и нравился.
– Ага! – еще раз подтвердил свои слова бульдожка Петя и, помахав приветливо обрубком породистого хвоста, отошел к остальным.
– Ну, пошли, – сказал мальчик, и они медленно, останавливаясь перед разными киосками и магазинчиками, двинулись дальше.
– А сзади….., и Кузя это отчетливо чувствовал спиной, сидели его хвостатые друзья, провожая его взглядом.
***
А на следующий день! Ясный, прекрасный, солнечный день! Они вчетвером погрузились на поезд. Причем Кузе пришлось смириться с тем, что его повезут в большей просторной хозяйственной сумке.
Он никогда раньше не ездил на поездах, да и, признаться, ни разу их не видел, поэтому, сгорая от любопытства, он часто украдкой высовывал свой мокрый черный нос наружу и удивленно таращился на темно-зеленые вагоны, на строгих, одетых в форму проводников, на величественное (по мнению Кузи) здание железнодорожного вокзала.
Весь день он просидел, проспал на руках у мальчика, а когда ночью все заснули под мерный перестук колес, то он, выспавшийся и любознательный, принялся путешествовать по вагону.
В процессе своих исследований он уловил так много новых запахов, что совсем позабыл о времени и не заметил, как поезд остановился у скудно освещенной станции.
Была глубокая ночь! Тихо переговаривались стоящие на платформе люди. Почти все имели большие баулы с вещами.
Кузе хотелось разузнать о них побольше, ведь это так таинственно и интересно! И он, повинуясь этому желанию, спрыгнул на перрон.
Но не сделал он и трех неуверенных шагов, как поезд, заскрипев вагонами, тронулся.
Кузя в отчаянии заметался по перрону, между вещей и чьих-то ног, но запрыгнуть на лесенку вагона не успел, не смог! Еще не веря в такое несчастье, он растерянно оглянулся, словно ожидая помощи.
Но его окружали чужие равнодушные лица, и Кузя побежал, он мчался за поездом, не разбирая пути, перепрыгивая через чемоданы, затем спрыгнул с полутораметрового перрона на землю и, даже не почувствовав боли в отшибленных лапах, бежал и бежал в след удаляющимся огням. А потом, выдохнувшись, остановился и заплакал. Заплакал навзрыд, но только по-собачьи, самыми горькими слезами!
ТАК КУЗЯ ПОТЕРЯЛСЯ!
Река
После двух часов гребли вдоль замечательного по красоте берега я приметил уютную бухточку.
Войдя в нее, я залюбовался видом. Яркое солнце отсвечивало от сочной, словно покрытой воском листвы, тихая прозрачная вода мягко шелестела, разрезаемая носом моей лодки. Необычно высокая трава покрывала почти плоскую долину. Даже отсюда были видны целые россыпи голубики, а пение птиц и зудящий звук крупных слепней придавали открывшемуся виду яркость и остроту восприятия. Лишь несколько чахлых деревьев с наполовину засохшими ветками портили картину.
Этот берег был настолько приветлив и непохож на заросший соснами крутой противоположный, что мне захотелось пристать к нему, поесть ягод, поваляться на траве, позагорать и искупаться.
А почему бы и нет, – размышлял я, медленно подгребая к берегу. Насчет позагорать, это было лишнее, так как последние два часа я этим только и занимался, а моя одежда, аккуратно сложенная, лежала у меня за спиной на скамейке.
Прихлопнув севшего на плечо слепня, я встал в лодке и, щурясь от яркого солнца, огляделся. Налетевший ветерок приятно холодил разгоряченное тело и шумел в зарослях прибрежного камыша. Вода весело играла бликами, словно тысячи маленьких зеркал, и звала к себе, обещая бодрящую свежесть.
К моему удивлению, хотя до берега оставалось довольно далеко, лодка почти касалась ровного песчаного дна, весла стали зарываться в ил, и, решив не мучиться, я спрыгнул в воду.
Замечательная прохлада охватила до щиколоток мои ноги, я попытался сделать шаг и провалился.
Это было ужасное ощущение, дно подо мной словно разверзлось, и я мгновенно погрузился по пояс в предательскую трясину.
Только теперь я понял, как обманулся, приняв желтое илистое дно за песок.
Падая, я ухватился за весло, и оно, выскочив из уключины, под моей тяжестью погрузилось под воду. Я, в отчаянии рванулся, чтобы удержать лодку, и погрузился еще глубже. Страх сковал все мои движения, над водой оставались только моя голова и плечи. Я не шевелился.
Постепенно муть, поднятая моей борьбой, улеглась, и я увидел, что весло, на которое я опирался, скрылось под илом.
Шло время, а я не осмеливался глубоко вздохнуть. Все так же весело светило солнце, и кружевные белоснежные облачка медленно паслись по ярко голубому небу. Озорной ветерок ерошил мне волосы, над болотом щебетали птицы. Природа была как всегда безмятежна, и ей не было дела до насмерть перепуганного мальчишки.
Находиться неподвижно в том положении, в котором я оказался, было мучительно. Спина, шея и руки у меня затекли от напряжения, а доходившая до груди трясина не давала нормально дышать, стискивая в своих объятиях тело.
Положение мое было отчаянным. Никто не встревожится моим отсутствием, по крайней мере, до вечера, да и потом вряд ли кому придет в голову искать меня в этом месте. Только надежда на плавающую рядом лодку заставляла меня бороться. Глядя на нее, я испытывал танталовы муки. В обычной ситуации мне достаточно было сделать всего один шаг, чтобы оказаться в ней, сейчас же это расстояние превратилось в мили. Я не знал, сколько времени нахожусь в воде, ибо рука с часами скрылась под пленкой ила, и я не осмеливался поднять ее.
Несмотря на неподвижность, я постепенно, с каждым вздохом погружался в пучину. Пузырьки болотного газа, вырвавшись на свободу, щекотали мне кожу. Казалось, время остановилось, и я целую вечность не отрывал взгляда от свисавшего с лодки каната. Покачиваясь на волнах, она медленно от меня уплывала. Со слезами отчаяния я провожал ее глазами, явственно чувствуя холодное прикосновение смерти.
–Господи, каким я оказался глупцом. Тихая заводь! Зеленый луг! Ведь я же видел камыши – верные спутники болот, и чахлые редкие деревья должны были насторожить меня. Какая страшная, коварная ловушка поджидала меня!
–Только бы выбраться, – твердил я словно молитву сквозь зубы, – только бы выбраться, и я никогда так опрометчиво не спрыгну в воду, прежде чем не испытаю дно веслом.
Непокрытую голову сильно припекало, слепни облепили мои потные плечи, лезли в лицо, стиснув зубы, я вздрагивал от укусов, сгонял их, окуная лицо в воду.
Не дай бог умирать таким образом, при свете дня в райском уголке, испытывая пытку солнцем и болью, связанным по рукам и ногам ужасом и трясиной, – чувствовать, как тело твое постепенно засасывает в холодную зловонную жижу!
Вскоре я так перегрелся, что меня стало бросать то в жар то в холод, а воспаленные глаза застилал туман.
Я больше не погружался в трясину, но чувствовал, что еще немного – и я, потеряв сознание, захлебнусь в этой прозрачной воде. Постоянный звон стоял в ушах, не давая пробиться иным звукам, я грезил наяву, и перед моим взором открывались сказочные, красочные картины.
Кто-то сильно давил мне
