Сердце до сих пор не могло успокоиться — испугалась, когда поскользнулась на подножке. Сразу вспомнились дети — Настя, Мишка. «Ох, Мишка, Мишка…» — думала она.
В этот момент пронзительно заревел свисток. Она вздрогнула, остановилась. Мимо, шипя и лязгая железом, прошел паровоз. Машинист, высунувшись из окошка, громко крикнул:
— По бульвару гуляешь, что ли?
Она ничего не сказала, вытерла выступивший на лбу пот, подумала: «Что это со мной? Надо себя в руках держать…»
В конторе ее нетерпеливо ждал старший конторщик.
— Ага, мать, пришла! Давай скорее подбирать документы, а то уже дежурный звонил.
Она подошла к стеллажам, где полки были разделены на квадратные ниши, взяла из одной, под которой стояла надпись «Волноваха», пачку документов, начала подбирать.
Первые пятьдесят вагонов — маршрут — все шли на один завод, и документы на них были сложены по порядку. Мать только проверила их. Дальше пошли сборные. Нужный документ оказывался то в самом низу, то где-то в середине. Она находила их, откладывала. Но вот один документ не находился. Дважды проверила — нет. Она пропустила этот номер и продолжала подбирать дальше до конца. Потом возвратилась опять к тому номеру, на который не оказалось документа, стала искать его в оставшихся, проверять среди отобранных — все напрасно.
Зазвонил телефон. Она знала, что звонит дежурный и будет спрашивать о готовности поезда.
— Да, — закричал в трубку старший конторщик и тут же спросил у матери: — Как дела?
— Одного не найду.
— Сейчас готов будет! — ответил конторщик и повесил трубку. — Какого нет?
— Вот, — она ткнула карандашом в номер.
— Здесь проверяла? — положил он руку на оставшиеся документы.
— Да.
— И здесь?
— Везде смотрела.
— Посмотри на полке, может быть, попал в другую пачку, а я еще раз проверю.
Снова зазвонил телефон. Старший конторщик раздраженно ответил:
— Один документ не находится. Может, выбрасывать вагон придется. Ну что ж, что паровоз подогнали?.. Нет документа, и все. Пятнадцатый с хвоста. — Он бросил трубку, крикнул: — Давай, Ковалева, беги к составу, проверь номер, а я пока здесь поищу.
На улице уже совсем рассвело, в парке появилось много поездов. «Горячий день будет…» — подумала она и полезла под вагон. На втором пути перешла через тормозную площадку, потом — опять под вагон, наконец добралась до седьмого пути. Оглянулась — паровоз уже подан, зашипели тормоза. Она бежала в хвост поезда, нашла злополучный вагон, посмотрела на раму — номер записан правильно. Потом взглянула вверх и у самого люка увидела другой номер. «Так и есть — на раме остался старый, а там новый написали…» На всякий случай она осмотрела вагон с другой стороны и помчалась в контору.
Старший конторщик, весь красный, в который раз уже перебирал документы. У окошка стоял главный кондуктор, торопил:
— Осталась одна минута. Уже б давно выбросили вагон.
— Ну что? — спросил старший у матери.
— На вагоне два номера, — сказала она на ходу и, быстро найдя документ, подложила его в отобранные.
— Все?
— Все.
— Главный! — крикнул старший конторщик. — Забирай документы, свисти.
— «Свисти»! А проверять? — добродушно заворчал тот, запихивая документы в кожаную сумку.
— Давай свисти! Проверяли. Иди, уже зеленый горит. — Старший конторщик снял трубку. — Дежурный? Все в порядке, главный ушел.
И в ту же минуту раздался свисток главного кондуктора, длинно и протяжно прокричал паровоз, лязгнуло железо сцеплений. Поезд отправился.
Мать вздохнула, старший конторщик улыбнулся:
— Чуть не сорвали график, — и серьезно добавил: — Надо внимательнее списывать. — Он наклонился над столом. — Так… Давай, мать, на четвертый — Красноармейск.
Она вышла и только теперь заметила, что началась зима. Ранний, непрочный снег скрыл под собой черную от угля землю, куски ржавого железа; крыши вагонов были белые. Дышалось легко. Стояла торжественная тишина, только в сортировочном время от времени раздавался голос из громкоговорителя. Диспетчер кричал:
— Два пульмана с углем на семнадцатый!..
Опять подумалось о доме: «Как там, не случилось ли чего? Не забыл ли Мишка за керосином сходить?»
***
Проснулся Мишка рано. Открыл глаза и удивился: в комнате необычно светло, окна, казалось, раширились, и из них льется мягкий молочный свет. Вскочил Мишка с постели — и прямо к окну, прилип к стеклу — не оторваться: на улице все покрыто снегом. Не сдержался, крикнул сестре:
— Настя, смотри, зима!
Настя прямо с кровати, в коротенькой рубашонке, подбежала к Мишке. Она протирала кулачками заспанные глаза, улыбалась.
— Ой какое белое!.. — сказала Настя и стала залезать на подоконник, толкая Мишку.
Хотел Мишка прогнать ее к другому окну, но почему-то не стал этого делать. Посмотрел на непричесанную Настю, усмехнулся: жесткие волосы торчали во все стороны, голова была похожа на солнышко с растопыренными лучами, которое Настя когда-то нарисовала карандашом у себя в тетрадке. Мишка всегда подсмеивался над Настиными волосами, но на этот раз ничего не сказал, молча подвинулся, давая ей место.
Мишка смотрел недолго, кинулся под кровать, достал ботинки, надел их на босу ногу, потом схватил пальто, шапку и, не застегиваясь, выбежал в сенцы. Вдоль сенцев намело снежную гриву. Мишка переступил через нее, дотянулся до засова, открыл дверь. В лицо ударило прохладой, запахом снега и светом. В глазах кольнуло, и он зажмурился. Но больше всего Мишку удивило то, что снег пахнет, раньше он этого не замечал.
Приоткрыв глаза и щурясь от света, Мишка долго не решался ступить на нетронутый снег. Земля, крыши домов — все вокруг было пушистым и белым.
Осторожно переступив через порог, Мишка сделал два шага, оглянулся и, увидев, что подошвы его ботинок четко отпечатались, остановился: не хотелось топтать снег. «Как хорошо, что зима началась в выходной, — подумал Мишка, — можно целый день кататься!» И тут же он с грустью вспомнил, что у него, как и в прошлую зиму, нет ни санок, ни коньков. Правда, Федор Петрунин как-то отдал ему свою старую снегурочку, веревкой привязывается. Мишка всю зиму прыгал на ней, как сорока… Обещала мать купить, да только когда это будет? Федору хорошо, отец есть, что захочет — все купит. У него и санки лучше всех — легкие, быстрые, ловкие, и коньков две пары — одни прямо к ботинкам шурупами прикреплены, а другие можно к любой обуви прицепить — ключом привинчиваются. И зачем ему одному столько?..
От грустных размышлений Мишку отвлекли соседские куры. Они с криком вылетали из открытых дверей сарая, падали в снег и, раскрылатившись, оставались неподвижными на месте, словно ошалелые: так непривычна была для них зима. Огромный цепной пес Буян, не терпевший почему-то кур, кинулся к ним, и те, подняв вокруг себя снежную пыль, опять с криком повскакивали, полетели какие в сарай, а какие — снова поплюхались в снег. На Буяна прикрикнула соседка:
— Куда ты, дьявол? Пошел вон!
Опустив виновато голову, Буян загремел цепью, поплелся в конуру.
Мишка сгреб двумя руками рыхлый снег, смял его в крепкий комок, оглянулся по сторонам — куда бы бросить? Но вокруг ничего подходящего не было, и он, улучив момент, когда соседка отвернулась, запустил комком в кур.
Затем он принялся скатывать снежный ком. Сначала маленький комок катался поверх снега и оставлял чуть заметный след. Но по мере того как он рос, след становился глубже и шире, снег подбирался до самой земли и ком был уже не белым, а черным. Руки загрязнились. Ком стал таким тяжелым, что Мишка еле переворачивал его с бока на бок. Он бросил его, подбежал к окну:
— Настя! Что ты возишься? Иди бабу лепить. Смотри, какую я глыбу скатал.
Настя, на ходу завязывая материн платок, выбежала во двор и остановилась, закрыв глаза руками. Потом она подошла к снежному кому, вскрикнула:
— Ой какой большущий! Давай посеред двора сделаем бабу? — Она уперлась руками в ком, но он даже не качнулся: — Ого, не сворухнешь!
Мишка нарочно не спешил ей помочь, он стоял, улыбался, довольный своей работой.
— Ну, давай же, — с укоризной сказала Настя.
Они взялись вдвоем и выкатили тяжелый ком на середину двора.
— Это будет брюхо, а теперь давай сделаем грудь, — сказал Мишка. — Вот это место, — он показал на себе от живота до шеи, — поменьше надо. А потом совсем маленький комок — голова.
— А шея? — спросила Настя. Она стояла, растопырив пальцы испачканных рук: боялась загрязнить пальто.
— У снежных баб шеи не бывает, — уверенно объяснил Мишка.
— Не бывает? Почему?
— «Почему? Почему?» Не бывает, и все. Зачем ей шея? У нее ж нет ни горла, ни… ничего другого. И голову ей не надо поворачивать. Понятно?
