Толька, конечно, особого восторга от вида этого скелета не испытал. Но кинжал его почему-то заинтересовал. Должно быть, захотелось иметь еще какое-то оружие, кроме лука. Преодолевая страх и брезгливость, Лаптев подошел к дереву и, несильно дернув за рукоять, вытащил кинжал. Костяк, конечно, свалился на муравейник, растревожил здоровенных лесных муравьев, и Толька поспешил отойти подальше от страшного места, пока самого не обглодали.
Кинжал, как оказалось, почти совсем не заржавел и резал как бритва. Рукоять у него была отделана слоновой костью и узорчатыми медными пластинками в виде бегущих кабанов. Правда, без ножен такую штуку было трудно таскать — можно и самому порезаться, но Толька пристроил кинжал в колчан со стрелами, острием вниз. Когда он это делал, то случайно открыл маленькую тайну.
Опуская кинжал в колчан, Толька ненароком нажал на две скрытые кнопки, расположенные на конусообразном набалдашнике, украшавшем рукоять кинжала. Что-то щелкнуло, и из рукояти, в направлении, противоположном острию кинжала, выскочило довольно длинное — сантиметров десять — остроконечено трехгранное шило. Вряд ли оно было предназначено для боевых нужд — слишком уж тонкое, — но вообще-то им можно было так кольнуть неприятеля, что мало не покажется. Однако, по Толькиному разумению, хозяин шила скорее всего применял его в мирных целях. Например, лишнюю дырку в ремне проколоть, если сильно похудел в странствиях, или, там, сапоги подшить, если подметка отлетела.
Продолжив путь, еще шагов через десять Лаптев натолкнулся на скелет лошади, с остатками попоны и ржавой броневой сбруи, немного выше по склону оврага обнаружился явно могильный холмик со странным, жутковатым памятником. В холмик было воткнуто поломанное рыцарское копье, на острие которого торчал череп — должно быть, его бывшего владельца. К копью была прибита гвоздями деревянная дощечка, на которой красовалась выжженная накаленным острием надпись:
«Сэр Парамор Заовражный. Пришел за мечом, а получил топором».
То, по какому месту получил топором сэр Парамор, наглядно объяснял длинный прямой проруб на макушке черепа.
Толька сперва удивился, что карлики смогли дотянуться секирой до макушки Парамора, но потом прикинул, что если эти мелкие сумели стащить его с коня, то задача рубануть по голове лежачего выглядела не такой уж неразрешимой.
С каждым свидетельством того, что он, Толька, тут далеко не первый гость и всех предыдущих ждала печальная судьба, настроение у Лаптева заметно ухудшалось. Правда, в первых двух случаях прямых свидетельств того, что господа рыцари погибли при попытке раздобыть меч, не было. Мало ли между рыцарями всяких разборок бывает? Дуэль, там, из-за дамы сердца, из-за поместий или из-за того, кому с проезжих купцов дань собирать. Или, допустим, того, что со стрелой в глазу, какой-нибудь разбойник-киллер из арбалета застрелил — по заказу тех же купцов, например.
Однако могилка сэра Парамора, украшенная разрубленным черепом самого покойного, сомнений уже не оставляла. Эти самые дварфы — ребята серьезные, конкретные. Как видно, «Серебристого Принца» они никому отдавать не собираются. Особо неприятное впечатление производило то, что этот Парамор-мухомор, как и Толька, носил титул Заовражного. Наверно, и все остальные, которые тут по округе валяются, — тоже. За овраг-то перешли, а вот обратно — не получилось. Правда, скорее всего их подловили уже после захода солнца, ежели карлики имеют обыкновение днем отсыпаться. Но это ведь только по словам Трундакса… Он там сидит в своей башне, в уютном Королевском замке, занимается всякой там алхимией и астрологией, а что и как тут, на местности, небось узнает от каких-нибудь купцов, паломников или иных калик перехожих.
Толька чисто инстинктивно задрал голову вверх: не видать ли где наблюдателя дварфов. Нет, никого заметить не привелось. То ли карлики действительно спали, не выставив дозорных, то ли их соглядатаи хорошо прятались.
Зато немного выше по склону оврага, почти точно над могилой сэра Парамора, Лаптев увидел густые заросли бузины. Ягодки в гроздьях были еще совсем зеленые, мелкие. Отчего-то Тольке припомнилось, как папа ему рассказывал о своих детских играх, в частности, о том, как они, нашелушив из бузиновых гроздьев полные карманы недозрелых ягодок, плевались этой бузиной друг в друга через пластмассовые трубочки, сделанные из корпусов шариковых авторучек. А дедушка, который рос в эпоху, когда шариковых ручек еще не было, говорил, что и они в детстве бузиной плевались, но трубочки делали либо из дерева, либо из полых стеблей «дудки». Кроме того, они не просто плевались, а устраивали «воздушные бои» — дело еще сразу после Отечественной войны было! — где каждый мальчишка был самолетом, а трубочка с бузиной — пулеметом.
Тольке после этих россказней предков страсть как захотелось самому поплеваться бузиной, и он даже ради этого распилил лобзиком шариковую ручку. Но вмешалась мама: завопила, что бузина ядовитая и если Толька случайно проглотит или раскусит несколько ягодок, то заболеет и даже помереть может. Папе с дедушкой за «подстрекательство» тоже досталось, хотя они утверждали, что в детстве не раз проглатывали бузиновые ягодки, но до сих пор живы и даже насчет серьезных расстройств желудка ничего не помнят. Тем не менее переспорить маму им не удалось, трубочку у Тольки забрали и к бузине подходить запретили. Может, сейчас, поскольку тут родителей нет, попробовать поплеваться? Самое смешное, наверно, было то, что, поднимаясь по склону к бузиновым кустам, Толька гораздо больше думал о том, как бы осуществить свое давнее желание, чем о том, что за кустами может находиться вход в подземелье.
Именно поэтому он не полез сразу в глубь кустов, а стал обрывать бузиновые гроздочки, вышелушивать из них зеленые ягодки и наполнять ими карманы. После этого Толька отрубил кинжалом ветку, отрезал от нее кусок сантиметров в двадцать длиной, соскоблил кору, выставил шило из рукояти кинжала и стал выковыривать из этого куска ветки мягкую коричневую сердцевину — когда-то на уроках биологии им говорили, как ее научное название, но Толька никогда не хотел быть ботаником, ни в прямом, ни в переносном смысле, и потому уже забыл этот термин. Так или иначе, но с помощью шила ему удалось провертеть палочку сперва с одного конца, потом с другого и проделать сквозную дырку. После этого, срезав тонкую веточку, Лаптев употребил ее как шомпол и прочистил полученную трубочку от остатков коричневой массы. Затем он продул «ствол» для верности и, набрав горсть бузиновых ягодок, не без опаски — все-таки вспомнились мамины предостережения — сунул ее в рот.
Набрав воздуха, Толька сильно дунул: ф-ф-фу! Просто так, ни во что не целясь. И чуть не проглотил оставшиеся во рту ягодки после того, как увидел результаты своей «стрельбы». Уж очень они удивительными оказались!
Силы-то у него прибыло неимоверно и, как оказалось, не только в мышцах рук, которыми он Вепря над головой поднимал и Великана за рога из болота вытаскивал, но и в легких. Конечно, манометра у Тольки при себе не было, и он не мог уточнить величину давления в атмосферах, которую сумел развить во время своего «выстрела», но что она была намного больше, чем у обычной пневматической винтовки, — это точно.
Ягодки бузины, конечно, были намного мягче свинцовых пулек или стальных шариков, какими стреляют из пневматического оружия, но того, что они наделали на своем пути, пожалуй, не смогла бы натворить даже очередь из настоящего боевого пулемета.
Здоровенные ветки и целые молодые деревца толщиной в два-три пальца как ножом срезало. Узкая полоса, по которой прошелся маленький ураган, созданный Толькой, слегка расширяясь, уходила вниз по склону аж до самого болота. Там, куда угодили бузиновые шарики, от деревьев были отколоты щепки.
Вот это да! Лаптев понял, что трубочка для стрельбы бузиной, из которой в нормальных условиях даже мышь не застрелишь, превратилась в грозное оружие. Правда, как она будет действовать на карликов, духов и прочих местных обитателей, еще предстояло проверить.
Сразу после этого Толька наконец-то вспомнил, что времени у него не вагон. Солнце уже заметно клонилось к западу. До заката, конечно, оставалось еще часов пять-шесть, но сколько времени понадобится на то, чтоб победить духов и найти меч, Лаптев мог только догадываться. А встречаться в темноте с многочисленными дварфами ему что-то не очень хотелось. Череп сэра Парамора Заовражного, торчавший на обломке копья, и прочие бренные останки рыцарей, разбросанные по окрестностям, давали понять, что карлики навряд ли окажутся такими же симпатичными, как Говорящий Вепрь или Быкоподобный Великан.
Бузиновые кусты с виду ничем не отличались от обычных, поэтому сказать, что они магические, можно было, только проверив, нет ли за бузиновыми зарослями подземного хода. Если ход есть, значит, и бузина волшебная.
