Огляделся Петр — в окне и впрямь утро забрезжило, а сам сидит на лавке, к стене притулился, в руке нагайку крепко сжимает.
Вышли Петр с Порфирием, парень — коня под уздцы и повёл ко двору постоялому, а по дороге-то рассказал, что к Катерине заехать решил, да вот в дом этот случайно забрел и уснул ненароком.
Вдруг видят — мужиков толпа обсуждает чего-то. Кто ругается, кто-затылок чешет, а кто просто стоит, понурив голову. Петр спросил: чего, мол, невеселы? Ему и говорят:
— А чего веселиться, коли волк нас одолел! Как ночь — к кому-нибудь заберётся. Для всех горе, один Игнашка довольный — тоже ведь волчья натура.
Ну, Пётр и давай сговаривать на охоту сообща отправиться. Мужики глядят — парень-то не из робких, сами осмелели. Друг дружку давай подталкивать:
— Чего боимся? Скопом-то, поди, одолеем разбойника!
Да и вспомнил кой-кто: мол, про Петра слыхали — на волка первый охотник. Вдруг сбоку кто-то зычным голосом:
— Об чем шум? Чего собрались?!
Глянули — Игнат подходит. Глаза будто кровью налиты. Растолкал всех, на Петра напустился:
— Народ баламутишь?! Теперь тебе не спущу!
Мужики-то притихли: с Игнатом связываться — дело опасное, да глядят — парень стоит, нагайкою по ноге прихлёстывает. Ну и за Петровой спиной сгрудились — тронь-ка, попробуй. Игнат и на этот раз отступил; побрёл к своему двору, только слышно, как воротами бухнул. Ну а мужики совсем осмелели, сговорились на другой день облаву устроить.
Пётр с вечера у Катерины остался. Парфишка-то ей всё рассказал. Уж и не знала, куда молодца посадить да чем накормить. Сама радостью светится. А Парфишка на печке довольный сидит, цыгарку потягивает.
Поутру выехали мужики в поле, ближайшие околки прошли, зайца только вспугнули. Решили большой околок прочесать, что от поля к дороге тянулся. С разных сторон подошли, кто на конях был, спешился. Собак спустили, но те скулят, хвосты поджимают, а которые хоть и рычат, но в околок-то не суются. Тут волк из околка выскочил и — по полю. Мужики-то вслед залпом — волк дальше скачет. Тут Петр — на Каурого и — вдогонку. Настиг серого, наловчился да хлестнул со всего маху нагайкою. Кувыркнулся волк — клок шерсти в сторону. Петр ещё раз — волк полетел кубарем. Пётр в третий раз хлестнул — попал концом со свинчаткой между глаз. Серый упал замертво, лапою только и дрыгнул. Мужики подбежали:
— Ну вот и конец разбойнику! — Волка осмотрели. — Матёрый волчище! Ишь ты, прямо в лоб шишаком угодил! — Закинули на лошадь, повезли в деревню.
А народ уже их встречает. И Парфишка с хозяйкою. Катерина, как увидела Петра, — к нему. Хотела к себе повести, да мужик, что у Игната долг отрабатывал, подбежал, вопит:
— Игнат-то долго жить приказал! Со вчерашнего дня, как узнал, что к Катерине жених прикатил, по двору метался, яко бешеный. Потом в избу ушёл, а как за волком мужики отправились, на крыльцо выскочил да, видать, оскользнулся, башкой о косяк — и душа вон.
Пошли все к Игнату, а тот и впрямь у крыльца лежит — лоб расшибленный. Мужики только руками развели:
— Эк его угораздило!
Ну, да по Игнату печалиться некому. Зарыли скоренько. Наследников не нашлось, меж сиротами добро его поделили.
А Пётр так с Катериною и остался. Двор постоялый, коней добрых держали — всей округе на зависть. Потом у них ребятишки пошли, а Парфишка был при них, дядьковал.
Ямщиковы ребятишки, почитай, с рожденья при лошадях, у каждого парня на щеках пушок ещё пробивается, а уж пол-Сибири изъезжено. А как совсем в пору войдет, так и сбруя и конь для него готовые.
У Катерины и Петра Крутояровых первенца Митяем звали. Справный ямщик получился, девчата заглядывались; Пётр и решил: «Отделять пора». Жеребчика вырастил, да хворь на того напала, прирезать пришлось.
Вот как-то по первому снегу отправились они на ярмарку. В конном ряду Пётр друзей-приятелей из села повстречал, те и сговорили:
— Айда в трактир, пропустим по маленькой.
Пётр отдал деньга сыну:
— Ты, Митенька, сам поприглядывай, в конях не хуже меня разумеешь, который поглянется, тот и твой. А я — мигом.
Парень стал ходить, прицениваться. Кони один другого краше: вороные, чалые, каурые. Однако смотрит — резвости нет. Вдруг приметил, народ столпился. Подошел, удивился: старик конька продает, а тот невелик да космат. Мужики похохатывают:
— Гляди, какой недородок! И кто на такого обзарится?
Зубы поскалят да уходят, на их место другие встают. Так. и Митяй поглядел и сказал:
— Ишь косматый какой! Поди, Косматкою кличут?
Старин за его слова ухватился:
— Угадал, милой, Косматка и есть, — Парня-то за руку, и ближе к коню подтащил: — Ты не смотри, что он неказист, в беге зато равных нет!
Митяй сам видит — конек пофыркивает, ногой оземь бьёт, из-под чуба глазом косит. А старик дальше нахваливает да рассказывает:
— Я конька ентого у татарина в дар получил. По степи летом шатался, на речку набрёл, гляжу, недалече табунок пасётся. Табунщик на водопой лошадок погнал, сам с коня долой и — к реке. Нагнулся да оступился, в омуток плюхнулся. Хоть от берега рядом, а барахтается, кричит по-своему — плавать-то не умел. Я кинулся, вызволил нехристя. Он потом из табунка конька ентого выловил и мне отдал. Да только пешему-то сподручней бродяжить — хлопот меньше. Зима на носу, а кормить чем? А ты купляй, купляй, мил человек. Конек шибко злой! И беру-то немного.
Митяй руку к коню протянул, хотел репей из космы выдрать, да тот зубами чуть за руку не хватил. Отдёрнул Митяй руку да и выложил старику деньги. А тут и отец с приятелями объявился! Увидали они Митяеву покупку, Петра но спине похлопывают, похохатывают:
— Надо же, Митяй твой урода купил!
Крутояров и сам руками развёл:
— Опростоволосился, да что сделаешь.— И еыну-то говорит: — Вместо Каурого впрягай своего Косматку. Поглядим, как он санки потянет.
Стал парень конька запрягать, а тот всё зубы, будто волк, скалит. Ну, Митяй ухватил его за космы и, как отец-то учил, пошептал заговор на ухо да хлеба сунул ломоть. Мужики-то ухмыляются:
— Не в коня овёс!
Дождались, когда парень Косматку впряжёт, и своих коней вожжами хлестнули:
— Догоняй-ка, Митяй! — И ускакали.
Отец вслед за ними погнал Каурого. А Митяй Косматке ещё хлебца дал, прыгнул в сани, пустил конька лёгкой рысью. Косматка и побежал резво, хоть мужицких коней не догоняет, но из виду не упускает. Вскоре те по одному заприхрамывали, с ноги сбились. А Косматка только пофыркивает да по сторонам косится. На полпути до села догнал мужицких коней и сам хвост показал. В село прикатил первый.
Бабы топоток услыхали, выскочили. Думали — мужья прибыли, а тут… Батюшки! Косматый конёк запряжен в сани. В них Митяй Крутояров, а рядом Пётр на Кауром. Ну, и прыснули:
— Страшной-то какой!
Да глядят — мужья на взмыленных лошадях прискакали, разъехались по дворам, женам и обсказали, что, мол, крутояровский Косматушка наших рысачков обскакал.
На другую неделю случилось в дальнюю деревню обозы везти. Сбились мужики в поезд, и Митяй на Косматке с ними. А ему-то в сани поболе других нагрузили и последним в поезд поставили. Косматка поперву поотстал от других, да только с полпути опять у ямщицких коней с удил пена закапала. А Косматушка пофыркивает, тянет и ходу не сбавляет. Вскоре всех обошел к первым в поезде оказался.
— Вот тебе и мал конек! — удивляются ямщики. — Вот те и Косматка чудной! Он и в беге ровен и в тяге силен!
С тех пор стали просить Петра Крутоярова:
— Позволь нам твоего Косматушку к кобылкам нашим сводить. От такого конька жеребчики крепкие будут.
Однако Пётр на сына указывал:
— Его конь, его и спрашивайте.
У Митяя хоть злой памяти не было, а всё ж обидно. Ярых насмешников заприметил — отказывал поперву. А один-то, Ипат Булдыгин, что громче всех хохотал, сам просить не стал: буду, мол, еще молодому кланяться. Однако потомство хорошее от кобылиц получить охота, у него целый десяток был. И задумал Косматку тайком увести.
Летом-то мужики коней от кобылок отдельно пасли, к ночи на озёрные луга выпускали, что сразу за кладбищем простирались. Трава там сочная!
Вот прокрался мужик к табуну, углядел Косматку — тот поодаль пасся — пополз к нему. Да Косматка почуял, всхрапывать стол: он Митяю только давался, да и то, сколь парень хлебом его не кормил, а всё ж зубами нет-нет, да ухватить попыатается. Только Булдыгин подошёл, Косматка, будто пес цепной, за плечо его ухватил. Мужик аж наземь упал. Косматка давай его копытами топтать. Ребята, что в ночном у костра сидели, услышали, испугались — как-никак, кладбище близко — и рассказку вспомнили, будто старик-мертвец в полночь из могилы встаёт, по лугам бродит…
— Видать, кого-то из нас караулит!
