— Ну допустим, — недоверчиво произнес Геннадий Петрович. — А в чем же, так сказать, поганость этого места проявляется?
— В разном, — нахмурился Николай Андреевич. — К примеру, на полянке, где мы были, очень часто что-нибудь этакое происходило. И до революции, и после, и в войну, и после войны. Что совсем давно было, я сам, конечно, не помню. В сорок первом мне только пять лет сравнялось, опять же мы с матерью тогда от немца аж за Москву убежали, так что какие тут дела творились, не видели. А вот после войны — тут уж все на моих глазах… Полянка эта, что за оврагом, тогда побольше была, чем сейчас, и на ней хорошая трава росла. Верные двадцать пять центнеров сена брали — корове на год хватит. А только все, кто там косил, после плакали. Один большущую копну выставил, все лето в сушь, в самый что ни на есть пожароопасный период, простояла — и ничего. А зимой, когда он ее к себе на двор собрался перевозить, ни с того ни с сего сгорела.
— Но может, ее какие-нибудь бомжи или туристы подпалили? — предположил учитель.
— Бомжей тогда у нас еще не водилось, — хмыкнул старик. — В те времена строго было — за бродяжничество срок давали. Туристы были, и даже больше, чем сейчас, но только и они ни при чем. Зимой ведь все случилось, если б кто-то к копне подходил, следы оставил бы. А тут снег нетронутый, только посреди полянки — черная яма вместо копны. Милиция предположила, правда, будто кто-то из лесу в копну из ракетницы выстрелил. Только наши мужики и вокруг поляны никаких следов не нашарили.
— Тем не менее версия насчет ракетницы не такая уж нереальная, — заметил Геннадий Петрович.
— Возможно, — кивнул Николай Андреевич. — О том, что в Паучихином овраге каждое лето по одной-две коровы пропадало, я распространяться не стану — это вовсе ерунда…
— Тем более что их волки съесть могли, — предположил учитель.
— Ну во-первых, мы все-таки под Москвой живем, — улыбнулся старик. — В наших местах последнего волка где-то в сорок седьмом или сорок восьмом году убили. А медведя последнего, говорят, видели аж еще до Гражданской войны. Во-вторых, летом все зверье обычно сытое, на скот не зарится. Ну а в-третьих, ни волку, ни даже медведю за один раз корову не съесть. И уж тем более так, чтоб никаких следов не оставить.
— А может, все проще было? — прищурился Геннадий Петрович. — Подъехали на грузовике какие-нибудь, договорились с пастухом — и «бесследно» увезли буренку.
— Может быть, — опять кивнул Николай Андреевич, — теперь бы так и подумали. Только вот в те времена, когда коровы пропадали, дороги на песчаный карьер еще не имелось. Просека была узенькая до полянки, чтоб зимой за сеном ездить на санях. И насыпи никакой через речку не было. Летом два бревнышка лежали — чтоб косари пехом переходили, а зимой сани по льду перебирались. Так что если б кто на грузовике в овраг заехал, то без трактора его не вытащить… Но насчет коров — это ерунда. Там и люди пропадали.
— И что, совсем не находились? — спросил учитель.
— Когда как, — вздохнул старожил, — некоторые вообще исчезали, других неживыми находили. А третьи сами домой приходили, только малость не в себе. С ума свихивались.
— И что, так и неизвестно, что с ними происходило?
— Понимаешь, Гена, люди всему хотят объяснение попроще придумать. Опять же в те времена на всякие разговоры про чертовщину косо смотрели. Не может такого быть при социализме — и все! Году эдак в семьдесят пятом, когда уже дорогу на карьер соорудили, приглянулась полянка одному небольшому начальнику. Все равно к этому времени косить там уже перестали, да и коров в личном хозяйстве не осталось — зачем маяться, когда молоко в магазине купить можно? Вот и решил этот начальник себе дачку построить. Даже, кажется, намечали целый поселок там поставить. Насчет того, что это место поганое, может, и слышали, но не поверили. Дачку соорудили, застеклили, забором обнесли. Но только собрались электричество подводить — она и сгорела. На грозу, конечно, списали, да только грозы в тот день не было. Никто, слава богу, не сгорел, но начальник, как видно, больше рисковать не стал. Мужики, конечно, все, что там уцелело, растащили — ровное место осталось, и трава выросла заново…
— Ну и что же тут необычного? — недоуменно спросил Геннадий Петрович.
— А то, что дачка эта время от времени кому-то мерещится, — понизив голос, будто кто-то мог подслушать их разговор, произнес Николай Андреевич.
— Как это?
— Да так. Первый случай такой был через несколько лет после пожара — где-то перед Олимпиадой. Тогда в Москве стадионы строили, песок требовался, водители даже по ночам на карьер ездили. И вот где-то около полуночи ехали двое на самосвалах, один метров на сто впереди другого. Тот, что сзади, переехал речку и видит, что машина того, что спереди ехал, стоит у начала просеки, что ведет на лужайку. Ну мало ли, за какой нуждой товарищ остановился? Проехал мимо, покатил на карьер, там ему песку в кузов насыпали. Едет обратно, уже с несколькими встречными разминулся. Доехал до просеки и видит, что самосвал его товарища на прежнем месте стоит. Подумал, что, мол, у того поломка либо еще что случилось, решил помочь. Остановился, смотрит: машина-то с работающим мотором стоит! А водителя нет. Покричал, а тот не отзывается. Зато увидел, что где-то в конце просеки огонек горит. Шофер-то был нездешний, городской, не знал, что никакого жилья тут давно нет, решил пойти в ту сторону. Дошел до полянки — и увидел там ту самую дачу. Целехонькую, даже с забором! И свет в мансарде горит. Походил вокруг, покричал, но друг его не отозвался. Из-за забора — тоже молчок. В общем, мужик струхнул, побежал к машинам, сел на свой самосвал и уехал. Но в дороге немного успокоился и решил пока не говорить никому. Сгрузил песок, поехал на следующую ходку, а там уже несколько машин стоит, другие шоферы заволновались, ищут. Он им про огонек и про дачу рассказал, пошли в ту сторону. А там — голая поляна! Ни дома, ни забора! Шофер клянется и божится — видел дачу! Ну а кто поверит?! Милицию вызвали, с собакой, она вроде бы след взяла, привела на поляну, а дальше — стоп! Ну прямо как у нас сегодня. Только тогда лето было, на траве след хуже видно, чем на снегу. Так и не нашли того водителя. А второго, который дачу видел, вроде бы психом признали…
— Вы знаете, — заметил Геннадий Петрович, — я готов во все это поверить, только вот никак не пойму, какая тут связь с этой самой Паучихой? Может, это просто аномальная зона какая-нибудь или вообще тут инопланетяне орудуют?!
— НЛО у нас тут, слава богу, еще не появлялись, — усмехнулся старик, — а вот какая-то бабка неизвестная кое-кому показывалась. И между прочим, некоторые говорили, будто она и появлялась неведомо откуда, и исчезала неведомо куда. Ну вроде того, как твоя школьница рассказывала…
— То есть эта старуха в птицу превращалась? — пробормотал учитель.
— Именно так. Сам не видел, врать не буду. Но людям, от которых слыхал про это, доверяю.
— Но как же такое может быть? — почесал подбородок Геннадий Петрович. — Это ведь, извините, уже из области сказок или ненаучной фантастики… Да и потом, Паучиха, если ваши предания более-менее точны, умерла почти триста лет назад! Если же допустить, что она каким-то образом приходит сюда из потустороннего мира и творит всякие пакости, то у нее ведь какая-то цель должна быть!
— Этого тебе, Геннадий, объяснить не сумею. Во всех этих Паучихиных делах, кроме нашей Серафимы Матвеевны, никто ничего не понимает. Она у нас главный спец по этой части. И если она не сумеет твоих ребят выручить, то уже никто не поможет…
— Как же она поможет, если она сейчас в обе ноздри храпит?! — проворчал учитель.
— Как она поможет — не знаю, — вздохнул Николай Андреевич, — но то, что Серафима времени зря не тратит, — это точно.
Глава XIII
ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
Когда Тягунов открыл глаза, то оказалось, что он находится уже не в подземелье, а наверху, в комнате. Змея с его шеи куда-то исчезла, корзинки тоже не было, хотя Жорка вроде бы ее не выпускал из рук. Кроме того, Тягунов пришел в себя, стоя на ногах, и стоял он точно на том месте, где прежде в полу находился люк. Сейчас от этого люка и следов не осталось. Часа два назад Жора несказанно удивился бы всему этому, но теперь воспринял спокойно — колдовство есть колдовство, чего удивительного?!
