– Премного благодарна я вам, ваша милость, за вашу доброту и сердечность. А теперь позвольте узнать, какие цели привели вас в эти края, как вы оказались в этой пещере, и что вы намерены предпринять дальше. Может быть, мы сможем чем-то помочь вам в ваших поисках и скитаниях. Мы хорошо знаем эти места, немало походили по ним.
Выслушав толмача, Тугуй с интересом приблизился к ребятам и начал что-то рассказывать, часто жестикулируя и грозя кому-то пальцем. Толмач Ефимка едва успевал переводить, путаясь в словах и жестах.
– Великий хан Тугуй по совету своего учителя и благодетеля Абдуллы Великолепного прибыл в эти края с целью выяснить причину могущества местного племени, во главе которого стоит старый вождь Унушу, ум, слава и богатство которого не дают покоя самому Чингисхану. Он приказал моему повелителю покорить эти края и вернуться с богатой добычей. Большое войско хана Тугуя вот уже два года бьётся с этим упрямым племенем, но никак не может победить его и узнать тайну несметного богатства. На смену павшим воинам племени в строй встают новые молодые стойкие бойцы, и нет им числа. Совсем недавно большая удача выпала великому хану Тугую. Предатель Гутун из местного племени за несколько золотых монет открыл тайный вход в эту пещеру, и мои воины сумели внезапно проникнуть в неё и взять в плен самого вождя этого племени. Этот старец знает все тайны своего народа, но вот третьи сутки он без питья и еды ни слова не говорит нашему повелителю. Великий хан Тугуй приказал подвергнуть его сегодня злым пыткам, что бы вырвать у него тайну его богатства. Сейчас его приведут сюда, и вы увидите этого злодея.
В задних рядах монгольских воинов началось движение. Передние ряды раздались, пропустив вперёд обнажённого по пояс седого старика со связанными позади руками, гордо шагавшего на расправу. Его лицо покрывали багровые кровоподтёки, на руках и торсе виднелись свежие царапины и ссадины, один глаз почти совсем заплыл фиолетовой опухолью. Он шел вперёд, глядя лишь себе под ноги, чтобы не позволить себе упасть перед ненавистным ворогом. По бокам от него вышагивали два свирепых стражника с обнажёнными кривыми ятаганами, на отточенных лезвиях которых зловеще отражалось множество факелов, освещавших пещеру. Марина вскрикнула, едва бросив взгляд на пленённого старца. Несмотря на возраст и седины, она тотчас узнала в нём своего друга Унушу. Он же, увидев её перед собой, остановился столь внезапно, словно его ударили наотмашь, взгляд его прояснился, и радостное изумление отразилось на лице его:
– Марину, Марину, – прошептали его губы, и более ничего нельзя было разобрать в его бормотании.
Пробуждение после бурной кайфовой ночи на цыганской хате у Цыбули и Штымпа было тяжким и долгим. Было неприятно оттого, что память сохранила лишь отдельные яркие эпизоды их ночных похождений, а между ними тяжко зияли чёрные провалы в памяти. Проснувшись на каком-то тряпье в углу блатной квартиры, очумевшие друзья, тупо глядя друг на друга, вспоминали свои вчерашние приключения.
– Цыбуля, слышь, а классно вчера мы ширнулись, – тряся тяжёлой головой, сипел, глядя в потолок, Штымп.
– Да, Штымп, и девочки отличные подошли попозже, помнишь?
– Да, помню, но какие же это были девочки? Ты чё, Цыбуля, это же цыганка Тамара приходила, с тебя долг требовала, а с ней Танька-чумная, а ты им по дозе сунул за пол-цены, они укололись и тоже забылись.
– Да это разве Танька была? Ей же давно уже за пятьдесят. А я зацеловал её, ха-ха, до икоты. Мне показалось, что это девочки с Института пожаловали к нам. Вот это наглюкались мы с тобой, Штымп.
– Да, здорово было, Цибуля. И товару мы вчера толканули с тобой нехило, помнишь? Пацанам с первого участка, Владику и Шизику скинули на целый кусок. Бедилле с четвёртого участка катанули аж на два колечка. Сегодня «бабки» обещают скинуть. Восточный и Ливадия уже на подходе. Там тоже всё схвачено. А вот по «Волне» что-то не двигается. Надо с хлопцами оттуда «стрелку» забить и порешать всё конкретно.
– Ладно, Штымп, хватит башкой трясти. Гляди – отвалится. У тебя же не шея, а шнурок от кроссовок. Давай-ка сейчас с утра уколемся по маленькой для поправки здоровья и двинем опять на «Волну» пацанов на стрелку загонять.
Друзья тяжело поднялись, нашли на заплёванной кухне какой-то затёртый сухарь, погрызли его по-братски, сидя на полу, затем сварганили утреннюю дозу ханки, забили себе её в измученные шприцем вены и под лёгким кайфом вышли на улицу.
Утренняя прохлада медленно отступала под уверенным натиском дневного августовского зноя, на небе ни облачка, с моря ни дуновения свежего ветерка. Под палящим зноем закайфованные партнёры быстро вспотели, устали двигать ногами и присели отдохнуть на скамейке возле Дома Молодёжи, известного ранее как Дом Культуры Строителей. Здесь в тенёчке под старыми тополями было чуточку прохладнее, они устало облокотились на спинку скамейки и сладко задремали, уронив головы друг на друга…
…А на «Волне» собрались классные пацаны. Они собрались, как всегда, в институте, перед входом, поставили в рядок большие тяжёлые скамейки, и расселись перед инструктором Цибулей с бумагой и карандашами, готовясь конспектировать его указания.
– Ну, это прямо семинар такой классный получается., – восхитился Цибуля и приступил к делу. Он говорил не слабее самого Цицерона, модулируя в определённых местах голос и помогая себе грамотной жестикуляцией. Сначала он обрисовал пацанам и гирлам трудности текущего момента, не забыв упомянуть о предательстве самого Абдуллы, затем сообщил о настоящих и будущих поставках товара, обрисовал им границы участка, в пределах которого они обязаны трудиться, специально подчеркнув, что, чем лучше они будут работать, тем скорее они заживут классно, как арабские шейхи. Все с ним соглашались, понимали важность задач, поставленных перед ними «паханом» Цибулей, смотрели ему в рот и были согласны трудиться день и ночь, чтобы выполнить порученное им большое дело и «распахать» порученный участок до нужной кондиции.
Они внимательно слушали, как проникновенно втолковывал им Цибуля необходимую плотность охвата территории, записывали балансы цен, задавали умные вопросы про то, как вести себя с чужими ментами, а как со своими, и вообще работать с этим контингентом было просто здорово.
Всё шло прекрасно, пока к ним не подошёл вредный дедуля Матвеич из охраны Института и не спросил, чем это они тут занимаются, и почему именно тут, и попросил освободить охраняемую территорию в самое ближайшее время. Однако Цибуля и не думал сдаваться. Он хитро посмотрел на вредного охранника и тихо спросил у него:
– Слышь-ка, дед, а заработать хочешь? Славную зелень можно состричь в этих садах, если ты со мной дружить будешь. Это тебе не укроп на даче дёргать. Машину классную купишь себе, девочки тебя любить будут. Отдыхать поедешь не в Хмыловку, а на Таити. Тётки там классные и все голые. Их Гоген ещё рисовал на траве. Ха-ха!
Видит Цибуля, заинтересовался дед, руками задвигал, пальцами зашуршал, будто деньги считает.
– А сколько на лапу положишь? – спрашивает.
– А вот бери пайку товара, и с кажной ханки сотка тебе будет. Как пацанов своих наберёшь, так они к тебе будут два раза в день ходку делать, и с кажного, представляешь, по сотке, а там и друзья ихнии подойдут. Им тоже надо ширнуться с кайфом, и подружки ихнии. Вот глядишь, в день у тебя не одна пенсия набежит. Ну, как, дед, по рукам?
Смотрит Цибуля, а дед чем-то недоволен. Гримасничает, лоб морщит:
– Мало мне по сотке с ханки, жулик ты, – говорит дед, – себе вон по куску схватываешь, а мне одни огрызки сбагрить хочешь. Не пойдёт так. Давай мне тоже кусок, а то ментам тебя сдам и загремишь на нары.
– Какие нары, – говорит ему раздосадованный Цибуля, – дед, очухайся. Все менты давно наши, с рукой протянутой ходють. На их три тыщи собаку не прокормишь, не то, чтобы всю семью. Кабы не мы с ханкой, они вымерли бы все как один ещё до перестройки. Соглашайся, дед, пока я добрый, а то других специалистов найду, и останешься с пенсией в кармане, на сухари не хватит.
А дед всё не соглашается, всё злится и ярится, кричит, что сам будет ханкой торговать, что у него тоже друзья есть, что это его участок и ему, Цибуле поганому тута неча делать.
Цибуля очень обиделся. Это ему-то самому главному сбытчику такое говорят.
– Заткнись, – говорит, – дед, а то по балде получишь.
А дед не испугался да как схватит его, Цибулю за шею, и душить начал. Цибуля кричит, вырывается, его тоже за хилую шею ухватить исхитрился и давай его душить и колотить. Слышит, хрипеть дед начинает.
– Так тебе и надо, – злорадно подумал Цибуля и открыл глаза. Перед ним на скамейке сидел полузадушенный Штымп и, злобно хрипя, пытался дотянуться короткими ручонками до его, Цибулиной, шеи. А вокруг скамейки, на которой они сидели, собрался народ и с удивлением взирает, как два чумных наркомана душат друг друга и ругаются всякими словами в полузабытьи. Вот это кайф схватили, нечего сказать.
