ГЛАВА 14
Маленькое помещение содрогалось: таков был всплеск эмоций, вызванных жутким представлением Бакса. Дети кричали от недоумения и от ярости, они громко плакали, а некоторые дико, истерически хохотали.
Шум все нарастал и нарастал, одна Рена молчала.
Она перестала кричать в тот самый момент, когда Бакс решил вернуться к жизни. Сейчас она сидела на полу сцены, дрожа от шока — и от ненависти.
Девушка внимательно смотрела на режиссера, такого довольного своим представлением, такого переполненного восторгом, такого упивающегося успехом.
Бакса совершенно не волновало, как он себя вдет по отношению к ним, поняла она. Более того: он готов абсолютно на все! Он сделает все, что угодно, только чтобы добиться от подопечных того, чего хочет.
Затем Рене пришло в голову и другое. Она вдруг поняла, что Бакс все это сделал для себя. Вдохновляя их на игру, создавая из них блестящих актеров, он заботился лишь о себе, о своем успехе. Он пугал не для того, чтобы улучшить выступление, а потому, что ему это доставляло удовольствие.
Он был беспредельно жесток, он мучил и пытал детей, потому что ему это нравилось. Возможно, это развлекало его больше, чем все остальное. Так думала Рена, наблюдая за режиссером, излучавшим радость и удовлетворение, находящимся чуть ли не в экстазе. Дети по-прежнему орали, смеялись, стонали, пытаясь вычеркнуть из памяти эту ужасную, омерзительную сцену.
Бакс тем временем спокойно вытирал платком остатки сценической крови с подбородка и с бороды. Он, казалось, абсолютно не осознавал, как все расстроены и не могут оправиться от шока.
Ничто его не волновало.
— Теперь все вы раскрепощенные и расслабленные! — закричал режиссер, запихивая платок обратно в карман брюк. — Обидно, конечно, что мне потребовалось совершить самоубийство, чтобы добиться от вас всего этого!
Видимо, так он шутил. Но никто не смеялся.
Рена хотела было встать, но ноги были слишком слабы и дрожали. Девушка села обратно на пол.
Вдруг она почувствовала на своем плече чью-то руку. Испуганная, она подняла голову. Это была Джулия. Она накинула подруге на плечи теплую шерстяную кофту.
— Ты в порядке? Я слышала, как ты кричала, — сказала она.
— Наверное, в порядке… Только никак не могу перестать дрожать…
— Ты сняла его с веревки. Ты такая смелая!
— Нет, просто глупая, — не согласилась Рена, и голос ее прозвучал резко.
— Ты же не могла знать. Мы все были парализованы, и только ты нашла в себе силы. Ты можешь гордиться собой.
— Это было просто отвратительно с его стороны, бездушно и эгоистично, — со злостью сказала Рена. Но постепенно она начала чувствовать себя лучше, словно злость придавала ей силы.
— Шшшш. Он тебя слышит. — Джулия приложила палец к губам.
— А мне все равно! На самом деле — наплевать! — крикнула громко Рена.
— Все будет хорошо. — Джулия изо всех сил старалась как-то поддержать подругу. И, как ни странно, Рене это показалось довольно искренним.
— В мире и так достаточно ужасов, — сказала Рена, не зная, с кем разговаривает — с Джулией или сама с собой. — И так хватает трагедий. Хватает крови. Хватает смерти.
— Сейчас мне кажется, вы поняли наконец, каких чувств я добивался от вас в пьесе, — говорил Бакс залу. — Теперь мы можем начинать.
— А мог ли Бакс убить лебедя и подложить его мне в кровать? — спросила себя Рена. И сама себе ответила, что, вероятно, мог.
«А мог ли он испортить мне всю одежду? А мог ли он подменить нож так, чтобы я ранила Чипа? А барабанить в окно ночь за ночью, чтобы я не могла уснуть? Да, вероятно, мог, — пришла к выводу Рена. — Для этого он достаточно жесток.
Для этого он достаточно бессердечен.
Он помешан на своей пьесе, на своей работе, на своем успехе.
Да, вероятно, он мог все это сделать.
Но он ли это?
Он ли?
Он ли?
Почему она вообще задает этот вопрос?
Что она вообще здесь делает?» — все эти мысли проносились в ее голове.
— Рена, — повторил Бакс. Очевидно, он окликал ее уже не первый раз.
Девушка оглянулась. Джулия возвращалась на свое место.
— Рена, — голос Бакса звучал уже нетерпеливо. — Ты готова репетировать сцену? Готова показать мне, чему научил тебя этот вечер?
— Нет, — громко, отчетливо произнесла Рена и решительно встала.
— Что? — Бакс выглядел озадаченным.
— Я сказала: нет, — повторила Рена. — Нет и нет!
— Дать тебе немного времени, чтобы ты успокоилась? — спросил режиссер, подходя к сцене и держа руки на поясе. Борода его была полосатой от высохшей сценической крови.
— Нет, — повторила Рена. — Нет, не дать.
— Ну… что тогда ты хочешь сказать? — спросил режиссер, все еще сбитый с толку.
— Я хочу сказать, что больше я здесь не задержусь и больше не собираюсь быть жертвой! — заявила Рена.
Несколько детей открыли рот от удивления.
— Рена… — начал было Бакс.
— Спектакль того не стоит. Ничего того не стоит, — перебила Рена.
Она все уже решила — она уйдет отсюда. Она знала, что поступает правильно. И сразу ей стало гораздо легче.
— Я отступаю, — сказал девушка Баксу и всем остальным. — Я еду домой. — Он повернулась к весьма удивленным детям, пристально на нее смотревшим. — Вы все сумасшедшие, если останетесь, — обратилась она к ним. — Это того не стоит. Это просто того не стоит!
— Остановись, Рена! Стой там! — завопил Бакс.
Она спрыгнула со сцены и рванула мимо режиссера. Все в недоумении наблюдали, как Рена бежала к двери по проходу.
«Только бы не упасть, — сказала она себе. — Пусть этот финал будет красивым!»
— Остановись, Рена! — все кричал Бакс. И пытался объяснить: — Возможно, методы мои и не общепринятые, но я просто пытался сделать из тебя настоящую актрису! Я хотел добиться от тебя хорошего выступления!
— Добивайтесь от Хэдди! — бросила Рена, подбегая к двери. — Завтра же я еду домой!
Холодный ночной воздух был так приятен. Рена чувствовала себя так легко, так свободно. Она продолжала бежать — по высокой траве, вверх по холму, по направлению к домику. Она представляла себе, как будет упаковывать вещи, когда позвонит родителям и, наконец, попадет домой.
Она приняла твердое решение, уверенное и четкое. Она знала: никогда она больше не будет жертвой. Сейчас, в первый раз за последние три года, она снова ощущала себя свободной и сильной.
— Подожди! — послышался голос сзади.
Кто-то бежал за ней вверх по холму.
— Постой! Рена, пожалуйста, подожди!
Это был Джордж. Он поравнялся с ней, тяжело дыша.
— Ты не можешь так просто уехать, — сказал он. Это скорее походило на просьбу, чем на утверждение.
— Следил за мной, да? — съязвила Рена.
— Нет. Рена, послушай меня. — Он ласково положил ей руку на плечо. — Пожалуйста, останься. Я… ты… ты мне правда очень нравишься. Мне кажется, вместе мы хорошо сыграем. В пьесе… и в жизни.
На какой-то момент Рену охватили сомнения, затем внезапно отступили:
— В этом-то и проблема, Джордж. Никто, мне кажется, не понимает разницы между игрой и реальной жизнью. Никого почему-то не волнует граница между выступлением в театре и настоящей жизнью, — попыталась она объяснить. — А я не могу так, Джордж. Я отлично понимаю, где реальность, а где — нет. Для меня это очень важно, и на это есть причины.
— Но, Рена, мы вместе сможем!..
— Прощай, — прервала его Рена. Она видела, что он был убит горем, но решения своего не изменила.
Рена побежала мимо него вверх по холму, ни разу не обернувшись.
— Не могу поверить, что ты так поступишь, — сказала подруге Джулия на следующее утро. Они возвращались в домик после завтрака. Оранжевое, как тыква, солнце все еще висело низко над горизонтом. Высокая трава была покрыта росой.
Рена глубоко вдохнула свежий воздух. Все казалось таким чистым, а мир — таким ярким.
— Я имею в виду…. Я, наверное, могу это понять, — продолжала Джулия. — Но я все-таки не верю, что ты уезжаешь. Может, изменишь свое решение?
Рена встряхнула головой. Ее волосы были все еще влажными после душа.
— Почему я должна изменять свое решение?
— Потому что должна, — настаивала Джулия.
— Я уже собрала вещи и позвонила родителям. Они будут здесь сегодня. Так что я не смогу передумать, даже если и захочу.
Джулия сорвала длинную травинку и начала жевать ее.
— Но ты не можешь позволить Хэдди победить, — сказала она.
— Вероятно, это трудно понять, но я не отношусь к этому как к поражению. Я даже считаю это своей победой.
— Победой? — удивилась Джулия.
— Именно так.
— Но, Рена, ты ведь просто сбегаешь!
— Нет. Сейчас попытаюсь тебе объяснить. Если я останусь здесь и буду продолжать во всем этом участвовать, как ни в чем не бывало… Как будто я все еще верю в успех пьесы, все еще верю в Бакса и в то, что я тут делаю, — в этом случае я сбегаю. То есть сбегаю от своих настоящих чувств, от своих настоящих желаний, позволяя другим диктовать мне, контролировать мои поступки. Но не собираюсь этого позволять никому. Я уезжаю, потому что так хочу я сама. И вот поэтому я считаю это своей победой.
