Пропустив мимо ушей колкости, Рена села во втором ряду. «Я не доставлю ей удовольствия и не буду расстраиваться, — подумала Рена. — Я могу быть такой же сильной, как и она. Даже сильнее».
Несмотря на то что была уже середина лета, в театре стояла серость. К Рене снова вернулась нервная дрожь, засосало под ложечкой. Это волнение говорило о том, что скоро она будет играть, доказывая вновь и вновь себе, Хэдди, Баксу и всем остальным — она достойна играть главную роль в пьесе.
Через некоторое время режиссер встал и поднял над головой пюпитр, прося таким образом тишины.
— Публика, публика, — кричал он, но голос его звучал слабо. Слова не разносились эхом, как обычно. — Извините, что отрываю вас от летних радостей, но надо репетировать.
Народ успокоился. Бакс говорил сегодня так тихо, что всем приходилось напрягаться, чтобы разобрать его слова.
Рене показалось, что Бакс, может быть, и не болен, но он был, конечно, бледным и чем-то подавленным.
— Мне неприятно признаваться, но я чувствую себя не намного лучше, чем Король Лир в известной пьесе, — между тем произнес режиссер. — У меня ощущение, будто я готов раздать все свое королевство. Единственная проблема заключается в том, что у меня нет королевства. Поэтому, я полагаю, нам все-таки придется репетировать.
Он замолчал на некоторое время, пристально вглядываясь в галерку. Пюпитр выскользнул из его рук и упал на пол, но он даже не нагнулся за ним.
— Перед тем как приступить к «Занавесу», я хочу поговорить с вами немного о страхе, — произнес Бакс, тщетно стараясь откашляться. — «Занавес», насколько вы уже, наверное, поняли, — пьеса о страхе. О разных видах страха. Например, страха потерять контроль. Или страха от последствий этой потери. Страха неожиданно умереть. Страха быть убитым…
Словом, это пьеса о страхах. Более того, я уверен, что в театре вообще многое связано со страхом. Я лично сам в огромной степени движим страхом — страхом не найти спонсора для спектакля. Или страхом провала своей постановки. Страхом перед плохими рецензиями критиков…
Признаюсь, я использую страхи при работе с вами. Я пытаюсь вселить в вас, моих актеров и актрис, страх перед мнением проницательной аудитории. Страх насмешки, неодобрения. Я стараюсь использовать все эти страхи, чтобы подтолкнуть вас на создание яркого образа, на стремление блестяще выполнить работу.
Лекция, казалось, утомила Бакса. Его плечи опустились, он тяжело дышал. Вытащив большой носовой платок в горошек, он вытер вспотевший лоб.
«Какая странная речь, — подумала Рена, оглядываясь, чтобы убедиться, что все остальные члены труппы чувствуют себя так же. — Почему он считает, что нужно использовать страх, чтобы побуждать нас к хорошей игре? Почему бы не использовать ободрение, энтузиазм, поддержку? Достаточно страха уже тогда, когда ты поднимаешься на сцену, мое выступление, например, было бы лучше, если бы Бакс научил, как уменьшать мой страх, а не увеличивать его…»
Но времени на размышление у нее не было — Бакс вызвал Рену и Джорджа на сцену, чтобы еще раз отрепетировать надоевшую часть пьесы.
Переступив порог театра, Рена чувствовала себя отдохнувшей, в прекрасной форме и готовой встретиться лицом к лицу с любыми трудностями. Но после нападок Хэдди и лекции Бакса она начала жалеть, что вообще покинула свой домик.
Все ее сомнения вернулись. При виде ножа — ножа, который ей придется снова взять и использовать, — она возвратилась в ту страшную сцену с Чипом, а затем с Кенни. Везде была кровь! Девушку снова переполнил ужас. Весь ее бодрый настрой, вся сила вновь покинула Рену, едва она ступила на сцену и столкнулась с улыбающимся Джорджем.
Она ощущала себя здесь посторонней, несмотря на то что играла свою роль. Казалось, она сидит в третьем ряду и наблюдает за всем со стороны — за кем-то, кто произносит ее слова и совершает ее движения, а в результате хватает нож и вонзает его в спину Джорджа.
Хорошо ли она играла? Нашла ли она в себе тот страх, о котором говорил режиссер? Ощутила ли она в себе необходимое напряжение, неистовство, чтобы всадить в человека нож?
Она не могла ответить. Она просто играла свою роль.
— Стоп! Пожалуй, хватит, — с досадой сказал Бакс. — Я не в состоянии больше это терпеть.
Что? Что он сказал? Рена так сильно сжимала нож в руке, что ей было больно. Он прервал сцену? Кажется, он ее критиковал, кричал, чем еще больше напугал.
— Этого я не могу выносить больше, — повторил Бакс каким-то слабым, усталым голосом. Он швырнул пюпитр на сцену. Занавес, задетый им, медленно соскользнул на пол.
— Я трачу свое время на бестолочей! Бестолочей, у которых к тому же нет никакого желания играть! Я трачу свою энергию, жизнь, талант, наконец! И на что?! Извините, но я просто не могу больше продолжать…
И в это время свет в театре вдруг погас.
Некоторые дети вскрикнули от неожиданности. Затем наступила тишина.
Рена села на диван на сцене. Где был Джордж? Она не знала.
— Бакс, что случилось? Это короткое замыкание? — крикнул какой-то мальчик.
Бакс не ответил.
Рена услышала какой-то странный скрип, будто через сцену что-то тащили. Она различала чьи-то шаги…
— Кто-нибудь собирается что-нибудь сделать? — услышала Рена голос Хэдди с галерки.
— Бакс, это авария? — поинтересовалась какая-то девочка.
— Бакс? — закричали другие голоса.
Нет ответа.
— Давайте не будем паниковать, — вдруг сказал Джордж. Он был где-то на сцене, неподалеку от Рены. — Если свет не включат, мы спокойно выйдем из театра.
— Бакс, нам уходить? — услышала Рена вопрос Джулии.
Нет ответа.
— Самое главное — сохранять спокойствие, — снова произнес Джордж.
Внезапно что-то ярко вспыхнуло, и свет зажегся.
Рена была первая, кто увидел это.
Это было всего лишь в нескольких шагах от девушки. Что-то огромное, серое, лежащее на полу.
Рена даже не вскрикнула. Она была слишком напугана, чтобы кричать, когда поняла — это Бакс.
Поначалу никто не вскрикнул. Никто не издал ни звука.
Все видели канат, перекинутый через балку. И видели тело человека, бывшего еще недавно их режиссером Баксом. Его шея была свернута под необычным углом, а вокруг нее был затянут канат.
Никто не верил, не мог поверить… Неужели Бакс сделал это — повесился у всех на глазах?
— Он мертв?
— Снимите его!
— О, нет! Пожалуйста, нет!
— Снимите его… кто-нибудь!
— Позовите врача!
— Он в городе!
— Подставьте под него стул!
— Пульс есть?
— Нет! Нет!
Ужас сковал каждого. Каждый пытался осознать картину, представшую перед глазами.
Но это было невозможно.
Неужели это Бакс там, наверху? Повешенный, с руками, висящими по бокам, с языком багровым и вздутым, с темной кровью, капающей с подбородка.
— Снимите его! Чего мы ждем?
— У кого есть нож?
— Ты не перережешь канат ножом!
— Он мертв? Может, он не мертв?
— Кто-нибудь вызовите полицию!
— Они приедут как минимум через полтора часа!
— Снимите же его!
— Пожалуйста… кто-нибудь… сделайте что-нибудь!
Рена посмотрела на Джорджа. Он стоял на коленях, будто молясь. Она понимала, что он парализован — парализован страхом.
Она встала и быстро подошла к раскачивающейся фигуре. Кто-то протянул ей нож. Будет ли его лезвие достаточно острым? Надо проверить.
Она дотянулась до головы и, стараясь не смотреть в ужасное лицо, начала перерезать канат.
Сильнее. Быстрее. Еще быстрее.
Казалось, минула целая вечность. Но прошло всего лишь несколько минут прежде, чем канат оборвался и тяжелая серая фигура упала на пол лицом вниз.
— Он мертв?
— Переверните его!
— Сам переверни!
— Пощупайте у него пульс!
— Сделайте ему искусственное дыхание…быстро!
— Кто-нибудь вызвал полицию?
Рена сидела на корточках у тела Бакса. И вдруг она закричала. Она не хотела кричать. Она не помнила, как закричала. Она даже не понимала, что кричит.
Это уже было слишком. Слишком!!!
Слишком много ужаса. Слишком много крови.
Слишком много крови она видела за свою короткую жизнь. И слишком много смерти.
И Рена кричала, кричала, кричала…
Бакс сел.
Он втянул в себя фальшивый бордовый язык. И уставился на Рену.
— Вот так страх! — провозгласил он, усмехаясь сквозь свою запачканную бороду. — Вот так страх! Вот так чувства! Ты достигла его, Рена! Ты достигла!
Бакс вскочил на ноги. Казалось, его переполняла радость.
— Сохраните это ощущение, все! Запомните его! — кричал он счастливо. Его голос раздавался эхом в театре.
Маленькое помещение содрогалось: таков был всплеск эмоций, вызванных жутким представлением Бакса. Дети кричали от недоумения и от ярости, они громко плакали, а некоторые дико, истерически хохотали.
