Чайников взял. Это был свернутый в несколько раз пожелтевший обрывок газеты. Саша развернул этот обрывок и прочел неровные рукописные строчки, идущие поверх типографского текста:
«Мы в опасности! Помогите! Стас».
«Кто в опасности? — с недоумением подумал Чайников. — Стас Брыкин? А еще кто?..»
Саша перечитал записку, написанную красной пастой. И вдруг его как укололо. «А ведь это не красная паста!» — понял он.
Записка была написана кровью.
Итак, Стас полез в разбитое окно. И Юльке ничего другого не оставалось, как последовать его примеру. Не могла же она бросить своего парня.
Ребята очутились в маленькой комнате, забитой разным хламом. Они осторожно двинулись к выходу. Под ногами хрустели обвалившаяся штукатурка и осколки стекла. Выйдя из комнаты, Юлька и Стас угодили в другую комнату, тоже маленькую и тоже забитую хламом: на полу валялся порванный матрас, у окна стоял стол на трех ножках, у стены — шкаф без дверцы… Затем Стас и Юлька оказались в длинном, извилистом коридоре, долго по нему блуждали, словно по лабиринту, заглядывая по пути во всевозможные помещения, которых в доме имелось великое множество. Складывалось такое впечатление, будто изнутри дом был больше, чем снаружи.
Наконец коридор уперся в деревянную лестницу. По скрипучим ступенькам ребята поднялись на второй этаж.
Вдруг Стае схватил Юльку за руку.
— Слышишь? — прошептал он. — Кто-то разговаривает.
Юлька прислушалась.
— Нет, не слышу.
— Вот, опять… Слышишь?
Теперь Юлька услышала.
Ой, мамочка, — пролепетала она.
Ты здесь постой, — приказал Брыкин, — а я пойду разговор подслушаю.
Нет, нет, — живо возразила девочка. — Я с тобой. Одна я боюсь.
Ребята на цыпочках подкрались к двери, за которой раздавались приглушенные голоса. Брыкин посмотрел в дверную щелку. В скупом лунном свете, идущем от окна, Стас увидел две фигуры. Одну он сразу узнал. Это была старушка. Во второй фигуре угадывался мужчина.
…Папа долго ждать не любит, — говорил этот мужчина. — Сечешь, братан?
А я что, виноват? — отвечала «старушка» мужским голосом. — Меня же менты замели.
Это твои проблемы. Папа тебе бабки отстегнул?
Ну, отстегнул.
А ты не мычишь и не телишься.
Да я все перерыл. Вот чтоб мне век воли не видать, Цыган. Нигде этого чертового футлярчика нет.
Может, не там ищешь, Картошка.
Скальпель же говорил: на пятом этаже, где две квартиры… Эх, жаль, не успел договорить. Меня менты за жабры взяли. А когда я из тюряги свалил, мусора Скальпеля замели. Прямо невезуха какая-то.
Невезуха, — хмыкнул Цыган. — Вон Папа столько лет свои делишки делает. И никакой невезухи. А все почему?
Почему? — спросил Жуликов.
Да потому что он хитрый, как лиса. В лисьей норе всегда есть запасной ход. И у Папы всегда есть запасной ход. Потому он и Папа. Сечешь?
Да, Папа — авторитет, — согласился Картошка и со вздохом добавил: — А моя фотка на всех стендах красуется.
На каких стендах?
«Их разыскивает милиция».
Цыган закурил.
Слышь, Картошка, а Скальпель в какой тюряге сидит?
В «Крестах».
Че ж ты раньше-то молчал?! У Папы в «Крестах» свой человек есть. Надзирателем пашет.
Ну и что?
Он же может спросить у Скальпеля, где футляр спрятан. Сечешь?
Так он ему и скажет. Откуда Скальпелю знать, что надзиратель на Папу работает?
Цыган пожевал сигарету.
— Здесь вот как можно сделать. Пускай Скальпель напишет записку, якобы жене. И в записке намекнет — куда он футляр заныкал. Да хитро намекнет, чтоб никто, кроме тебя, не врубился. А в случае чего Скальпель всегда сможет отвертеться, — дескать, просил надзирателя записку жене передать.
— Башковитый ты мужик, Цыган, — уважительно произнес Жуликов. — Недаром у Папы в первых подручных ходишь.
А ты, Картошка, смотри не форшманись еще раз. Иначе тебе крышка. Тому, кто портит Папе настроение, Папа портит жизнь. Сечешь?
Да все будет тип-топ, братан. Не сомневайся.
И в этот момент, надо же такому случиться, у Юльки под ногой провалилась сгнившая половица.
Крак — раздался громкий звук.
Брыкин мгновенно оценил ситуацию.
— Бежим, — схватил он девочку за руку.
И они побежали.
Поворот. Коридор. Поворот. Лестница вниз. Направо. Налево. Одна проходная комната, вторая проходная комната… А вот третья комната оказалась не проходной. Впереди была стена с крохотным оконцем.
А позади — голоса бандитов.
Брось ты, Цыган, дергаться. Это крысы шебуршат.
Крысы не крысы, а держи пушку наготове.
Да держу, держу…
Юлька и Стас замерли. Шаги приближались. Становились все громче… громче… громче…
Спасти ребят могло только чудо.
И чудо произошло.
— Гав-гав-гав! — раздался на весь дом яростный лай Белоснежки.
Вот шельма! — послышались вслед за лаем вопли Жуликова. — Да отцепись ты от меня!..
Эй, Картошка, ты чего?
Да собака бродячая юбку мне порвала.
Ха-ха-ха! — расхохотался Цыган. — Вот, оказывается, кто по дому бегает.
Шаги и голоса стали удаляться. Опасность миновала. Ребята перевели дух. А Картошка и Цыган вернулись к прежнему разговору.
— Когда ты это дельце с надзирателем обтяпаешь? — спросил Жуликов.
Завтра утром. И если все будет в ажуре, он передаст тебе записку от Скальпеля. Сечешь?
Во сколько?
Часика в четыре.
А где?
На…
И тут, как назло, дверь — бац! И захлопнулась от сквозняка. И Брыкин разобрал лишь: «… лавочка у Тургенева…»
Ты слышала, где он встречу назначил? — тихо спросил Стас.
Нет, не слышала, — прошептала в ответ Юлька.
Вроде лавочка какая-то. У Тургенева.
Есть такая лавочка, — сказала Оладушкина. — Книжная лавка «У Тургенева».
А где она находится?
Рядом с площадью Тургенева.
Надо срочно предупредить Чайникова. Рулим отсюда.
Ш-ш. Вдруг бандиты еще не ушли.
Брыкин подкрался к двери, послушал.
Вроде ушли.
Он хотел открыть дверь, но дверная ручка отсутствовала. А проржавевший замок защелкнулся.
Блин! Дверь на замок закрылась. — Стас подошел к окошку. — И окно маленькое. В такое фиг пролезешь. Во, влипли.
Ничего, утром покричим, кто-нибудь нас услышит и освободит, — беспечно сказала Юлька.
Брыкин был настроен не столь оптимистично.
Да кто нас услышит? Дом у самого леса стоит.
И-и-и, — раздалось тоненькое повизгивание, и в окошко просунулся собачий нос.
Белоснежка! — обрадованно воскликнула девочка. — Какая же ты умница! Ты нас спасла!..
Может, она еще раз нас спасет, — задумчиво произнес Стас. — Давай напишем записку Чайникову. А Белоснежка ему отнесет. А потом сюда его приведет.
Несмотря на то, что положение ребят было не очень-то веселым, Оладушкина насмешливо фыркнула:
— Ну, ты даешь!
А что? Она у Саши была один раз дома.
Юлька еще раз фыркнула:
Ага. Ты, значит, говоришь Белоснежке: «Отнеси Саше записку». Она садится в электричку, доезжает до Питера, там пересаживается на метро… Так, что ли?
Примерно так, — невозмутимо ответил Брыкин.
Да у тебя крыша поехала, Стасик.
Ну а как же пчелы находят свой улей? — запальчиво заговорил Стас. — Хотя собирают мед в десятке километров от него. И птицы всегда с юга прилетают в одни и те же места.
— Белоснежка тебе не пчела и не птица.
— Вот именно! Она в сто раз умнее… Слушай меня внимательно, Белоснежка, — начал объяснять собаке Брыкин. — Я сейчас напишу записку, а ты отнесешь ее Чайникову. Помнишь, мы к нему заходили? Его мама еще кормила нас супом с клецками и бифштексами.
Белоснежка облизнулась.
Видишь, она помнит, помнит! — Стас продолжил свои объяснения: — Записку передашь лично Саше в руки. А потом приведешь его сюда. Хорошо?
Гав! — коротко ответила Белоснежка.
Юлька, у тебя есть ручка?
Откуда?
Черт, и у меня нет… Придется кровью записку писать.
— Как это — кровью?
Брыкин поднял с пола осколок стекла.
— А вот как. — И он уже хотел царапнуть себя осколком по руке.
Но Оладушкина ему не позволила.
Ты что, Стас?! Стекло же грязное! А если у тебя будет заражение крови?!
Вообще-то да, — прикинул Брыкин и с ходу нашел другое решение: — Юлька, врежь мне как следует по носу. Так, чтобы кровь пошла.
Ой, нет, — отказалась девочка, — Я не могу.
Тогда мы здесь с голоду копыта отбросим.
Ну, хорошо, — решилась Оладушкина и легонько ударила Стаса по носу.
Кто ж так бьет, — усмехнулся Брыкин. — Я даже ничего не почувствовал. Бей сильнее.
Но тебе же будет больно.
Фигня! Бей!
Юлька размахнулась. Но в последнюю секунду опустила руку.
Нет, не могу, Стас. Вот если б ты меня разозлил…
