— Вот это да! — проговорил Митря.
— Будем ждать, — твердо сказал Адриан.
— А если они до вечера?
— Иди, если хочешь, — пожал плечами Адриан, с презрением взглянув на Леню, — такие дела, а он тут…
— Никуда я не пойду, — ответил тот и опять плюхнулся на скамейку.
Хранитель городской художественной галереи Николай Афанасьевич Хрякин дождался товарища из губисполкома, которого лично немного знал. То, что сообщил Залесский по телефону, не могло оставить равнодушным старого художника.
Последние посетители покинули музей в шестом часу. Ровно в шесть дежурная смотрительница галереи задвинула засов на наружных дверях, и почти сейчас же послышался звонок с улицы. Николай Афанасьевич предупредил, что двери отворит сам.
У входа в музей стояли трое. Один из пришедших — молодой человек в косоворотке, с загорелым лицом, держал обернутую материей картину средних размеров.
— Пожалуйте, входите… Осторожно, не ударьте о косяк… — Николай Афанасьевич посторонился, пропуская поздних посетителей. Третий из них был гладкий человечек, в синей полосатой тройке и шляпе.
Двери были снова накрепко заперты. Хранитель галереи пригласил всех следовать за ним.
Нижним этажом, один за другим, прошли несколько залов картинной галереи.
Миновали небольшую комнатку, стены которой были сплошь завешаны картинами, и очутились в помещении, чем-то напоминающем переплетную мастерскую. Пахло столярным клеем и скипидаром. Стопкой сдвинутые в угол, стояли пустые рамы, у стен — вынутые из рам полотна. Иные из картин лежали на больших, похожих на портновские верстаки, столах. Здесь было светло.
Николай Афанасьевич, сухонький старичок — голова седым ежиком, белые усы и бородка — попросил положить картину на свободный край стола возле окна и принялся осторожно распаковывать. Сняв материю, он отодвинул ее в сторону и взглянул на полотно.
— Творение Антона Чикильдеева, — сказал он. — Способный, но воинствующе безграмотный человек. Мог бы работать, мог. Но вопиющее слобоволие. Вот и результат.
Трое посетителей молчали. Ян Савельевич прижимал шляпу к животу, как бы защищая его от удара.
— Значит, вы хотите, чтобы я произвел экспертизу? Постарался определить, на чем написан сей натюрморт? — спросил Николай Афанасьевич, не отрывая взгляда от полотна.
— Да, — кивнул Залесский. — Вы нам должны помочь, Николай Афанасьевич.
Хрякин осторожно перевернул картину и, придерживая очки, склонился над потемневшим полотном. Он разглядывал его, как мелкую географическую карту.
— Да, основа старинная. Очень старинная, — наконец произнес Николай Афанасьевич. — И подрамок давних времен…
Румянец проступил на щеках Валентина Курчо. Он торжествовал. Старый хранитель подтверждал его предположения.
Тем временем Николай Афанасьевич сходил в противоположный конец комнаты и принес большую лупу. Он попросил повернуть картину лицом вверх и склонился над нею, теперь уже вооруженный лупой.
— Варварство! — вдруг тихо произнес Хрякин. — Какое непростительное варварство!.. Боже мой! Ах, пакостник Чикильдеев!.. Этот невероятный натюрморт написан на старинной картине… Как можно? Нет, варварство, как хотите!
— Ай-я-яй!.. — качая головой, еле слышно произнес Сожич.
— Вот мы и хотели, чтобы вы определили, — сказал Залесский.
Николай Афанасьевич выпрямился.
— Придется все это смывать, а? — по-прежнему придерживая очки, он вопросительно посмотрел на Сожича и на тех, кто с ним явился.
— Что же делать, — вздохнул Ян Савельевич. — Раз тут налицо старинная вещь…
— Ян Савельевич дает согласие, — сказал Залесский.
— Конечно, конечно… — закивал Сожич.
— Однако, уважаемые, мне нужно некоторое время. Торопливость тут излишня. Важно не повредить старую запись, — продолжал хранитель.
— Сколько же, Николай Афанасьевич?
— Ну, так… Думаю, за два-три дня справимся. Если вы пожалуете этак… — Николай Афанасьевич принялся загибать пальцы. — Сегодня у нас вторник… В пятницу, часа в два. Думается, я вам кое-что сумею сообщить.
У Валентина отлегло от сердца. Он боялся, что Хрякину понадобится месяц.
— Ну, что же, — сказал Залесский. — По-моему, это совсем не долго. Будем ждать, Николай Афанасьевич. И пожелаем вам успеха. Не станем задерживать. Вам и так, вероятно, давно пора домой.
— Минуточку, задержу я! — Хрякин снова повернул картину. — Полотно, кажется, принадлежит вам? — обратился он к Сожичу. — Попрошу на нем расписаться. — Он сходил к столу у стены и принес перо, обмакнутое в черную тушь. — Вот этим… Здесь. Осторожно… Так. И тут на подрамке вашу подпись… Очень хорошо. Благодарю.
Теми же гулкими залами двинулись к выходу. Николай Афанасьевич выпустил их на залитую вечерним солнцем улицу Карла Маркса.
— Всего хорошего, до пятницы, — кивнул Залесский и надел свою кепку.
— Вам всего доброго.
Николай Афанасьевич затворил дверь за посетителями и заспешил в реставрационную мастерскую. Он был взволнован предстоящей встречей со старинным полотном. А что если действительно? Нет, об этом даже боязно думать.
Леня зря беспокоился. Ждать пришлось совсем недолго. Двери Художественного музея скоро отворились, и все трое снова показались на лестнице. Но теперь уже без картины.
Потом Ян Савельевич приподнял шляпу и, откланявшись, заспешил вниз по улице Карла Маркса. Валентин и человек из губисполкома пошли в сторону площади.
Выждав время, Адриан предложил:
— Давайте за ними!
Компания друзей двинулась сзади. Расчет был такой: как только Валентин расстанется с начальником, ребята догонят студента и узнают, что случилось.
Сгорая от любопытства, мальчишки следовали за Валентином и его знакомым. Те уже прошли всю площадь и стали сворачивать на улицу Коммуны, и тут человек в кожанке, словно почувствовав, что за ними кто-то следит, резко обернулся. Обернулся и Валентин.
Бежать было поздно. Студент увидел мальчишек. Он что-то сказал своему спутнику и жестом подозвал ребят.
— Товарищ Залесский, это вот и есть мои помощники. Пожалуйста, познакомьтесь: Адриан, Леня, Митря.
— А, слыхал, слыхал… — Товарищ Залесский пожал каждому руку. Глаза его под очками сузились и с хитринкой глядели на мальчиков. — Знаете что… Очень возможно, что труды ваши не пропали даром. Придется как-то отметить, а, товарищ Курчо?
Валентин молча пожал плечами. Залесский вытащил из кармана тужурки часы, посмотрел на них и сказал:
— Я спешу, а вы, может быть, расскажете им… Думаю, секрета от них у нас нет. Насчет велосипеда не беспокойтесь. Двери в исполкоме не закрываются до позднего вечера. Итак, до пятницы. Жду вас в два у себя.
Только Залесский отошел на несколько шагов, как Адриан, не в силах больше сдерживаться, выпалил:
— Ну что, сознался Сожич, сам, да?
— Ясно, он стибрил, мазурик, — торопился Митря.
— Спокойствие, — предупреждающе поднял руку Валентин. — Дело запутанное, но мы, кажется, у цели. А знаешь, твой Ромка молодец. Умеет держать секреты. Никак я не ожидал… Ну, а теперь слушайте.
Были всякие события. Снова уехал отец. Сказал, что теперь, уже наверное, в последний раз. Адриан получил письмо от Марсельезы. Писала, что скоро вернется. На улицах расклеили афиши. В город на гастроли должен был приехать заслуженный артист республики Н. С. Днепров-Марлинский и ставить «Уриэля Акосту» и «Гения и беспутство». Леня Стародубских в эти жаркие дни неизвестно как схватил насморк, и теперь его мама никуда не пускала.
А в жизни Митри в эти дни тоже были события. Матери выдали пособие, и Митре купили новые штаны. Это были уже не штаны, а, можно сказать, настоящие брюки приятного темно-серого цвета. Митря только надел их — хотел идти на улицу, чтобы все увидели. Но тут выяснилось, что босиком в таких брюках ходить просто невозможно, а старые, десять раз подбитые и залатанные Митрины ботинки уж так не шли к великолепным брюкам, что хоть плач. Митрина мать повздыхала, оглядывая бывалые ботинки, и швырнула их в угол кухни.
— В грязь таскать, и то стыдно.
Она где-то наскребла еще денег, и Митре приобрела в бывшем магазине Кордакова ботинки фабрики «Скороход» с курносыми носами и металлическими крючочками — игрушка! Мать еще погнала его постричься, а потом вымыла ему голову. Митрину футболку с оранжевыми полосами она старательно выстирала и погладила.
В таком обновленном виде Митря сперва сходил к Адриану, потом показался Лене, а затем просто так отправился на улицу. Может быть, кто попадется. Он ходил неторопливо, заложив руки в карманы и только по тротуарам. Станет он пылить новые ботинки, дожидайтесь!
Таковы были события последних дней на улице Профсоюзов.
