– А разве мне показалось?
– Показалось, а то с чего бы вам вот этак головой качать?
– Странным мне показалось то, что у покойного была столь новомодная вещица, как арифмометр Однера, а он пользовался счетами.
– Да тут ничего удивительного нет, – отмел все сомнения дедушка. – Я и сам во времена, когда приходилось постоянно заниматься бухгалтерскими делами, всегда держал на столе и счеты, и арифмометр. На счетах привычнее, а оттого быстрее складывать и вычитать. На арифмометре много быстрее и точнее получается умножать и делить, особенно большие числа. И такая особенность, чтобы одновременно пользоваться и счетами, и арифмометром, водится за очень многими.
Прибежал официант, Иван Порфирьевич сделал заказ.
– Хорошо, – вернулся он к прежней теме. – Подведем итог. Совершено ограбление с убийством. Вероятнее всего, преступник ночью, когда все спали, незамеченным прокрался к двери купе жертвы, вскрыл ее либо ключом, либо отмычкой и вошел. Но неосторожное движение или иная причина разбудили жертву, преступник схватил орудие убийства – либо принесенное с собой, либо находившееся в купе – и нанес жертве смертельный удар. Были похищены бумажник с деньгами и некие бумаги из папки на столике. Чемоданы, одежда и прочие вещи остались нетронутыми. Чемоданы и одежда понятно. Убийство – это вам не кража, господа присяжные поверенные, так что преступник был испуган, желал побыстрее покинуть место преступления, а чемоданы и одежда ему бы мешали, могли выдать его при встрече с кем бы то ни было, привлекли ненужное внимание, мог возникнуть переполох. А вот несессер… То ли он не был оценен по достоинству, то ли?.. Непонятный, пока необъяснимый момент. Как бы то ни было, преступление можно квалифицировать как ограбление со взломом и непреднамеренное убийство. Десять лет каторги! Но для этого нужно преступника установить.
Иван Порфирьевич вновь задумался и умолк, пришлось отвлечь его.
– Постойте, пожалуйста, – обратилась я к нему. – Я про орудие убийства хотела спросить. То есть что вы о нем думаете?
– Да, разумеется. Необычное орудие. Никогда прежде такого не видел. Оно в равной мере может оказаться… ну чем-то вроде ножа для бумаг, если принадлежало убитому, или настоящим оружием, если было принесено преступником.
– От входа было плохо видно, но мне показалось, что на рукояти был рисунок?
– Был. Орнамент вдоль ее верхнего и нижнего краев. Но он мне ничего и ни о чем не говорит. Могу нарисовать?
Рисунок и нам с дедушкой ничего не напомнил.
– Ох, что вы там про личность преступника собирались сказать, Иван Порфирьевич? – спросил дедушка.
– Я, Афанасий Николаевич, хотел сказать, что наши рассуждения были нужны лишь для того, чтобы помочь эту личность установить. Так что мы с вами свою миссию исполнили, приготовились дать показания самым тщательным образом. А дальше уж не наше дело.
От этих слов дедушка повеселел.
– Дедушка, давай я тебя стану называть по имени? – спросила я.
– С чего вдруг?
– Ну ты слишком молодой, чтобы быть дедушкой такой взрослой внучки. На тебя вон дамы вчера заглядывались.
– Не смеши меня, Даша! Грешно это, смеяться рядом с покойным.
– А что! Дарья Владимировна права, – поддержал мою мысль господин Еренев. – Вот сейчас будет станция, вы прогуляйтесь по перрону, сами увидите.
– Заговор! Вы меня отправляете гулять по перрону, а сами станете со следствием общаться! Не допущу! Я тоже любопытный! И не старый еще, как вы же любезно отметили. Может, от меня следствию тоже польза выйдет?
– Да не будет никакого следствия, – вздохнул товарищ прокурора.
– То есть как?
– Позже все растолкую. Мы на станцию прибыли, предлагаю пройти на перрон ко входу в первый класс. Все произойдет весьма быстро, так что нам лучше быть под рукой.
Мы спустились на перрон, вернее, на невысокий дощатый настил, служивший здесь в качестве перрона. Я не успела еще ступить на землю, когда мимо пробежал проводник из первого класса. Добежал до жандарма, что-то тому сказал. Настала очередь пробежаться жандарму. Он бросился в сторону крохотного домика чуть в стороне от станционного здания.
Вся эта суета имела итогом приход к поезду двух жандармов, того, кто бегал, и другого, за которым бегали. Второй был старше чином, простодушен лицом и имел дурную привычку часто трогать свои усы. Оба взобрались по ступенькам в вагон. Чем они там занялись, мы не видели, но я вполне точно могла себе это представить.
Минуту спустя выпрыгнул из вагона давешний старший железнодорожный служащий.
– Господа! И дамы! – закричал он. – Покорнейше просим всех пассажиров через вагон первого класса пока не ходить. Тех, кто сам едет первым классом, просим покамест прогуливаться. Или в ресторацию, что ли, пройти. Вот такая у нас просьба.
Естественно, что все, кто слышал эту речь, кинулись к оратору с вопросами, но тот очень быстро удалился со сцены.
Еще через минуту младший чином жандарм затрусил, стуча подковками по доскам, в сторону станционных зданий. Почти вслед за этим в вагон позвали нас. Вернее, позвали Ивана Порфирьевича, а я уж увязалась за ним самостоятельно. Дедушка сделал было движение пойти следом за нами, но раздумал.
– Сюда извольте пройти, ваше высокоблагородие, в салон, – вел нас проводник.
В салоне за одним из столов сидел тот самый жандарм с усами и что-то выспрашивал у… да назову его старшим проводником, а то все время сбиваюсь, решила я.
– Была игра или нет, я спрашиваю? – чуть повысил голос жандарм.
– Была, – согласился старший проводник.
– Убитый играл?
– Играл.
– А посторонних не было? – тут жандарм для напускания страха на допрашиваемого поправил кобуру, из которой виднелась рукоятка пистолета Браунинга. Но допрашиваемый не хуже моего понял, что это все для острастки, и не испугался.
– В точности ответить не могу, но не должно было быть.
– Все. Ступай, ничем тебя не пробьешь.
Жандарм стал доставать из кармана кителя платок, но сначала ему пришлось вытащить какие-то бумажки и пакетики, а после убрать их обратно в карман. Утерев лоб, вахмистр (хоть про этого вспомнила, какой чин ему выходил из всех этих эполетов и гарнитурок[29]!) черкнул в блокноте на столе пару слов. Наш проводник деликатно кашлянул.
– Простите ради бога, – вскинулся вахмистр, вскакивая из-за стола, – не заметил, что вы ждете. Нашенских покуда расспросишь, семь потов с тебя сойдет. Присаживайтесь, ваше высокоблагородие.
Иван Порфирьевич прошел к столу, я за ним. Он сел против жандарма, я села на стул за другим столом. Вахмистр все это заметил, но смолчал: раз товарищ прокурора молчит, так и он не стал возражать. Жандармы прокуратуре не подчиняются, но и для них она не пустой звук.
– Иван Порфирьевич Еренев, – представился товарищ прокурора, – можно без чинов.
– Раз разрешаете, то почему бы и нет, – не стал спорить вахмистр. – Мне тут сказали, что вы, Иван Порфирьевич, первым осмотр места преступления делали. Расскажите по возможности подробно.
Иван Порфирьевич рассказал. Вахмистр непрестанно трогал свои усы, а временами делал заметки в блокноте.
– Вот что значит правильный доклад. Мне и переспрашивать ничего не нужно.
– Простите за любопытство, а что вас в показаниях служащих не устраивало?
– Да все очень просто. Покойный накануне играл в карты. Вот я и пытался установить, с кем именно он играл, и не было ли среди игроков посторонних людей, то есть не из числа пассажиров или обслуги.
Прибежал второй жандарм:
– Прикажете выносить?
– Да, разумеется. Выносите. Вот, собственно, и все. Сейчас опломбирую дверь, и вы сможете продолжить путь.
– Как же так? – удивилась я. – А отпечатки пальцев и все остальное?
Вопрос получился глупым, но слова сорвались, и повторять что-то по-иному было поздно, а то стала бы выглядеть еще глупее.
– Виноват, сударыня. Но все остальное не мое дело, – ответил жандарм. – Вам, если интересно, их высокоблагородие все в подробностях объяснит. Мое же дело состоит в том, чтобы сделать то, чего не сделать нельзя. Нельзя тело в поезде оставлять. Нельзя поезд задерживать без особой необходимости.
– Пока мы не расстались, доскажите про ваш интерес к карточной игре, – попросил господин Еренев.
– Да все очень просто. Во время игры покойный доставал бумажник – должен был доставать! – так все видели, что он не пуст.
– Это вы заключили исходя из личности убитого? – перебил Иван Порфирьевич.
– Верно. Банкир как-никак. И едет очень недавно, не мог потратиться. Опять же и всем иным должно было стать известно, что он банкир. Представиться должен был? Стало быть, все знали, что он банкир и человек небедный. Предположим, что за столом был шулер, но много выиграть не сумел. Вот и попытался обокрасть, но разбудил жертву.
– И что? Шулера в вагонах в порядке вещей? – Иван Порфирьевич этот вопрос задал самым деловым тоном и ответ получил такой же.
