— Но ведь было ребро, зачем же ты пальцем тронул? Ничья, переиграй.
Ленька согласился.
— Ну, видишь, все на правду и вышло, — сказал он, указывая на орла.
— «На правду»… — проворчал Мишка, отсчитывая деньги.
Играли молча, слышно было только их взволнованное сопение. Ленька злился, Мишка волновался: у него была целая пригоршня денег, хотелось удержать их и выиграть еще и бумажную трехрублевку. Если бы посчастливилось! «Наверное, рубля три выиграл уже», — прикинул он и тут же решил: «Не буду об этом думать, а то проиграю. Потом подсчитаю…» В этот момент у него выпала решка, и он упрекнул себя: «Вот, пожалуйста, выиграл…»
Ленька взял пятак, положил в карман. На вопросительный взгляд Мишки сказал:
— Сейчас чуть руки отогрею, — и он сунул руку за пазуху к горячему телу. — Во, замерзла, как ледяшка, ух, холодная! — Ленька вздрогнул, шея и лицо его покрылись гусиной кожей, белый пушок на щеках топорщился, нос посинел, но глаза по-прежнему сверкали бодро, плутовато бегали вправо-влево.
Мишка тоже стал греть руки, но тут же подумал, как бы это не повредило: ведь до этого он выигрывал…
— Давай по рублю? — предложил Ленька. — Скорей дело будет.
Мишка отрицательно покрутил головой.
— Ну, по полтиннику? В самом деле! Чего мы тут будем целый день возиться? Давай! — Ленька вытащил руку, подбросил пятак. — Пошла-а!
Первый полтинник Ленька выиграл. Затем выпала решка, и он, отсчитав деньги, предложил:
— Крути на рубль! Крути, не бойся!
Игра пошла крупная. Сердце у Мишки колотилось, и всякий раз, когда пятак был в воздухе, оно подступало к самому горлу, спирало дыхание. При удаче в руке сразу оказывалась куча денег, при неудаче они заметно убавлялись.
Когда стали играть по рублю, Ленька вмиг преобразился: он как-то подтянулся, весь собрался в комок и, прежде чем подбросить пятак, долго мял его в руке, беря поудобнее. После двух орлов, выпавших у Леньки подряд, у Мишки не осталось ни копейки мелочи. Но он этого не заметил и продолжал играть. И только, когда пришлось отдавать половину денег, предназначенных на керосин, Мишка спохватился. «Надо было бросить, когда перестало везти, остался бы при своих. А теперь? Отыграю свои и брошу…»
Но отыграть не удалось. Пятак, как заколдованный, работал на Леньку. «Неужели не верну?» — подумал Мишка. Перед глазами вставала мать, и у него холодела душа, першило в горле, руки дрожали, он не мог как следует подбросить пятак. Монета даже не вертелась в воздухе, летела плашмя и падала решкой. Ленька же стал строгим и никаких чур-чура не признавал.
Вскоре у Мишки остался последний рубль. Он крепко сжимал его в руке, словно от этого зависел выигрыш, и все время шептал: «Хоть бы отыграть свои, сразу б бросил, и больше никогда не играл бы… Честное слово, больше играть не буду, только бы свои вернуть… Хотя бы…» И, как во сне, он вдруг услышал:
— Орел! Гони денежки!
Мишка разжал кулак, и Ленька сгреб последний рубль.
— Что побледнел? Все, что ли? — равнодушно спросил он.
— Все, — проговорил Мишка.
Но Ленька не слышал голоса, он только увидел шевелящиеся губы своей жертвы.
«Что делать? — думал Мишка. — Что ему продать, чтобы отыграть деньги?»
— Ну все, так все. На нет и суда нет, — весело сказал Ленька, позванивая деньгами. — Ничего, подвезло сегодня! — и он собрался уходить.
— Постой! — схватил его Мишка за рукав. — Постой!
— Чего ты? — покосился Ленька, — Не отнять ли хочешь деньги?
— Нет.
— А взаймы я не даю.
— Нет… Постой… — твердил Мишка.
— А чего стоять? Ждать, пока ты заплачешь?
— Нет. Постой, я сейчас… Домой сбегаю.
— О-о! — закатил Ленька глаза под лоб и безнадежно махнул рукой. Потом он свистнул и сказал: — Три часа ждать! Мерзнуть из-за какого-то рубля?
— Я быстро, подожди.
— Ну, ладно. Имей в виду — долго ждать не буду.
Мишка пустился домой. Насти дома не оказалось, чему он очень обрадовался. Быстро достав ключ из-под кирпича в сарае, Мишка открыл дверь и принялся шарить в ящиках комода. Но ни в верхнем, куда мать клала мелкие деньги, ни в нижнем ящике под бельем, куда она прятала крупные, нигде ничего не было.
Мишка опустился на табуретку, не зная, что делать. «Продать рубашку?..» — подумал он, глядя на новую кремовую сорочку, которую мать ему купила к седьмому ноября. «Нет, надо найти деньги». Он увидел на гвозде материну жакетку, бросился к ней, вывернул все карманы — пусто.
Со стены на Мишку смотрели глаза отца.
Увеличенная фотография в рамочке висела над кроватью. Ласковые, немного грустные эти глаза всегда до боли трогали душу Мишки. Он часто плакал, когда мать рассказывала об отце.
Он взглянул на портрет отца и тут же вспомнил, что когда-то заметил, как мать прятала кое-что за рамку. Мишка быстро встал ногами на кровать и тронул фотографию. Сердце замерло, руки дрожали: из-за рамки упали деньги. Он схватил, развернул — оказалось, две десятки и пятерка. Мишка решил взять все (может быть, мать о них давно забыла), но потом передумал и взял только пять рублей. А когда дошел до порога, вернулся и достал еще десятирублевку — на всякий случай, про запас.
Ленька терпеливо дожидался, хотя, увидев Мишку, сказал:
— Долго же ты, я чуть не ушел.
Мишка ничего не ответил, достал пятирублевку, протянул ее Леньке.
— На всю? — обрадовался тот.
— Разменяй. «На всю»…
Мишке не повезло: он проиграл все деньги.
— Ну, готов? — спросил Ленька. — Тогда, друг, спеши, пока трамвай на повороте, — сказал он свою любимую, привезенную из города, поговорку.
— Ладно, ты не воображай, — проговорил Мишка и поплелся в сторону станции: он твердо решил домой не возвращаться.
Быстро наступала ночь, потянуло легким морозцем. Магазины и ларьки закрылись, над входами зажглись тусклые лампочки. И там, где еще совсем недавно шла напряженная игра между двумя мальчишками, легла густая темнота, которая спрятала под собой одиноко лежащий на земле, забытый Мишкой ржавый бидончик для керосина…
Глава третья
В ПОЕЗДЕ И ДОМА
На вокзале, куда Мишка пришел, было пусто. Редкие пассажиры, ожидающие проходящих поездов, сидели на скамьях, положив ноги на чемоданы, дремали. В обычные дни здесь шумно, пригородные поезда увозят и привозят много людей. Но сегодня выходной, завод не работает, поэтому и народу совсем мало. Праздно шатающихся тоже не было — холодно.
Мишка не знал, куда приткнуться. В полупустом зале он почувствовал себя неловко, у всех на виду, и поторопился скорее уйти в темный угол и сесть там на скамейку.
Напротив сидели две женщины — одна молодая, другая — пожилая, уже почти совсем старушка, — разговаривали. Пожилая говорила громко, весело, хотела, чтобы ее все слышали — такая она была радостная.
— Зовет к себе в город жить! — кричала она. — А что я там не видела? Я ему так и отписала: «Ты, сынок, если после армии застрял в городе и тебе там любо, так и живи, других не сманивай. По мне, лучше если б ты домой возвернулся»… Так он просит — хоть в гости приехать. Вот — еду, посмотрю, как он там живет. Гостинцев напекла, везу, — кивнула она на свои узлы и покосилась на Мишку. Потом придвинула их ближе к себе, обняла.
«За вора принимает, — подумал Мишка. — Чудачка, что я — бандит, что ли?..» Но этим он себя не успокоил, а наоборот, ему стало одиноко и грустно. К тому же не он, а будто кто-то другой в ответ подумал: «Бандит не бандит, а вор настоящий: украл у матери деньги и проиграл. Теперь домой боишься идти…»
Мишка поежился. «Лучше б и не играл… Дурак, с кем связался, хотел Леньку Моряка обыграть!»
Из задумчивости его вывела все та же тетка с узлами.
— Ты чего уставился? — вдруг громко сказала она. — Чего тебе надо?
Мишка вздрогнул, сказал удивленно:
— Ничего мне не надо, что вы?
— «Ничего»! А сам так и шарит глазищами по узлам. Сразу видно, что за птица…
— Очень нужны мне ваши узлы, — пробормотал Мишка тихо, чтобы успокоить женщину и тем самым прекратить разговор. Но та не унималась.
— «Нужны»! А что же тебе тут надо?
— Поезда жду.
— Поезда? Он поезда ждет, скажите на милость! А я вот сейчас позову милиционера, так он живо!.. — она кричала во весь голос. Люди в дальних углах подняли головы, прислушивались. Мишка решил уйти и уже от двери бросил со злом:
— Раскудахталась!
— Ага, сказала позову милиционера, сразу как корова языком слизнула! Развелось их тут сколько! И милиция не смотрит.
Из другого конца зала до Мишки донесся голос:
— А родители? Куда они глядят? У него ж, наверное, есть мать. О чем она сейчас думает? Родители…
Мишка вышел на перрон.
Проходя мимо ларька, остановился. За стеклом на тарелочках лежали высохшие бутерброды с колбасой, голландский сыр, нарезанный тонкими, как стружка, ломтиками, румяные пирожки с мясом. Все это было накрыто прозрачной бумагой. Мишка невольно проглотил слюну. В животе заурчало. Только теперь он нестерпимо почувствовал голод — ведь целый день ничего не ел.
