В этот критический миг в мастерскую вошла Бьюти. Она несла поднос с фарфоровым сервизом на шесть персон. В первую секунду она подумала, что ошиблась дверью: пустая мастерская с навощенным дубовым паркетом имела вид большого танцкласса. Потом она увидела застрявшего в картине Дэвида, бледного, выбивающегося из сил, и Бэрра в позе стороннего наблюдателя. Руки у Бьюти разжались…
Она вскрикнула и бросилась к Дэвиду на выручку.
Холодное безразличие на лице мага сменилось живейшим участием. Он успел у картине первым и рывком вытащил мальчика из гибельной черной дыры.
Ему это было совсем не трудно.
– Какое счастье, Бьюти, что вам здесь не было. – В голосе Бэрра звучала искренняя радость. – А ты, Дэвид, в рубашке родился. Еще бы немного и… Пойдемте, дорогая. – Он снова повернулся к Бьюти и взял ее под локоть. – Пойдемте. Это зрелище не для слабого женского сердца.
И Бьюти – кто бы мог подумать! – не высвободилась, не осадила лицемера, – напротив позволила ему себя увести. Так, рука об руку, они покинули мастерскую, спустились вниз, вышли из дома.
А Дэвид, бедняга, не в силах был слово вымолвить. Он видел в окно, как к подъезду подкатил черный лимузин, как магистр распахнул перед Бьюти дверцу…
Больше Дэвид ничего не видел – он потерял сознание.
…В себя он пришел от мелодичного звона бубенчиков. Он подумал, что это прекрасный сон, но тут же вспомнил про своих друзей. Дэвид полежал минутку с закрытыми глазами, наслаждаясь тихим музыкальным позвякиванием, а потом сделал над собой усилие и разлепил веки.
Напротив него, в зеркале, сидело на ветке раскидистого дерева лохматое существо и время от времени встряхивало головой. После каждого такого встряхивания бубенцы на шляпе вызванивали незатейливую мелодию.
– Лежишь? – печально спросило лохматое существую.
– Лежу, – ответил Дэвид, с некоторым удивлением осознавая, что он, кажется, уснул прямо на полу. Он чувствовал себя разбитым и никому не нужным.
– Это ты правильно. Береженого бог бережет. В нашей дыре все может случиться.
– Ты видел, как она их засосала?
– Видел, – печально подтвердил гном.
– Значит, это ты меня предупредил, что Бэрр подлил яду в бокал?
– Я, – без всякого энтузиазма сознался гном.
– Ты спас мне жизнь! Что я могу для тебя сделать?
– Что тут можно сделать! – Гном покачал головой, извлекая из шляпы невеселый перезвон. – Только ждать и надеяться на худшее.
– На худшее? – удивился Дэвид.
– Чтобы надеяться на лучшее, надо иметь что-то хорошее. А если ничего нет? Если ты растерял своих друзей и даже врагов? Вот я и говорю: в моем положении надо надеяться на худшее. Все-таки надежда.
Дэвид помолчал, обдумывая его слова.
– Я тоже растерял своих друзей. Как и вытащить из этой дыры – ума не приложу. Но я не отчаиваюсь.
– Видишь? – гном показал открытую коробку с зефиром, а вернее сказать, одну-единственную зефирину в пустой коробке. – Что, по-моему, я сейчас сделаю?
Дэвид облизнул губы.
– Да, – тяжело вздохнул гном, – я ее съем. – Он отправил в рот аппетитную нежно-розовую бомбошку и, пока она не растаяла у него во рту, хранил сосредоточенное молчание. – А что дальше?
Такая постановка вопроса показалась мальчику несколько неожиданной.
– Ты хочешь сказать, что это была последняя коробка?
Невинный с виду вопрос поверг гнома в такое уныние, что он едва не заплакал.
– Если бы!…
Гном пошарил в густой листве, и в каждой его руке появилось по коробке зефира, перевязанной золотистым волоконцем. Дэвида это совсем озадачило:
– Что ж ты так расстраиваешься?
Гном удивился его непонятливости.
– Дальше придется открывать вторую коробку, затем третью… А тут у меня еще свежая пастила, и постный сахар, и патока, и фруктовый тортик и арахисовая халва…
Дэвид уже начинал догадываться, куда клонит этот несчастный гном, которого, казалось, сейчас раздавит эта огромная шляпа.
– Ну разве можно есть столько сладкого! – сокрушался гном. – Кончится тем, что у р о д о д е н д р о н не выдержит моего веса. Скорей бы уж. Чем так мучиться.
– А ты… не ешь сладкого.
– Ты советуешь мне отказаться от маленькой радости? Отказаться от того, что хоть как-то примиряет меня со всем этим? – гном описал в воздухе такую дугу, что потерял равновесие и едва не свалился с дерева.
– Я не в том смысле! – Дэвид даже испугался. – Ты не ешь, если не хочется, а если хочется, то конечно!
Гном вздохнул.
– Для того, чтобы мне не хотелось, все должны вернуться.
– Вернуться? Кто?
– К у р о п я т к а, и П о б б л, и К а н а р е й с К а н а р е й к о й… все-все… когда они жили у меня на шляпе, так было весело, никакого сладкого не нужно.
Гном вздохнул:
– Это все Афрозина. Всех разогнала, всех распугала. Ей чужая радость – как кость поперек горла. Она даже нашего любимого… – Он вдруг испуганно замолчал, а потом закончил: – Ну, в общем, превратила в кота.
– Ты давно его знаешь? – Дэвид вскочил на ноги и подошел к зеркалу.
– Давно? Мы с ним сто лет знакомы. Даже больше, сто шесть. Со дня моего рождения.
– А где он жил?
– Как где – везде. Пока Афрозина его не заколдовала.
– Я догадывался, я догадывался! – возбужденного восклицал Дэвид. – А какой он из себя?
– Смешной, – мрачно изрек гном.
– А ты не мог бы его нарисовать?
– Зачем? Вот же твоя мама его нарисовала.
– Где?
– Да вот!
Гном показывал на плакат, пришпиленный к забору. «МНЕЗНАКОМЕЦ, ТЫ КТО?» Дэвид помнил эту надпись наизусть. Так же как и забавную мешанину из кошачьих глаз, птичьего клюва, ослиных ушей, рыбьего хвоста и еще всякой всячины.
– Вот это – он?
– Он, он! Только тут нарочно все перепутано. Он не любит, когда «правильно» рисуют. Наверное, потому что он сам весь неправильный. Рыба не рыба, зверь не зверь…
– Человек не человек, – продолжил Дэвид.
– И так далее. – Гном с серьезным видом поднял вверх палец.
– А ты знаешь…
– Знаю, – не дожидаясь конца фразы, ответил гном. – Зеркало все видит, Все знает. – Поймав недоверчивый взгляд Дэвида, он понизил голос: – Ты ведь хотел спросить, как можно кота расколдовать?
– Да.
– А еще тебе хочется узнать, как вызволить твоих друзей из черной дыры?
– Да.
– И что надо сделать, чтобы Кэнди заговорила?
– Да!
– И почему так долго не возвращается твой папа?
– Да!
Гном покивал головой, и печальный смысл его кивков точно передали бубенчики.
– К сожалению, я не имею права дать тебе ответ на все эти вопросы.
– Но почему? – в запальчивости крикнул Дэвид.
– Афрозина… – Гном опасливо поглядел по сторонам. – Если я выдам хоть один ее секрет, она прогонит меня отсюда. Афрозина шутить не любит. А где я найду такое зеркало? В нем столько отразилось, и хорошего и плохого! В моем возрасте поздно начинать все заново.
– она ничего об этом не узнает! Слово джентльмена! – горячился Дэвид.
– Узнает, пронюхает, проведает. На то она и ведьма.
– Так ты ничего не скажешь? – в отчаянии воскликнул Дэвид.
Было видно, что в гноме борются сострадание и страх и после короткой схватки страх одержал победу.
– Так все сказано, – вяло махнул он рукой.
– Там? – переспросил Дэвид.
Гном нарисовал в воздухе листок бумаги.
– На листке, который унес с собой кот? – шепотом спросил мальчик.
Ответом ему был дружный звон бубенцов.
– А теперь мне пора спать. Желаю удачи… если можно говорить об удаче в этом печальнейшем из миров.
Шляпа начала медленно сползать вниз.
– Подожди! Как тебя зовут? – спохватился Дэвид.
– Квинтер Финтер Жос, – донесся приглушенный голос.
Еще мгновение, и шляпа накрыла гнома, как ночь накрывает день.
– А почему ты такой лохматый? – крикнул Дэвид вдогонку, уже не рассчитывая услышать ответ.
Шляпа как будто вздохнула:
– Тут стригись не стригись…
По зеркалу пробежала рябь, а когда поверхность разгладилась, в зеркале уже никого не было. Кроме, разумеется, самого Дэвида.
– Эх ты, Квинтус-Свинтус, – вырвалось у мальчика. – Такой большой, а всего боится!
«Какой же он большой? – вдруг задумался Дэвид. – Он же ростом меньше меня. Но ведь всех взрослых принято называть „большими“, разве нет? Какая-то путаница получается. Не могу же я сказать „малыш“ столетнему старичку…»
Ход его мыслей прервали чрезвычайно приятные ощущения в области правой лодыжки. Он опустил глаза и увидел рыжего кота, который терся о его ногу. Кот тщательно умылся – никаких следов сажи.
– Фосс! – обрадовался Дэвид. – Ты вернулся! Ну что ты об меня трешься? Хочет, чтобы тебя погладили?
Нет, дело было в другом: кот пытался привлечь внимание Дэвида к лежащему на полу листку.
Дэвид поднял листок с такой поспешностью, словно надеялся найти в нем ответы на все свои вопросы, а нашел – одни загадки.
