спросила она, и Лотти кивнула.
– Джерри, этот новый хомяк видел, как она покупала собак. Двух салюки. Кажется, так он сказал. Салюки. Ты знаешь, что это за порода? – Лотти совершенно не представляла, как выглядят салюки.
Софи приосанилась и села прямее, как будто хотела казаться выше.
– Скверные, злые иностранные псы, – прошипела она.
– Ты сама иностранка, – заметил Фред.
– Я француженка, – холодно отозвалась Софи. Она явно считала, что это все объясняет.
– Я так и думала, что они не отсюда, – сказала Лотти. – Я никогда раньше о них не слышала. А из какой они страны?
– Из Египта, – раздраженно пробормотала Софи. – Считается, что это древнейшая порода в мире. Царственные псы фараонов. Чушь собачья. Они бешеные как хорьки. И тощие как глисты!
– Ясно. – Лотти заметила, что усы Софи дрожат от злости. – А они… они крупные?
– Может быть! – рявкнула Софи. – Может быть, чуть крупнее меня. Но не намного! – добавила она, сердито сверкая глазами.
– Конечно нет, – согласилась Лотти. Софи так разъярилась, что перестала контролировать свои мысли, и на стене Лоттиной спальни возникло мерцающее изображение салюки. Это была красивая собака, золотисто-коричневая, с длинной, как будто струящейся шерстью и острым носом. Похожая на очень изящную аристократичную борзую. Вид у нее был совершенно безумный, но Лотти знала, в чем тут причина: картинка шла из головы Софи. Теперь Лотти стало понятно, почему салюки так бесят таксу. У них очень длинные ноги.
Салюки унеслась вдаль, мимо Лоттиных розовых занавесок в горошек, и Софи сердито фыркнула:
– Значит, она завела себе двух бесноватых собак. Прекрасно!
Лотти задумчиво посмотрела на таксу:
– Софи, ты что-нибудь знаешь об этой колдунье? Ты встречалась с ней раньше? Дядя Джек ее знает, но ничего мне не рассказывает.
Софи удивленно взглянула на Лотти, тут же забыв о салюки:
– Нет! Он ничего не говорил… И раньше я с ней не встречалась. Я ее видела в первый раз, когда она приходила к нам в магазин. Я знаю только, что она злая. Это сразу понятно. От нее так и веяло злом. – Софи зябко поежилась.
– Он сказал, что все началось задолго до моего рождения. – Лотти оглядела свою комнату, симпатичные занавески на окнах, покрывало в горошек, зеркало в розовой резной раме с фигурками фей. Она ужасно жалела, что совершенно не помнит, как жила здесь совсем маленькой, с мамой и папой. Когда папа и дядя Джек вместе владели зоомагазином. Но потом папа умер, и мама переехала в другой город. Ей было трудно жить в доме, где все напоминало о папе. Мама так и не поняла, что это волшебный зоомагазин, и даже не подозревала о Лоттиных магических способностях. Лотти не знала, сможет ли она когда-нибудь рассказать маме о магии. То есть рассказать можно, но мама ей не поверит. Она вообще не верит в волшебство.
Лотти тяжело вздохнула. Ей хотелось бы больше знать и о собственном папе. Он был словно смутная тень: папа, которого она совершенно не помнила и воображала себе только по нескольким фотографиям, что хранились у мамы. Дядя Джек дал ей фотоальбом, где было много папиных снимков, которых Лотти не видела раньше. Там была фотография, где совсем маленькие Лотти с Дэнни плещутся в лягушатнике в каком-то бассейне, а папа и дядя Джек смотрят на них и смеются. Они так похожи на этом снимке, папа и дядя Джек. Лотти очень старалась вспомнить тот день в бассейне, но, конечно, она ничего не помнила. Ей тогда было года два, не больше. Она спросила у Дэнни, помнит ли он, но он лишь скривился чуть ли не с отвращением и пригрозил, что, если она хоть кому-то покажет эту фотографию, он выльет ей на голову банку патоки.
Здесь, в Нитербридже, в доме, где раньше жил папа, Лотти чувствовала себя ближе к нему. В этом месте, которое он любил. И дядя Джек – вылитый папа, только старше и с проблеском седины в волосах, – ведь с тех пор как была сделана та фотография, прошло уже восемь лет. Лотти очень хотелось больше узнать о папе, но дядя Джек почти ничего ей не рассказывал. Он с удовольствием смотрел альбом вместе с ней и говорил, какой она была славной малышкой, но, когда Лотти спрашивала о папе, о его магии или об экспедиции, из которой он не вернулся, дядя Джек тут же уводил разговор в сторону и вдруг вспоминал, что ему надо срочно отправить заказ. Лотти уговаривала себя, что дяде Джеку тоже очень тяжело, ведь ее папа был его младшим братом. Но она все равно не понимала, зачем такая секретность.
Когда мама в последний раз приезжала в Нитербридж на выходные, Лотти заставила ее рассказать о папе. И в тот раз мама сказала гораздо больше, чем за все последние восемь лет. Лотти до сих пор чувствовала себя чуточку виноватой, потому что от этих воспоминаний мама ужасно расстроилась. И все же девочка не жалела, что завела тот разговор. Ведь мама почти никогда не говорила о папе, а Лотти считала, что она вправе знать.
Мама до сих пор злилась на папу. Она не хотела, чтобы он ехал в ту экспедицию в джунгли, бросив ее одну с маленькой Лотти, а когда папа сказал, что они могут поехать с ними, мама решила, что он не в себе. Лотти искренне не понимала, как ее мама и папа могли влюбиться друг в друга и пожениться. Они были такие разные! Мама очень ответственная, благоразумная, осторожная и готовая много работать, чтобы Лотти ни в чем не нуждалась. Насколько Лотти сумела понять по рассказам других, ее папу совершенно не волновало, где им жить и что есть на обед: главное – чтобы все в их семье были счастливы. И самое главное – он был волшебником! Как же мама об этом не знала? Лотти искренне не понимала. Но, с другой стороны, у мамы всегда находилось разумное объяснение для любой странности. Как и у всех остальных далеких от магии посетителей дядиного магазина, ее взгляд скользил мимо любых проявлений волшебства.
– Извини, Лотти, – сказала Софи, ласково уткнувшись носом ей в руку. – Я знаю, как ты ненавидишь всю эту секретность вокруг твоего папы. Но я, честное слово, не знаю, что скрывает твой дядя.
Лотти погладила ее по голове:
– Да, я понимаю. – Она на секунду закрыла глаза и окунулась в мягкие, утешительные мысли Софи, которые та передавала ей в голову. Эти мысли почти поровну поделились между любовью к шоколаду
