— По какому поводу гуляем? — удивилась мама.
Загадочно улыбаясь, Михалыч жестом приказал не торопиться с шампанским, и ведерко было поставлено на край стола, а официант начал фокусы с каким-то вином в длинногорлой бутылке. Взяв ее салфеткой, он с донельзя серьезным лицом показал всем этикетку. Михалыч кивнул. Жалея свой позолоченный штопор, официант открыл бутылку обычным, понюхал пробку и дал понюхать Михалычу. Тот еще раз кивнул, мол, не тяни, наливай. Официант, подлец, плеснул на донышко и поводил бокалом у Михалыча перед носом. Михалыч третьим кивком подтвердил, что да, это именно то, о чем все так долго мечтали. Тогда официант позволил ему отхлебнуть. Пожамкав губами, Михалыч выразительно посмотрел снизу вверх, мол, ну теперь-то все? После этого зануда официант разлил вино по бокалам и отошел в сторонку, дожидаясь суда взыскательной публики.
Маша попробовала. Вино было самое обычное.
— Нравится? — спросил Михалыч.
— Выдержка хорошая, но чувствуется лоза. Прессом давили, не для себя, а на продажу.
Михалыч выпучил глаза и перевел взгляд на маму.
— Юг, — объяснила она. — Соседи делают вино, угощают. Вот погоди, слетаем в Укрополь, попробуешь: в каждом дворе свой вкус, все друг перед другом хвастают.
Официантка расставила закуски: белужью икру и копченую севрюгу.
— За русскую разведку! — объявил Михалыч, взял свою водку в хрустальном наперстке и потянулся чокнуться с Дедом. — И за всех, кто не сдает своих.
Непьющий Дед ради такого тоста макнул губу в наперсток. Покосился на официантку, которая водружала на стол что-то непонятное с гарниром из вареной картошки и горошка… Подумал и выдал:
— Водка, шампанское «Дом Периньон», кларет «Мутон Ротшильд», телячьи почки с беконом… Следующим номером будут котлеты из барашка?
— Вот это память! Ну, разведка! — восхитился Михалыч. — Да нет, не может быть! Вам, наверное, Маргоша подсказала?
Мама пожала плечами:
— Я не знала, что ты заказал котлеты. И, кстати, объясните мне, при чем тут память Николая Георгиевича. Разве ты заказывал по какой-то системе?
— Именно, — подтвердил Михалыч. — Дальше будет спаржа с соусом по-бернски, а на десерт клубника и ананас… Это обед Лота и Джина Грина из романа «Джин Грин — неприкасаемый», а они, в свою очередь, слизали меню у Джеймса Бонда и его шефа.
— «Джина Грина» я не читал, а романы о Бонде неплохо помню, — кивнул Дед.
— Неужели настоящие разведчики интересуются шпионскими книжками? У вас ведь жизнь… — Михалыч замялся под насмешливым взглядом Деда и нашел подходящее слово: — насыщенная.
— Весьма насыщенная, — согласился Дед. — Час уходишь от погони, двадцать лет сидишь в тюрьме. Веселуха!
— Да-да, Маргоша мне о вас рассказывала, — смутился Михалыч. — Но все же зачем вы читали Джеймса Бонда? Искали профессиональные секреты?
— Со скуки, — просто объяснил Дед. — В тюремных библиотеках выбор маленький, а детективов не держат вообще, чтобы не подсказать заключенным идею преступления. Но Джеймс Бонд разрешен из-за его полной практической непригодности.
— Извините! Бонда как-никак придумал Флеминг, профессиональный разведчик, — заспорил Михалыч. — Я понимаю, он многое преувеличил, но, по-моему, должен был сохранить реальные детали. Нельзя же выдумать все!
Дед покачал головой:
— В том-то и дело. Бондиана — это фантазии мальчишки, который получил по носу от большого парня и бормочет ему в спину: «Да я не таких, как ты, лупил!». А у самого коленки трясутся.
— Вы хотите сказать, что «большой парень»…
— Мы, кто ж еще, — кивнул Дед. — У англичан разведку против русских возглавлял заведующий отделом Форин офис Алистер Маклин, который оказался агентом русских. В те же годы в Лос-Аламосе агенты русских работали над американской атомной бомбой и передавали результаты в Москву. После такого позора Запад мог переплюнуть нас только в сказке, и Флеминг ее выдумал. Хорош бы я был, если бы разъезжал по Америке в автомобиле Джеймса Бонда со встроенными пулеметами, бронещитками и боевыми лазерами! Меня разоблачил бы первый же дорожный полисмен, которому вздумалось заглянуть под капот. А потом что — воевать со всей Америкой?
Разбитый в пух и прах Михалыч обезоруженно поднял руки, и все углубились в телячьи почки.
Как и вчера, Маше казалось, что можно было бы приготовить повкуснее. То ли вымочить получше, то ли потушить подольше. Нет, готовили в ресторане отлично. Если не глядеть в правую сторону меню. А если глядеть, вставал вопрос: «За что берут такие деньги?». Маша винила себя. Наверное, у нее вкус неразвитый, а еда в ресторане особенная, экологически чистая, фантастически вкусная, и на ее бы месте настоящий гурман умер от восхищения.
За десертом Дед завел стариковский разговор о лечебных процедурах в санатории, потом вырулил на отдыхающих и, в частности, на Амирова. Михалыч и выложил все, что знал о нефтяном короле, наверное, думая, что вспомнил о нем, потому что к слову пришлось, хотя на самом деле разговором исподтишка дирижировал Дед.
Проворная официантка убрала опустевшие вазочки из-под клубники. На столе осталось шампанское в ведерке с подтаявшим льдом.
Михалыч умолк, поправил галстук и сделал торжественное лицо.
— Я хотел, пользуясь тем, что вся семья в сборе…
Он достал из кармана коробочку в форме раковины-жемчужницы. У Маши дрогнуло сердце. Волнуясь, Михалыч не сразу отковырнул ногтем крохотную застежку и раскрыл коробочку. На темно-синем бархате лежал перстенек с бриллиантом.
— Маргоша, я делаю тебе официальное предложение, — сказал Михалыч, косясь на Машу.
За соседним столиком, с шумом отодвинув стул, поднялась петербургская выскочка.
— Ура! — торопливо сказал Дед и бабахнул шампанской пробкой.
Выскочка уходила, вызывающе громко цокая каблуками, лупоглазый Дима семенил за ней, как на поводке.
Мама, помедлив, потянулась к перстеньку.
Это было невероятно, жутко, невыносимо! Маше хотелось заорать с отвратительной уличной интонацией, которую она сама ненавидела у других: «Ты дура, что ли, не поняла?!»
В губы ей ткнулся холодный край бокала. Пузырьки шампанского лопались, выстреливая крохотные брызги.
— Прекратить истерику! — зашипел Дед. — Ты что хотела, чтобы мужик до сорока лет ни с кем не встречался?!
Как всегда, Дед был прав, но от этого не стало легче.
Ерш помогал в костюмерной и спустился в бар попить водички, потому что в горле запершило от нафталина. А мог и не спуститься. Двенадцатый час, его дежурство давно закончилось.
Только он сел, глядь — Верка-Рыло! Легла грудью на стойку портье, губу выпятила, в уголках рта слюни:
— А у вас тант-сы? А мо-жно мне по-смот-реть?
Видик у нее самый дебильный. Пальто на два размера больше, шапочка в обтяжку надвинута до бровей, на ногах мужские ботинки. Соня от нее подальше; назад стена не пускает, так она сползла со стула, над стойкой одни глаза. Соня вообще горняшка в «Кущах». На место портье встала временно, пока в музее живут отдыхающие, и сразу задрала нос. «Я с малолетками не танцую»! А Ерш к ней со всей душой, костюмчики подобрал — переоделись бы, потанцевали. Ну и что же, что прислуге нельзя. Кто их узнал бы в масках?
— Те-тень-ка, вы ку-да? — гундосит Верка.
Тетенька уже с концами скрылась, только пучок волос торчит. Так Верка стала ей шпильки поправлять.
Ерш сидит, наслаждается.
— Прогоните эту дуру! — стонет Соня. (Кричать боится — мало ли, отдыхающие услышат). А Верка ей — замечание:
— Не-хо-ро-шо та-ки-е сло-ва го-во-рить.
Ерш не торопясь встал, подошел и взял Верку за локоть:
— Пойдем, красавица. Я тебе и танцы покажу, и в трубу дам подудеть.
А сам глядит на Соню: ну, кто тут малолетка?
Вывел он Верку через парадное. Мороз навалился, сдавил грудь под куцей форменной курточкой. А в небе звезд! Что брюликов в «Райских кущах».
— Я от Хозяина, — сказала Верка.
Глава II ЧЕМ ЗАКОНЧИЛИСЬ БАЛЬНЫЕ ТАНЦЫ
Двухсветный бальный зал, пристроенный к музейному особняку при Мамонтовых и почти не испорченный временем, сверкал хрустальными подвесками люстр. Оркестр играл вальсы и танго, кружились пары в одеждах разных эпох и народов. Костюмы можно было взять напрокат. Говорили, что дирекция «Райских кущ» привезла чуть ли не всю костюмерную Художественного театра.
Мама в развевающейся греческой тунике и сандалиях танцевала с Михалычем, а Машу опять сосала ревность. Михалыч нарядился не то Кутузовым, не то Потемкиным: камзол, парик, черная повязка на глазу. Про себя Маша фыркала и обзывала его лакеем. Немного утешало то, что Михалыч прихрамывал. Во-первых, так ему и надо. А во-вторых и в-главных, натертая нога подтверждала, что Михалыч ходил в спортзал не для того, чтобы тайком от мамы секретничать в раздевалке с неизвестной теткой. Нет, он честно заработал свои спортивные мозоли, а потом жаловался на них какому-то Егорушке.
