Глава 1
ИСПОРЧЕННАЯ КАМЕРА
Миша тихонько встал с дивана, оделся и выскользнул на крыльцо.
Улица, широкая и пустая, дремала, пригретая ранним утренним солнцем. Лишь перекликались петухи, да изредка из дома доносился кашель, сонное бормотание — первые звуки пробуждения в прохладной тишине покоя.
Миша жмурил глаза, ежился. Его тянуло обратно в теплую постель, но мысль о рогатке, которой хвастал вчера рыжий Генка, заставила его решительно встряхнуться. Осторожно ступая по скрипучим половицам, он пробрался в чулан.
Узкая полоска света падала из крошечного оконца под потолком на прислоненный к стене велосипед. Это была старая, сборная машина на спущенных шинах, с поломанными ржавыми спицами и порванной цепью. Миша снял висевшую над велосипедом рваную, в разноцветных заплатах камеру, перочинным ножом вырезал из нее две узкие полоски и повесил обратно так, чтобы вырез был незаметен.
Он осторожно открыл дверь, собираясь выйти из чулана, как вдруг увидел в коридоре Полевого, босого, в тельняшке, с взлохмаченными волосами. Миша прикрыл дверь и, оставив маленькую щелку, притаился наблюдая.
Полевой спустился во двор и, подойдя к заброшенной собачьей будке, внимательно осмотрелся по сторонам.
«Чего ему не спится? — думал Миша. — И осматривается как-то странно…»
Полевого все называли «товарищ комиссар». В прошлом матрос, он до сих пор ходил в широких черных брюках и куртке, пропахшей табачным дымом. Это был высокий, мощный человек с русыми волосами и лукавыми, смеющимися глазами. Из-под куртки на ремешке у него болтался наган. Все ревские мальчишки завидовали Мише — он жил в одном доме с Полевым.
«Чего ему не спится? — продолжал думать Миша. — Так я из чулана не выберусь!».
Полевой сел на лежавшее возле будки бревно, еще раз осмотрел двор. Пытливый взгляд его скользнул по щелочке, в которую подглядывал Миша, по окнам дома.
Потом он засунул руку под будку, долго шарил там, видимо ощупывая что-то, затем выпрямился, встал и пошел обратно в дом. Скрипнула дверь его комнаты, затрещала под грузным телом кровать, и все стихло.
Мише не терпелось смастерить рогатку, но… что искал Полевой под будкой? Миша крадучись подошел к вей и остановился в раздумье.
Посмотреть, что ли? А вдруг кто-нибудь заметит? Он сел на бревно и оглянулся на окна дома. Нет, нехорошо? «Нельзя быть таким любопытным» — думал Миша ожесточенно ковыряя землю. Он засунул руку под будку. Ничего здесь не может быть». Ему просто показалось, будто Полевой что-то искал… Рука его шарила под будкой. Конечно, ничего! Только земля и скользкое дерево… Мишины пальцы попали в расщелину. Если здесь и спрятано что-нибудь, то он даже не посмотрит, только убедится, есть тут что или нет. Он нащупал в расщелине что-то мягкое, вроде тряпки. Вытащить? Миша еще раз оглянулся да дом, потянул тряпку к себе и, разгребая землю, вытащил из-под будки сверток.
Он стряхнул с него землю и развернул. На солнце блеснул стальной клинок кинжала. Кортик! Такие кортики носят морские офицеры. Он был без ножен, с тремя острыми гранями. Вокруг побуревшей костяной рукоятки извивалась бронзовым телом змейка с открытой пастью и загнутым кверху язычком.
Обыкновенный морской кортик. Почему же Полевой его прячет? Странно. Очень странно. Миша еще раз осмотрел кортик, завернул его в тряпку, засунул обратно под будку и вернулся на крыльцо.
Со стуком падали деревянные брусья, запирающие ворота. Коровы медленно и важно, помахивая хвостами, присоединялись к проходившему по улице стаду. Стадо гнал пастушонок в длинном, до босых пят, рваном зипуне и барашковой шапке. Он покрикивал на коров и ловко хлопал бичом, который волочился за ним в пыли, как змея.
Сидя на крыльце, Миша мастерил рогатку, но мысль о кортике не выходила у него из головы. Ничего в этом кортике нет, разве что бронзовая змейка… Почему Полевой его прячет?
Рогатка готова. Эта будет получше Генкиной! Миша вложил в нее камешек и стрельнул по прыгавшим на дороге воробьям. Мимо! Воробьи поднялись и уселись на заборе соседнего дома. Миша хотел еще раз выстрелить, но в доме раздались шаги, стук печной заслонки, плеск воды из ушата. Миша спрятал рогатку за пазуху и направился в кухню.
Бабушка передвигала по скамейке большие корзины с вишнями. Она — в своем засаленном капоте с оттопыренными от множества ключей карманами Чуть кося, щурятся маленькие, подслеповатые глазки на ее озабоченном лице.
Миша запустил руки в корзину.
— Куда, куда? — закричала она, когда Миша запустил руку в корзину. — Ведь придумает… грязными лапами.
— Жалко уж! Я есть хочу, — проворчал Миша.
— Успеешь! Умойся сначала.
Миша подошел к умывальнику, чуть смочил ладони, прикоснулся ими к кончику носа, тронул полотенце и отправился в столовую.
На своем обычном месте, во главе длинного обеденного стола, покрытого коричневой цветастой клеенкой, уже сидит дедушка — старенький, седенький, с редкой бородкой и рыжеватыми усами. Большим пальцем он закладывает в нос табак и чихает в желтый носовой платок. Его живые, в лучах добрых, смешливых морщинок глаза улыбаются, и от его сюртука исходит мягкий и приятный запах, только одному дедушке свойственный.
На столе еще ничего нет. В ожидании завтрака Миша поставил свою тарелку посреди нарисованной на клеенке розы и начал обводить ее вилкой, чтобы замкнуть розу в круг.
На клеенке появляется глубокая царапина.
— Михаилу Григорьевичу почтение! — раздался за Мишей веселый голос Полевого.
Полевой вышел из своей комнаты с обвязанным вокруг пояса полотенцем.
— Доброе утро, Сергей Иванович. — ответил Миша и лукаво посмотрел на Полевого: небось не догадывается, что Миша знает про кортик!
Неся перед собой самовар, в столовую вошла бабушка. Миша прикрыл локтями царапину на клеенке.
— Где Семен? — спросил дед.
— В чулан пошел, — ответила бабушка. — Ни свет ни заря велосипед вздумал чинить!
Миша вздрогнул и, забыв про царапину, снял локти со стола. Велосипед чинить? Вот тик штука! Все лето дядя Сеня не притрагивался к велосипеду, а сегодня, как назло, принялся за него. Сейчас увидит камеру — и начнется канитель.
Скучный человек дядя Сеня! Бабушка — та просто отругает, а дядя Сеня скривит губы и читает нотации. В это время он смотрит в сторону, снимает и надевает пенсне, теребит золоченые пуговицы на своей студенческой тужурке. А он вовсе не студент! Его давным-давно исключили из университета за «беспорядки». Интересно, какой беспорядок мог наделать такой всегда аккуратный дядя Сеня? Лицо у него бледное, серьезное, с маленькими усиками под носом. За обедом он обычно читает книгу, скашивая глаза, и наугад, не глядя, поднося ко рту ложку.
Миша опять вздрогнул: из чулана донеслось громыхание велосипеда.
И когда в дверях показался дядя Сеня с порезанной камерой в руках, Миша вскочил и, опрокинув стул, опрометью бросился из дому.
Глава 2
ОГОРОДНЫЕ И АЛЕКСЕЕВСКИЕ
Он промчался по двору, перемахнул через забор и очутился на соседней, Огородной улице. До ближайшего переулка, ведущего на свою, Алексеевскую улицу, не более ста шагов. Но ребята с Огородной, заклятые враги алексеевских, уже заметили Мишу и сбегались со всех сторон, вопя и улюлюкая, в восторге от предстоящей расправы с алексеевским, да еще с москвичом.
Миша быстро вскарабкался обратно на забор и закричал:
— Что, взяли? Эх вы, пугалы огородные!
Это была самая обидная для огородных кличка. В Мишу полетел град камней. Он скатился с забора во двор, на лбу его набухала шишка, а камни продолжали лететь, падая возле самого дома, из которого вдруг вышла бабушка. Она близоруко сощурила глаза и, обернувшись к дому, кого-то позвала. Наверное, дядю Сеню…
Миша прижался к забору:
— Ребята, стой! Слушай, чего скажу!
— Чего? — ответил кто-то за забором.
— Чур, не бросаться! — Миша снова влез на забор, с опаской поглядел на ребячьи руки. — Что вы все на одного? Давайте по-честному — один на один.
— Давай! — закричал Петька Петух, здоровенный парень лет пятнадцати.
Он сбросил с себя рваную кацавейку и воинственно засучил рукава рубашки.
— Уговор, — предупредил Миша, — двое дерутся, третий не мешай.
— Ладно, ладно, слезай!
На крыльце рядом с бабушкой уже стоял дядя Сеня. Миша спрыгнул с забора. Петух тут же подступил к нему. Он почти вдвое больше Миши.
