Мотоциклисты не то поздно заметили атаку, не то решили, что дым только играет им на руку, увеличивая панику. Некоторое время они носились по полю, въезжая в рыжее облако и без видимых потерь выскакивая на еще чистое пространство. Тонкий успел подумать, что его план сорвался, как вдруг из облака раздался смачный плюх, и один мотоцикл заглох. Оставшийся в седле шпанюк не раздумывая помчался к приятелю. На этот раз из облака послышался металлический удар, а потом по программе: плюх, кашель захлебнувшегося мотора и уже полная тишина.
Продолжалась она недолго. В мире вообще осталось мало тишины. Тонкий услышал плеск, словно переливали воду из ведра в ведро. Нетрудно было представить, как мотоциклист на четвереньках встает из лужи и с него потоками льется жидкая грязь. А потом…
Нет, мой друг, это все-таки книжка для школьников, а не курсовая работа на тему: «Красота и богатство русского языка». Если ты хочешь узнать, что услышал Тонкий, когда мотоциклисты один за другим попадали в лужу, то покажи папе свой дневник или постой минутку рядом с пунктом приема пустых бутылок, если мама позволит.
Тонкий злорадно кашлял в подсолнухах. Коровы спасены, злодеи наказаны. Росинант непонимающе мекал и толкал его рогами в бок. Бабульки громко охали, мотоциклисты продолжали начатый монолог. Из дыма высунулась удивленная коровья морда. Росинант мекнул на нее, и морда убралась.
Шашка прогорела, и дым стал рассеиваться так же быстро, как заволакивал поле. Ветер угнал последние рваные облачка. И тогда Тонкий увидел…
Все было как в старой песенке: оранжевое небо в клочьях дыма, оранжевое солнце, оранжевая зелень… Роль оранжевого верблюда исполняли три оранжевые коровы. В остальном реальность еще сильнее расходилась с песенкой. Оранжевая простыня на веревке… Оранжевые бабульки-свидетельницы, которые, онемев, глядели друг другу в оранжевые индейские лица… И злоумышленники, вымазанные с ног до головы оранжевой грязью.
Там, где упала дымовуха, краска легла ровно и густо, выкрасив забор, лавочку и траву в сочный апельсиновый цвет. А чем дальше от эпицентра, тем больше было вариантов: одну корову сильнее покрасило с наветренного бока, у другой на черной голове проявился залихватский рыжий чубчик, раньше белый. Самая веселенькая расцветка оказалась у мотоциклистов, которые носились по полю, подставляясь красящему дыму с разных сторон. Их заляпало пятнами всех оттенков, от нежно-оранжевого, как сладкий перец, до почти красного. Если бы шла война в пустынях Марса, то для нее потребовался бы именно такой камуфляж.
Рассмотрев друг друга, хулиганы проглотили языки. Молча подняли мотоциклы и пошли, не пытаясь завести моторы.
– А чавой-то? – в наступившей тишине громко спросила раскрашенная бабулька.
В этот момент Тонкий окончательно понял две вещи:
а) много лет назад кто-то пытался разыграть тетю Музу, подсунув вместо шашки белого дыма эту, сигнальную. Если бы тогда ее взвод пошел в атаку под прикрытием такой дымовой завесы, получилась бы еще та компания рыжих клоунов. Сигнальными шашками хорошо вызывать вертолет в тайгу: они скорее всего специально сделаны красящими, чтобы яркое пятно на земле оставалось и после того, как шашка прогорит;
б) надо линять, пока бабульки не докопались, кто бросил шашку.
Подхватив свою табуретку, Тонкий стал пятиться в подсолнухи. И вдруг кто-то тронул его за плечо…
Глава XIV
Чем провинилась баба Зоя?
– Саша-джан, чего прячешься, да? И что горело?
Тонкий перевел дух. Он уже подумал, что сзади подкрался какой-нибудь приятель мотоциклистов, но это была всего лишь баба Зоя с непроизносимым отчеством. Судя по тому, что появилась она сзади, из подсолнухов, Карабогазголовна ходила к морю, вот и пропустила все шоу. У Тонкого не повернулся язык с ходу объяснить старушке, что, мол, он покрасил ее коров в оранжевый цвет, нечаянно.
– Тут ваши коровы пасутся? – спросил он, чтобы потянуть время, хотя знал, что да, ее. Козел же бабы-Зоин, и пасутся коровы у ее забора.
– Мои… Случилось что, да?
Тонкий уставился себе под ноги, готовясь каяться. Но тут баба Зоя и без него узнала, что случилось. Раздвинув подсолнухи, к ней потянулась коровья голова с оранжевым чубчиком.
– Ты?! – Старуха до пяток прожгла Тонкого взглядом и, не дожидаясь признания, кинулась осматривать корову.
Корова – длинное животное. Дойдя до хвоста, баба Зоя вышла из подсолнухов и получила возможность оценить пейзаж в целом, от пасущейся поблизости Рыжухи (бывшей Пеструхи) до оранжевого забора. Тонкий, вместо того чтобы смыться, плелся за ней, как на привязи. Он чувствовал себя виноватым.
– Ты?!! – басом повторила оскорбленная баба Зоя.
Тонкий в третий раз приготовился колоться и опять не успел. Говорю же, бог есть. Завидев хозяйку пострадавшего стада, из калиток повыскакивали другие бабульки и загалдели:
– Ой, Карапетовна, что было!
– Эти притарахтели и ну гонять!
– А коровы поразбеглись!
– А этим мало – гранату бросили!
– Раз! И все в дыму!
Из общего гвалта Тонкий выудил главное: «ГРАНАТУ» БРОСИЛИ ЭТИ!!!
Может быть, и есть правдолюбцы, которые на его месте сказали бы: «Нет, это я!» На Земле шесть миллиардов людей, уж, наверное, нашлась бы парочка и таких, но Тонкий честно признался себе, что не входит в их число. Он сунул под мышку свой табурет и ушел от греха подальше.
С бабой Зоей можно поговорить и после, когда соседки угомонятся. Надо же выяснить, знает ли она мотоциклистов. Жаль, номера он забыл посмотреть. Даже не заметил, были на мотоциклах номера или нет… «Ка-ра-петовна», – повторял про себя Тонкий, шагая к лагерю. Надо хоть прибраться в палатке, чтобы Ленка не сразу заметила пропажу дымовухи. «Ка-ра-петовна…» Кажется, запомнил.
Только он успел ликвидировать хламовник, как в палатку тихонько вползла Ленка и плюхнулась без сил.
– Зарядились, теперь можно и поспать! – сказала на это тетя Муза, вползая следом. – Ты тут не скучал, Саня?
Тонкий подумал, что еще десяток таких утренних приключений, и ему никогда больше не придется скучать. Если будет скучно, он просто вспомнит одно-другое и повеселится от души… Вслух он сказал:
– Нет, я прибирался.
Как ни обидно, а под Ленкину подушку Толстый улиток не клал, поэтому заснула сестренка быстро и крепко. Тонкий из братской солидарности упросил тетю Музу не будить ее. А сам выволок из палатки свой матрас, взял бинокль и стал следить за морем.
Нервы это действительно успокаивало. Море плескалось, переливалось и вообще вело себя как ни в чем не бывало. Казалось, у него все в порядке, и никакие браконьеры не бьют дельфинов, а по берегу не носятся наркоторговцы в фургончиках и шпана на мотоциклах. Но по личному опыту Тонкий знал, что море показывает нрав в основном ночью и то, что сейчас оно спокойное, ничего не значит. Он лежал на пузе с биноклем в руках и думал. Сперва о браконьерах (вот уже второй день не могу узнать о них ничего нового!), потом о наркоторговцах (может, тетю Музу вправду разыграли?), потом о мотоциклистах.
Когда нет совести, а есть мотоцикл и темное забрало шлема на морде, открывается большой простор воображению. Твори, выдумывай, пробуй, как сказал Вэ Вэ Маяковский. А эти хулиганили неизобретательно. Без огонька. Ну, вспугнули бы коров и поехали дальше, чтобы уж всю деревню поставить на уши. Прокатились бы по огородам (а помидоры под колесами – чпок! Чпок! Кайф). Сорвали бы бельевую веревку в чьем-нибудь дворе и, размахивая красными трусами, которые сушились на этой веревке, погнали бы дразнить другое стадо… Нет, они крутились только у бабы-Зоиных коров. Как будто хотели насолить именно ей.
То есть почему как будто? Вправду хотели! Сейчас Тонкий окончательно понял, что здесь пахнет не простым хулиганством. Интересно, что им сделала старушка? Вряд ли это месть за разбавленное молоко…
Море серебрилось в бинокле, мысли путались, Тонкого тянуло ко сну. Тетя Муза знала, что говорила: успокаивает наблюдение за морем. Так, что спать хочется.
Глава XV
Дельфинов зовут Егорами
Кажется, тетя Муза чувствовала себя виноватой за то, что утром несправедливо нападала на племянника. Не напоминая о режиме, она позволила Тонкому спать весь день. К обеду разбудила, он проглотил дежурный суп и салат из помидоров, снова залег с биноклем и сразу заснул.
Проснулся Тонкий глубокой ночью, когда Ленка с тетей давно спали. Встряхнул головой, протер глаза. Вот как сильно успокаивает наблюдение за морем! Может быть, он проспал момент, когда браконьеры выходили на охоту. Может, наоборот – без него не начинали…
Тонкий глянул в бинокль. Классная оптика, но все-таки – не прибор ночного видения. Луну можно рассмотреть, а в море видно только неясное шевеление, хотя без бинокля глаз легко различает отдельные барашки на волнах. «Проспал день – отрабатывай ночь», – сказал себе Тонкий и стал спускаться вниз, к морю. Спрятаться за каким-нибудь камнем и наблюдать. Его не заметят.
