Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе - Был ли Гитлер диктатором?

Американский социолог Роберт С. Линд говорил:

«Легче поверить лжи, которую слышал сто раз, чем правде, которую никогда еще не слышал».

С начала этого века против нас, немцев, направляется одна кампания лжи за другой. Как бы часто ни удавалось опровергнуть эти многочисленные неправды, но оказывается, что, к сожалению, гораздо выгоднее распространять ложь, чем отвечать за правду, в особенности, если лжец победил.

Страна, в которой опасно распространять правду, идет неверным путем. Я предпочитаю, во всяком случае, жить в стране, где выгодно провозглашать правду.

Но, как говорит французский писатель маркиз Люк де Вовенарг в своих «Размышлениях и максимах»: «Только немногие люди достаточно сильны, чтобы говорить правду и слышать правду».

Если я пишу, чтобы содействовать победе правды, тогда часто приходится неизбежно подвергаться критике. То и другое часто связано друг с другом, и тогда непроизвольно получается, что некоторым людям это приносит боль.

Тем не менее не было еще ни одной пусть даже самой хорошей революции, движения, организации или прочего объединения, в действиях и поведении которых не были бы в равной степени представлены «хорошее» и «плохое», так же, как во всем существуют естественные противоположности, поддерживающие жизнь в жизни.

Также и в движении Адольфа Гитлера были свет и тень и — как всюду — люди с сильными и слабыми сторонами.

Только гений действительно может считаться с обоими, видеть их такими, какие они есть, и использовать их в соответствии со своими талантами.

Если я от доктора Геббельса или даже от самого Гитлера узнал о том, кто из важных людей в правящих верхах был «не в порядке», то я не могу умолчать об этом — ради правды, пусть даже эти люди на другом месте продемонстрировали свои достижения, которые изначально и позволили им подняться на высокие посты.

Речь идет о том, чтобы отметить чистых, приличных, честных сотрудников и соратников, даже если на меня обидятся за то, что при этом также и неутешительные вещи будут названы своими словами.

Речь идет прежде всего о правде для всего немецкого народа, не об отдельных людях.

Я пытаюсь описывать людей, принимавших решения, на основе их поведения, даже если речь при этом часто идет о сравнительно незначительных инцидентах. Я выбрал их, чтобы изобразить как можно более типично человеческие события, которые делают человека и вместе с тем его мысли и действия понятными.

Немецкий народ по натуре настолько приличен, что ему часто доводилось попадать впросак, поверив своим противникам, так как немцы просто не могли заподозрить у них что-то плохое — просто не считали это возможным.

Всякий судит о других по себе — так было всегда, и это справедливо также и для клеветников! Где они сами появлялись — в восстаниях и войнах, — они были особенно жестоки и негуманны. При этом речь никогда не шла о народах, а всегда о «закулисных руководителях», о зачинщиках. Я напомню о Французской революции, об уничтожении индейцев, о борьбе против буров, о великих революциях китайцев и русских, об угнетении Индии и т. д.

Мы, немцы, отличаемся от почти всех великих держав этой земли прежде всего тем, что в чужих странах, иными словами — на международной основе, никогда не разжигали революции и не затевали гражданские войны, и даже не пытались хотя бы ослабить чужие народы с помощью широко продуманной международной травли.

Я, естественно, не причисляю тех «немцев», которые участвовали в международной антинемецкой травле, к нашему народу! На них, использовавших войну, чтобы раскалывать наш народ пропагандой самого ложного толка и натравливать немцев друг против друга, лежит печать нашей эпохи.

Когда главный обвинитель на Нюрнбергском процессе допрашивал меня во Дворце правосудия, он утверждал, что всех живущих за границей немцев нужно отнести к «пятой колонне» — к агентам Гитлера, используемым для революционизации мира, и что этой сильной организацией якобы управлял доктор Геббельс.

Я сказал ему, что такая организация — как она, впрочем, действительно уже много десятилетий существовала с другой стороны против Германии — все же невообразимо дорога. Лишь одна связанная с этим покупка прессы чужих стран потребовала бы гигантских сумм. Он согласился с этим утверждением. На это я объяснял ему, что точно знаю, насколько велик был бюджет Имперского министерства пропаганды, выделенный на зарубежную пропаганду, в то время, когда еще было возможно заниматься пропагандой за рубежом — например, до 1943 года. Самая большая сумма годового бюджета составляла один миллион имперских марок. Из этого должны были финансироваться: лекционные поездки, поездки больших симфонических оркестров и театральных ансамблей, а также видных деятелей искусства. К этому добавлялись расходы на спортивные мероприятия и — так сказать, «на полях» — также субсидии для газет, которые имели значение для культурной рекламы. При общем рассмотрении — смешная сумма, едва ли больше, чем ничего.

Затем я заметил, что НСДАП была запрещена всяческая активность за границей — за исключением круга «имперских немцев», — строго запрещена самим Гитлером. Гитлер однажды в моем присутствии гневно сказал одному ведущему члену партии, что национал-социализм — это не «экспортный товар» и он сам — не преобразователь мира и заботится лишь о том, чтобы помочь немецкому народу!

То, в чем упрекали нас враги Германии, они сами делали в гораздо больших масштабах нам во вред, и с расходами, которые, наверняка, в тысячу раз превышали бюджет нашего министерства пропаганды.

Англичане верили очень многому из того, что знаменитый тогда «лорд Гав-Гав» (Уильям Джойс, англичанин, нацистский пропагандист, повешен британцами в 1946 году — прим. перев.) говорил им в эфире, — но это почти ничего не изменило в их национальной позиции.

Немцы не могли верить тому, опровержение чему они видели ежедневно вокруг себя, но начиная с марта 1945 года их национальная позиция ослабла. И этот процесс все еще не закончен.

Пусть же эта книгу поможет оживить и углубить в нашем народе чувство, что столь оклеветанное и оболганное поколение отцов сделало все, что могло, в борьбе за будущее Германии, в верности добрым старым традициям, и оно займет в истории нашего народа подобающее почетное место.

Француз Гюстав Лебон (1841–1931) был одним из самых выдающихся психологов. Он очень много писал о способности людей к реагированию. Поэтому я в самом начале процитирую его слова: «Масса легко становится палачом, но так же легко она идет и на мученичество».

Нам еще часто придется вспоминать о нем, так как наш народ уже долгое время отдан на произвол жестокому врагу, о котором народ все еще почти ничего не знает. Уже поэтому мы, наконец, должны положить карты на стол, чтобы мы, немцы — все вместе — из-за все не желающей прекращаться клеветы медленно, но верно не утратили свой человеческий облик.

Наш народ — сам не понимая этого — уже давно стал мучеником. Вероятно, как раз именно потому, что у него нет качеств, чтобы стать палачом. Немцы во все времена были слишком доверчивы, слишком приличны и слишком честны, но прежде всего слишком откровенны — особенно тогда, когда у них все было хорошо. Тогда они всем рассказывали о своем счастье. И это приводило к непредвиденным последствиям, так как нет ничего лучшего, чтобы создать вокруг себя врагов. Уже вскоре в мире нашлись люди, которые на этом по сути своей безвредном факте начали строить политическую операцию большего масштаба: всемирную клевету на наш народ.

Лебон пишет: «Из всего вышесказанного мы делаем вывод, что толпа в интеллектуальном отношении всегда стоит ниже изолированного индивида, но с точки зрения чувств и поступков, вызываемых этими чувствами, она может быть лучше или хуже его, смотря по обстоятельствам. Все зависит от того, какому внушению повинуется толпа».

У нас, немцев, издавна была странная тяга к тому, чтобы в случае беды всегда винить самих себя. Это широко открывает ворота клевете.

Лебон: «Доказательством того, что успех составляет одну из главных основ обаяния, является одновременное исчезновение обаяния с исчезновением успеха. Герой, которого толпа превозносила только накануне, может быть на другой день осмеян ею, если его постигла неудача. Реакция будет тем сильнее, чем больше было обаяние. Толпа смотрит тогда на павшего героя как на равного себе и мстит за то, что поклонялась прежде его превосходству, которого не признает теперь. Когда Робеспьер посылал на казнь своих коллег и множество современников, он пользовался огромным обаянием. Но стоило перемещению нескольких голосов лишить его власти, и он немедленно потерял свое обаяние, и толпа провожала его на гильотину градом таких же проклятий, какими она осыпала его прежние жертвы. Верующие всегда с особенной яростью разбивают богов, которым поклонялись некогда. Под влиянием неудачи обаяние исчезает внезапно. Оно может прийти в упадок и вследствие оспаривания, но это совершается медленнее. Однако именно такой способ разрушения обаяния гораздо более действен. Обаяние, которое подвергается оспариванию, уже перестает быть обаянием. Боги и люди, сумевшие долго сохранить свое обаяние, не допускали оспариваний. Чтобы вызывать восхищение толпы, надо всегда держать ее на известном расстоянии».