Это был прерывистый, нестройный, протяжный храп, сопровождаемый каким-то клокотаньем. Там, в той части комнаты, которая отделена была шкафом, лежал раненый матрос Казаченко, и хрип этот был его дыханием. Глаза его были закрыты, он лежал неподвижно; он ничего не понимал и не слышал и только дышал — трудно и громко.
Там же, за шкафом, сидела на стуле Марья Васильевна. По совету доктора она каждые десять минут меняла на его голове мокрое полотенце. Сидела она в темноте — Марья Васильевна нарочно не зажигала за шкафом света, чтобы раненого не беспокоили мухи. Но зато там настежь было открыто окошко, и прохладный ночной ветер врывался в комнату.
— До чего темно! — сказала Марья Васильевна, глянув в окошко. — До чего страшно! Вечер был ясный, а теперь какая-то туча ползет по небу и гасит звезды. Днем, при свете, еще можно кое-как терпеть, но в темноте чересчур страшно.
— Марья Васильевна, я давно хотела вас спросить: почему вы притворяетесь? — проговорила вдруг Катя.
— Что? — испуганно и удивленно спросила за шкафом Марья Васильевна.
— Ну да, вы все время притворяетесь, — настойчиво повторила Катя. — Я сначала думала даже, что тут какая-то тайна…
— Я? Притворяюсь? — воскликнула Марья Васильевна.
— Вы притворяетесь, будто вы трусиха.
— Господи, да я всего боюсь! — сказала Марья Васильевна. — В этом ужасном городе, где враг стоит у порога, где снаряды летают по улицам…
Но Кате сегодня хотелось спорить, говорить наперекор.
— Притворяетесь, Марья Васильевна, притворяетесь! Уверяете всех, будто вы трусиха, а на самом деле вы удивительно храбрая.
— Я? Храбрая? — вздохнула Марья Васильевна за шкафом.
— Вы удивительно храбрая женщина, и я сама это видела, — сказала Катя. — Когда снаряды рвались вокруг детского дома на Рыбацкой улице и все горело кругом, вы много раз прошли сквозь огонь и ходили туда и обратно до тех пор, пока всех детей не снесли в погреб.
— Как будто я одна ходила тогда в детский дом! — сказала Марья Васильевна. — Тогда много женщин туда побежало. А что было делать? Если б мы не ходили, всех детей убило бы. А я так боялась, так боялась! Я после этого случая твердо решила взять Петю, Лиду и бежать из города куда глаза глядят!
— Да ведь не убежали, — сказала Катя.
— Ты ведь знаешь, отчего я не убежала, — ответила Марья Васильевна. — Из-за этого раненого молодого человека. Не могу же я его бросить! А вот ему станет лучше немного, я сдам его в госпиталь и убегу.
— И опять не убежите. Опять вас что-нибудь задержит.
— Ну нет, теперь уж ни за что не останусь, — сказала Марья Васильевна. — С какой стати мне такую муку терпеть?
На этом разговор оборвался. Катя замолчала. Ей захотелось побыть одной, подумать в тишине.
— Марья Васильевна, поешьте картошки, — предложила она внезапно, — а я посижу с ним.
Марья Васильевна постоянно боялась, что раненый свалится с кровати, и ни на минуту не оставляла его одного. Она усадила Катю на стул за шкафом, а сама пошла ужинать.
Голова раненого смутно темнела на подушке. При каждом вздохе он вздрагивал и дергался всем телом. Большая рука его свесилась с кровати. Катя взяла ее и положила поверх одеяла. Рука была влажная и такая горячая, что Кате стало жутко.
Она глянула в окно. Погода за какой-нибудь час совсем переменилась. Порывистый ветер налетал с моря, и слышно было, как он шумит в листьях. Туча скрыла все звезды, и на дворе было темно, как в подвале. Только далеко-далеко, за невидимым морем, мерцал крохотный огонек, не больше булавочной головки.
«Несчастная я девочка! — думала Катя. — Казалось, все было уже у меня в руках, казалось, стоит мне произнести эти слова перед Корольковым — и тайна раскроется разом, и вдруг все снова стало далеким и неясным, как вон тот огонек!»
Как мил был для нее в эту минуту далекий огонек, горящий за морем! Она вспомнила, что сама еще совсем недавно жила на том берегу, где горит этот огонек. Быть может, он горит над ее родным домом. Как раз над ее домом, высоко в горах, была ее пещера, про которую никто не знал, кроме нее. Там она играла в крейсер «Победитель», там до сих пор ее куклы, ее карты, ее компас. А вдруг огонек горит в пещере? Неужели немцы нашли ее?
При мысли, что в ее пещере могут быть немцы, ей стало еще грустнее. Нет, нет, подъем в пещеру так крут, вход так густо зарос ежевикой… Вероятно, этот огонь горит где-нибудь по соседству с пещерой.
«Когда свет горит…» — внезапно вспомнила она, и сердце ее забилось.
А вдруг это тот огонь?
Нет, не может быть!
— А почему не может быть?
— Я так и чувствовала, что он даже в башмак что-нибудь спрячет, — сказала Марья Васильевна, отделенная от Кати шкафом. — Смотри, что я нашла у него в башмаке! Стрелка так и прыгает, так и скачет.
— Это компас! — раздался удивленный голос Лиды.
— Компас? Интересно знать, где наш Петюшка подобрал компас?
— Здесь где-нибудь, — сказала Лида. — Наверно, его уронил наш раненый моряк.
— Конечно, это его компас, — согласилась Марья Васильевна. — Гляди, на оборотной стороне нацарапано: «Победитель». Это, наверно, название корабля…
— «Победитель»? — воскликнула Катя.
Она подпрыгнула на стуле.
— Ты знаешь этот корабль? — спросила Марья Васильевна.
— Знаю этот корабль, — сказала Катя. — И знаю этот компас.
— Ну вот, глупости какие! — проговорила Марья Васильевна. — Откуда ты можешь знать этот компас!
— И знаю, что на компасе под надписью «Победитель» нацарапаны еще две буквы: «Е» точка «С» точка.
— Правильно! — удивилась Марья Васильевна и даже поглядела, не может ли Катя как-нибудь видеть компас из-за шкафа. — Я думаю, что это имя и фамилия командира корабля.
— Да, — сказала Катя. — Командира корабля «Победитель» зовут Екатерина Смирнова.
— Как? — спросила Марья Васильевна.
— Екатерина Смирнова, так же как меня… Лида, милая, посиди здесь, у меня больше нет ни минутки, мне надо идти!
Катя вышла из-за шкафа. Лицо ее было бледно, глаза блестели. Заметив, что Марья Васильевна что-то хочет у нее спросить, она кинулась к ней и вдруг обняла ее, на мгновение уткнувшись лицом в ее кофту.
— Только не спрашивайте меня ни о чем, — сказала она, — потому что я за целый год ничего не могла бы вам объяснить, а я так тороплюсь. Огонь горит в моей пещере! И Казаченко достал этот компас в моей пещере! И папа девочки с мишкой в моей пещере! И я должна сейчас же все рассказать Королькову!
Она быстро поцеловала Марью Васильевну в щеку и выскочила за дверь.
Марья Васильевна долго растерянно стояла посреди комнаты, держа компас в руке.
— Бешеная, — проговорила она наконец.
В полной тьме Катя бежала по улицам города все вниз и вниз, к молу. В лицо ей дул ветер, которого не было еще час назад. Плотный, стремительный ветер рвал ее волосы, старался сорвать с нее платье, прижимал ее к заборам, валил с ног.
Опять, как каждую ночь, справа, на северо-западе, там, где был фронт, встало бурое зарево. Ветер так шумел, что привычный грохот фронта — там всегда как будто перекатывали что-то огромное, тяжелое — не был слышен; но внезапные вспышки — отсветы далеких артиллерийских выстрелов — время от времени на мгновенье озаряли низкие, быстро бегущие тучи и верхушки тополей, гнущиеся от ветра. При одной из таких вспышек Катя увидела перед собой мол — длинный, белый, окруженный черной водой. Она пыталась разглядеть и катер, но не успела: все сразу погасло.
Катя выскочила на мол. Здесь ветер дул еще сильнее и старался сбросить ее в воду. Босыми ногами она чувствовала, как мокры и холодны каменные плиты. Тьма, окружавшая ее, двигалась, бурлила; в этой бурлящей тьме волны с плеском разбивались о мол, и тяжелые брызги летели ей в лицо.
Борясь с ветром и брызгами, она шла вдоль того края мола, где стоял катер. Она шла так долго, что стала уже бояться, не прошла ли мимо. Но вспомнила, что катер стоял возле двух деревянных тумб, а на тумбу она наткнулась бы непременно. И чуть об этом подумала, как стукнулась коленом о тумбу.
Она остановилась, стараясь разглядеть катер. Но в этой плотной тьме ничего разглядеть было нельзя. Она подошла к самому краю, вглядываясь и вслушиваясь. Она старалась по какому-нибудь скрипу, шороху уловить близость катера. Но ничего не было слышно, кроме воя ветра и плеска воды.
Потом далекая артиллерийская вспышка озарила небо и волны. Она снова увидела весь мол, окруженный белой пеной.
Катера возле мола не было.
В первую минуту она подумала, что все кончено.
Катер ушел и, как сказал Макар Макарыч, наверно уже больше сюда не вернется. И никто никогда не поможет командиру катера, который каким-то таинственным образом попал в ее пещеру и сидит там, окруженный немцами, и ждет помощи.
