон вошла толстая отдышливая тетя с красным лицом и огромным носом, вид у нее был усталый, а когда мы встретились с ней взглядами, то друг другу широко улыбнулись, и мне сразу захотелось ей помочь и я, спрыгнув с маминых коленок, уступил ей место…….. Пусть отдохнет!
А потом появился ты…
– А потом появился ты…. – сквозь зубы цедит братец.
По его брезгливой физиономии видно как он этому был рад.
Понятное дело – откуда-то внезапно появился конкурент на конфеты и игрушки, а главное на мамину и папину любовь.
Раньше он мог вертеть ими как угодно. Он был центром внимания – пупом земли, а тут появился второй орущий пупок, и у всех раздвоилось внимание.
Братцу тогда было четыре года, и он очень обиделся, что купили еще одного ребенка. Ну ладно, он понял бы, если бы родители завели собачку или кота, но зачем им этот маленький слюнявый уродец?
Я подозреваю, что братец был бы не прочь, пока еще не поздно выкинуть меня на помойку. Но в то время он был слишком мал, что бы самостоятельно принять такое судьбоносное решение.
Он не ошибся по поводу меня.
Я оправдал его худшие подозрения.
Я хотел играть только в его игрушки, и мне обязательно была нужна именно та игрушка, с которой он в это время играл. Я ныл и канючил как профессиональный попрошайка и, конечно же, сильно ему досаждал.
Братцу тогда еще не прописали таблетки от жадности, и он не обучался всякому там этикету. Он просто грубо отпихивал меня или давал щелбан.
Понятное дело я начинал орать и плакать от такой несправедливости. Прибегала с кухни мама, и братец, покраснев от злости, от нее получал.
Нас разводили по разным комнатам с разными игрушками. Я шмыгал сопливым носом, успокаиваясь, и во что-нибудь играл.
Вскоре мне надоедало возить по кругу машинки и паровозики и, убив всех солдатиков в кровавой битве, я тихонько, тихонько подойдя на цыпочках к двери, ее открывал.
Мама понятное дело жарила к обеду котлеты. Из крана на кухне вовсю лилась вода, звенели какие-то крышки, и щелкала разрезаемая ножом морковка. Но не в ту сторону был направлен мой любопытный нос. Меня интересовала плотно закрытая дверь, за которой находился братец.
На горьком опыте я знал, как метко он кидается тапком, поэтому, встав на четвереньки, я начинал операцию по незаметному открыванию двери.
В этом мне помогали звуки, доносящиеся из кухни и сам братец который чего-то постоянно распевал.
Занятие было очень опасным, и я был готов при первой угрозе дать стрекоча.
Зато потом, я мог похвастаться, что смог пробраться в клетку с тигром.
Упершись лбом в дверь, я подсматривал и подслушивал и понятное дело завидовал какие у него игрушки.
Иногда я так увлекался, что слишком сильно бодал дверь. При этом она со скрипом начинала открываться, а я, поспешно передвигаясь на четвереньках, куда-нибудь уползал.
Затаившись за стулом или занавеской, я с замиранием сердца ждал.
Иногда братец с лицом убийцы начинал меня искать, иногда, проверив мою комнату, сам начинал ябедничать на меня маме, что я смылся оттуда без спросу.
В первом варианте мне приходилось сразу начинать орать, попутно делая попытки прорваться на нейтральную территорию кухни.
Рядом с мамой я знал, что он не надерет мне уши.
Находясь на кухне, я дожидался, когда братец перестанет ходить кругами по коридору и грозить мне кулаком, а потом, стырив из стоящей на столе вазочки конфету, осторожно прокрадывался обратно.
Дразнить братца, это самая захватывающая игра. Главное вовремя смыться!
Дорога из кухни таила в себе кучу опасностей. Братец мог спрятаться за углом, сделав на меня засаду. Поэтому я таращил вовсю глаза, не шмыгал носом и очень внимательно прислушивался.
Я шел, словно ниндзя бесшумна переставляя ноги и навострив уши, и при любом шорохе словно застывал.
Стоять на одной ноге, высоко подняв согнутую в коленке – другую было еще то удовольствие, зато пока меня братец ни разу не поймал.
Угол неумолимо приближался, и за ним стояла мертвая тишина и я, наконец, выставлял за него свой любопытный нос.
Играя в разведчика, я сильно увлекался – три метра я проходил за полчаса. Поэтому у братца не хватало терпения ждать меня в засаде, и я слышал, как он оттуда потихоньку отползал.
Потом мы обедали разделенные столом на нейтральной территории.
Я с кислым видом тыкал ложкой в тарелку с супом, завидуя тому, как он все это невкусное быстро сметал.
Я хлюпал губами в наполненную жижкой ложку, а он уже трескал печенье и пил компот.
Ну почему у меня такой неправильный аппетит?
Наблюдая за братцем, я чувствовал, что мне чего-то не хватает, и начинал пинать его ногою под столом.
Сделать это полноценно у меня не получалось, потому что у меня еще не отросли настолько ноги.
Но я изо всех сил старался, наполовину сползая с табуретки, и продолжал это пока от встречного пинка куда-нибудь не улетал.
Все это мы делали молча. Эдакая подстольная война ногами. Я знал, что в ней у меня не было шансов – но все равно каждый день делал вылазки и воевал.
Мне уже было семь лет, а ему одиннадцать. Он учился в четвертом классе, а я даже букв не знал.
Мама накупила мне всяких кубиков с буквами, чтобы я с помощью них чему-нибудь обучился, но я искренне не понимал, зачем мне это может пригодиться.
В школу идти я не собирался. Детский сад меня вполне устраивал, у меня там были лучшие друзья, и я собирался в нем оставаться до пенсии.
Книжки мне читали мама и папа, (если во время чтения не засыпал), а также изредка наезжавшая к нам с подарками папина бабушка, которая была ему не бабушкой, а мамой.
Еще у меня остались от братца поцарапанные пластинки со смешно заедающими на одном месте словами.
