— Я к Королькову! — крикнула она ему.
— Держись! — закричал Макар Макарыч, потому что нос ялика полез вверх, и Катя не вывалилась только оттого, что обхватила обеими руками скамейку.
«Неужто она не боится?» — думал он. Он понимал, что надо вернуться на берег и высадить ее. Но пока он удивлялся, колебался, спрашивал, их так далеко отнесло, что низкий берег Песчаной Косы почти исчез из виду. Теперь до катера было не дальше, чем до берега.
— Зачем тебе Корольков? — крикнул Макар Макарыч, наклонив свое мокрое лицо к самому Катиному уху.
— Я знаю, где Манин папа! Он на том берегу… в пещере… где горит огонь!
Макар Макарыч перестал колебаться и решительно кивнул головой.
— Держись крепче! — крикнул он Кате и налег на весла.
То взлетая ввысь, то сваливаясь в пропасть, ялик шел прямо к катеру.
В крохотной каюте, озаренной яркой электрической лампочкой, сидел акустик Иванов. Узкое лицо его было сжато наушниками. Он вслушивался в звуки, доносившиеся из морской глубины: не пройдет ли мимо Песчаной Косы подводная лодка?
Вдруг глаза его блеснули.
Корольков, стоявший в дверях каюты, сразу подметил этот блеск.
— Что вы слышите? — спросил он.
Иванов из-за наушников не расслышал голоса Королькова, но догадался, о чем он спрашивает.
— Плеск весел, — ответил Иванов. — Макар Макарыч возвращается.
— А… — сказал Корольков разочарованно.
Впрочем, он давно уже не ждал подводной лодки. Шестую ночь он нетерпеливо вглядывается в лицо Иванова, шестую ночь Иванов слушает. И ничего.
— Все зря, — сказал Корольков.
Иванов, не расслышав его, снял наушники.
— Можете больше наушников не надевать, — сказал Корольков. — Все равно не услышите.
— Как же так, товарищ лейтенант? А вдруг…
— Никакого «вдруг» не будет.
— Но почему же, товарищ лейтенант?
— Потому, что она никогда не проходит мимо Песчаной Косы.
— Но как же она выходит в открытое море?
— Она никогда не выходит в открытое море. Она прячется где-то возле города.
Они долго молча смотрели друг на друга. Катер сильно качало. Они то поднимались, то опускались.
— Этого не может быть, — проговорил Иванов наконец. — Ей негде спрятаться.
— А разве может быть, что она проходит мимо Песчаной Косы и мы ее не слышим?
— Нет, этого тоже не может быть.
Они опять замолчали. И молчали еще дольше.
— А огонь все горит? — спросил вдруг Иванов.
Корольков сразу понял, про какой огонь он спрашивает:
— Горит.
— «Когда огонь горит…» — сказал Иванов.
— «…она в бухте», — сказал Корольков.
Их подымало и опускало. Вверх — вниз. Вверх — вниз.
— О чем вы думаете, Иванов?
— О том же самом, о чем и вы, товарищ лейтенант.
— Я думаю, что хорошо бы повидать ту девочку, которая нам передала эти слова.
И сразу же у себя за спиной Корольков услышал громкий голос Макара Макарыча:
— Товарищ лейтенант, разрешите доложить…
Он обернулся. Перед ним стоял Макар Макарыч, держа за руку ту девочку.
Платье на ней вымокло. Блестящие черные глаза прямо смотрели в лицо Королькову.
— Ох! — сказал Корольков.
Больше он ничего не мог выговорить.
От удивления он даже не сразу начал понимать, что говорит ему Макар Макарыч.
— …я, конечно, очень виноват, но она сказала, что теперь уже точно знает, где наш капитан-лейтенант, и я решил взять ее с собой… И не мог же я ее выбросить в море, раз она уже сидела в ялике!
— Хорошо, хорошо, Макаров.
Корольков взял Катю за руку и отвел в свою каюту. И там, в этой самой большой каюте, которая была не больше платяного шкафа, Катя рассказала ему все, что знала.
И Корольков позвал Макара Макарыча и велел ему отвести Катю в кают-компанию и напоить ее крепким горячим чаем, и уложить ее там на диване, и укрыть потеплее.
А сам подошел к медной переговорной трубе, которая вела в самый низ, в машинное отделение, и крикнул:
— Полный вперед!
Катя сразу заснула и сколько проспала, неизвестно. Засыпая, она думала: «В такую ночь спать нельзя», и с этой же мыслью проснулась. Открыла глаза и сразу села.
Кают-компания была совсем маленькая — в ней никак не могло бы поместиться больше четырех человек. Почти всю ее занимал квадратный стол, покрытый белой скатертью. Катя сразу заметила, что ножки его привинчены к полу, иначе он давно съехал бы со своего места. Его поднимало, опускало, кренило то на один бок, то на другой. И все кругом поднималось, опускалось, кренилось: стены, дверь, потолок, диван и сама Катя. Шумела вода. Моторы стучали, и все мелко-мелко дрожало от их стука. Катер летел.
«Корольков хочет, чтобы я спала, — подумала она. — Вот еще, стану я спать в такую ночь!»
Она соскользнула с диванчика и двинулась к двери.
Оказалось, что идти очень трудно. Пол выскальзывал у нее из-под ног. Ее сильно ударило боком о стену. Она уже почти дошла до двери, как вдруг ее отбросило назад, к дивану. Но она снова пошла к двери, держась обеими руками за стол. Потом ухватилась за дверной косяк и вышла из кают-компании.
Над нею было квадратное отверстие. Через отверстие увидела она черное небо и звезды. Значит, ночь еще продолжается, она не так долго проспала. Она знала, что это отверстие по-морскому называется Люк. Звезды в люке раскачивались. К люку вела железная лестница, похожая на те лестницы, по которым лазают на крыши: две палки с перекладинами. Она знала, что эта лестница по-морскому называется трап. Хватаясь руками за перекладины, она полезла по трапу вверх.
Едва она вылезла из люка, палуба круто накренилась, и ноги против воли понесли ее вниз, к борту. Она ухватилась за перила и повисла над самой водой, которая, пенясь и как бы вспухая, двигалась снизу прямо на нее. Потом вода стала оседать и ушла далеко вниз, а Катя взлетела вверх, держась за перила, чтобы не покатиться через палубу к другому борту.
Она задыхалась от ветра. Пока она спала, тучи исчезли, а узенький серп луны успел подняться высоко-высоко. Серебряная лунная дорожка, мелькая, бежала через море. Кроме этой дорожки, да звезд, да луны, да белых гребней волн, внезапно возникающих из тьмы, ничего не было видно.
Мимо Кати по палубе пробежал моряк. Поравнявшись с Катей, он повернул к ней круглое мальчишеское лицо и насмешливо крикнул ей в самое ухо:
— Эй, барышня, смотри, как бы тебя ветром не сдуло!
Кате хотелось ответить ему: «Смотри, как бы тебя самого не сдуло», но он уже убежал от нее, ступая по палубе так уверенно, словно не было ни качки, ни ветра. Добежав до кормы, он нырнул в люк — не в тот люк, из которого вышла Катя, а в другой — и исчез.
Немного привыкнув к ветру и к постоянным взлетам и падениям, Катя стала оглядывать палубу. Это, конечно, маленький корабль, но настоящий. Самый настоящий военный корабль. Крейсер «Победитель», который она устроила у себя в пещере, был, конечно, куда огромнее, но настоящим не был. А тут в трех шагах от Кати стояло настоящее орудие, и ствол его тускло блестел при лунном свете.
Возле орудия она увидела моряка такого большого роста, что он показался ей великаном. Он с любопытством рассматривал ее, как какого-то маленького странного зверька, и улыбался. Катя подошла к орудию и почтительно обошла его кругом.
— Настоящее! — сказала она с уважением.
Моряк-великан расслышал и захохотал. Он нагнулся к Кате и крикнул:
— Спроси у вражеских подводных лодок, которые мы потопили, настоящее оно или нет!
— Хотела бы я пострелять из такого орудия! — сказала Катя с завистью.
Осторожно шагая и хватаясь за все, что попадалось под руку, Катя пошла на корму. Ей хотелось заглянуть в тот люк, куда нырнул круглолицый морячок.
Она заглянула в люк и, к своему удивлению, увидала, что там, внизу, была кухня. Тусклая лампочка озаряла плиту, кастрюли, развешанные по стенам. Но до чего маленькая была эта кухня! В ней мог поместиться только один человек, и то с трудом. Там находился тот самый моряк с мальчишеским круглым лицом, который сказал, что ее сдует ветром. Теперь на нем был белый фартук, он сидел возле плиты и тер тряпкой медный бок кастрюли.
Заметив Катю, глядевшую на него сверху, через люк, он сделал ей рукой знак, чтобы она спустилась к нему. Она неуверенно стала спускаться по трапу, не зная, как она там внизу поместится. Но оказалось, что поместиться можно.
— Вы кок? — спросила она, помня, что по-морскому повар называется коком.
— Да, я кок, — сказал круглолицый моряк.
— А это ваша кухня?
— Не кухня, а камбуз, — поправил ее он.
Катя немного смутилась. Все-таки досадно, когда тебя уличают в ошибке.
— Знаю, знаю, что по-морскому это называется камбуз, но ведь, по правде говоря, это просто кухня, — сказала она. — Какая маленькая кухня, как кукольная! Хотела бы я готовить в такой кухне!
