Лилиан Браун - Кот, который улыбался

Осень в Мускаунти, расположенном в четырёхстах милях севернее чего бы то ни было, в этом полном сюрпризов году радовала всех без исключения. Как только лето закончилось и отдыхающие разъехались по домам, клубы городка за компанию с местными гурманами затеяли кулинарный праздник, назвав его Вкуснотека. Пикантность будущему блюду придавало проживание в гостинице Пикакса – главного города округа – загадочной женщины. Красавицей её назвать было нельзя. Молодой тоже. Она избегала людей. И всегда носила чёрное.

Все жители Пикакса (численностью три тысячи человек) были заинтригованы таинственной незнакомкой.

– Вы видели её? – спрашивали они друг у друга. – Она здесь уже целую неделю. Как вы думаете, кто она такая?

Портье, прикрываясь буквой закона, отказывался разглашать её имя даже самым близким своим друзьям. Таким образом, все решили, что загадочная женщина его подкупила, ибо кого-кого, а уж Ленни Инчпота законопослушным гражданином никак нельзя было назвать.

Ничего другого не оставалось, как судачить о смуглой коже незнакомки, о её выразительных карих глазах и копне тёмных волос, частично скрывавших левую половину её лица. Но больше других всех волновал вопрос: почему она остановилась в этой ночлежке, из которой не выберешься в случае пожара? Отзываться так о «Нью-Пикакс отеле», этом несколько мрачноватом, но вполне пристойном и по-больничному чистом заведении с пожарной лестницей в задней части здания, было по меньшей мере несправедливо. В нём имелся президентский номер, в котором, правда, ни разу не останавливался не то что президент, но даже завалящий кандидат в законодательное собрание штата. Впрочем, и не столь значительные лица редко задерживались в этой гостинице больше чем на ночь, ну в крайнем случае на две, а туристическим агентствам из их реестра гостиниц было известно следующее:

«Нью-Пикакс отель» – 18 миль от аэропорта в Мускаунти; 20 номеров, некоторые с ванной: президентский номер с телефоном и телевизором; номер для молодоженов с огромной круглой кроватью. Трёхэтажное здание с одним лифтом. Вид снаружи – типичная тюрьма. Интерьер – унылый дизайн 30-х. В коридоре и холле – очень тихо. Меблировка периода Великой депрессии. Тесные вестибюль и столовая. Бара нет. В цокольном этаже – скромный танцевальный зал. Номера простые, но чистые. Матрасы почти новые. Освещение слабое. В задней части здания – металлическая пожарная лестница; номера с окнами обеспечены канатами. В ресторане можно получить завтрак, ланч, скромный обед, пиво и вино. Крепкие спиртные напитки клиентам не отпускаются. Заказы в номер не принимаются. После 23.00 в гостинице отсутствует портье. Расценки: от низких до умеренных. Больница поблизости.

Бизнесмены, приезжающие в Пикакс, не задерживались в гостинице дольше чем на ночь, да и то потому, что больше в городе остановиться было негде. Иногородним, прибывшим в Пикакс на похороны, приходилось – из-за неудачного расписания самолетов – провести в гостинице и две ночи. В полупустом ресторане в ожидании котлет с тушёной морковью сидели бизнесмены, в одиночестве просматривая разнообразные справочники. Было слышно звяканье вилок стайки приехавших на похороны родственников, безмолвно и сосредоточенно пересчитывающих горошины в своих тарелках с куриной запеканкой. А теперь среди этой публики оказалась женщина в чёрном, которая, сидя в самом углу зала, нервно покручивала в ладонях бокал с вином и без особого аппетита взирала на блюдо с переваренными овощами.

В числе прочих её присутствие в городе озадачило одного журналиста – высокого симпатичного мужчину с романтически седеющей шевелюрой, задумчивыми глазами и роскошными усами, также с проседью. Его звали Джим Квиллер, для друзей он был просто Квиллом, а горожане уважительно и любовно величали его мистером К. Дважды в неделю в местной газете «Всякая всячина» появлялась его колонка, а когда он жил в Центре (так местные жители окрестили столицу штата), на его счёту значился приз за лучшую криминальную хронику. Неожиданно оказавшись наследником крупного состояния, он переехал на север и теперь познавал все прелести провинциальной жизни, что для него, уроженца Чикаго, было чем-то совершенно новым.

Квиллера тут любили все поголовно – старики и дети, мужчины и женщины, – и не только за то, что он пожертвовал всё своё миллиардное наследство на благотворительность. Всем в Пикаксе нравился его простецкий стиль: он водил маленькую машину, сам заправлял её бензином, протирал лобовое стекло. Он запросто ходил по городу пешком, колесил по окрестностям на велосипеде. Как журналист он проявлял искренний интерес к тем, о ком писал. Он любезно отвечал на приветствия незнакомцев, когда, узнав его по великолепным усам, они заговаривали с ним на улице или в супермаркете. Само собой разумеется, в округе он приобрёл массу друзей, и то обстоятельство, что он жил в амбаре один в обществе двух кошек, всеми расценивалось как причуда, которую мало-помалу ему простили.

Подопечные Квиллера не были обыкновенными кошками, как, впрочем, и его жилище никак нельзя было назвать обыкновенным. Амбар представлял собой восьмиугольное здание высотой с четырёхэтажный дом, возведённое на прочном каменном фундаменте и увенчанное куполом. На протяжении ста лет в нём хранили яблоки. Чтобы превратить амбар в жилое помещение, пришлось поработать над его архитектурой. В стенах появились треугольные окна. Внутри были пристроены антресоли – три полуэтажа, соединённых между собой лестницей-серпантином. Вся жизнь проходила на основном этаже, в центре которого стоял гигантский белый кубический камин с уходящими из него на крышу огромными белыми дымовыми трубами. Это чудо архитектуры могло бы стать любопытным зрелищем для туристов. Но владелец жилища предпочитал одиночество.

Что же касается его четвероногих друзей, то это была пара элегантнейших сиамцев. Као Ко Кун, длиннотелый, гибкий и мускулистый кот с бездонными голубыми глазами, светящимися умом, отзывался на имя Коко. Его подружка по имени Юм-Юм была маленькой и хрупкой кошечкой с невинно-голубыми глазками, которые, расширяясь, обезоруживали всякого, чьи колени она выбирала в качестве своего ложа; но это же милейшее создание испускало наипронзительнейшие вопли, стоило её хозяину чуть запоздать с обедом.

Как-то ранним сентябрьским утром, в четверг, Квиллер уединился в своём кабинете, расположенном на первом полуэтаже, – его суверенной территории, куда сиамцам вход был строго запрещён. Он пытался написать статью в тысячу слов для своей колонки «Из-под пера Квилла», для пятничного номера газеты.

ЭМИЛИ ДИКИНСОН. КАК ТЫ НАМ НУЖНА!

«Я – никто. А ты?» – написала плодовитая американская поэтесса.

Я говорю: «Дай нам Бог побольше таких "никто". Нашей стране требуются не знаменитости, а "никто", которые ведут праведный образ жизни, потихоньку справляются с трудностями, не строят из себя героев, любят простые развлечения, чьи имена НИКОГДА не встретишь на страницах газет и чьи лица не будут смотреть на тебя с экранов телевизоров.

«Йау!» – прозвучал за дверью жалобный баритон.

За ним послышался вопль, но уже в исполнении сопрано: «Голод-а-йу!..»

Квиллер взглянул на часы. Было двенадцать – время полуденного угощения. Точнее, было уже три минуты первого, и сиамцы не желали мириться с таким опозданием.

Он распахнул дверь, чтобы взглянуть на мордочки двух столь настойчивых просителей.

– Я бы не сказал, что вы, ребятки, избалованы, – стал он выговаривать им. – Просто вы зациклены на еде.

Услышав такие слова, Коко и Юм-Юм молнией помчались вниз, а Квиллер, срезав путь, спустился прямо по металлической лестнице. Тем не менее первыми у камина оказались кошки. Квиллер разложил хрустящие закуски по мискам. Питание из раздельной посуды было последним завоеванием Юм-Юм на фронте борьбы за кошачьи права, к которым Квиллер всегда относился с пониманием. Подбоченясь, хозяин взирал на трапезу своих питомцев.

Сегодня Юм-Юм изменила свою тактику. Сперва она помогла Коко расправиться с его порцией, а затем они вдвоём вылизали до блеска её миску,

– Ах вы безобразники! – раздражённо произнёс Квиллер. – Не будете ли вы возражать, деспоты, если я вернусь к статье?

Довольные своей трапезой, сиамцы не обратили на его слова никакого внимания: они были чрезвычайно заняты приведением в порядок лапок и мордочек. Поднявшись в свой кабинет, Квиллер написал ещё один абзац:

Мы с нетерпением ждём прихода героев, которыми готовы восторгаться и которым станем подражать. Что же мы в результате имеем? Толпы несостоявшихся политиков, спятивших эксгибиционистов, безнравственных наследниц, неуравновешенных художников, обезумевших храбрецов, коррумпированных спортсменов, бездарных конферансье, недоавторов недокниг…