Почти сразу вернулся Витек:
– Чего Палыч хотел?
– Не сказал, – растерялся Тонкий. – Я думал, он тебя ждет или, может, Леню.
– Не меня, точно. Поздоровался и убежал, чудила.
– Он еще канистру приносил, – наябедничал Тонкий.
Витек хмыкнул:
– Видел. С чем? Зачем?
– Меня спрашиваешь?
– М-да, странно, вообще.
– Даже для Валерия Палыча? – спросил Тонкий.
Витек пожал плечами:
– Для него, может, и нормально. Ладно, давай закрываться!
Он достал высокий котел, плеснул на него чистящим средством и принялся надраивать. Губка противно шуршала.
– Я скоро мать встречать пойду, посидишь один?
– Угу.
Деревья качались на ветру, не желая стоять смирно. Обычно Тонкому это не мешало, но сегодня, похоже, день не задался.
– Ленька поздно будет, он в городе. Я быстренько.
– Хорошо-хорошо. – Тонкий работал резинкой, стряхивая себе на колени бумажные катышки, и злился на упрямые деревья.
Витек еще поскреб котел, порассуждал на тему: «Какой странный этот Валерий Палыч». Потом вышел на крылечко, сунул ноги в кедах прямо в огромные кирзовые сапоги («грязно уже») и велел:
– Выходим.
Тонкий сгреб этюдник и непригодившийся ноут и пошел на выход. Ну не получается сегодня, что за беда?! Зато в доме есть Толстый и телик, и окно, в конце концов! Ракурс, конечно, совсем не тот, но упрямое дерево можно попытаться дорисовать.
Верный крыс еще на пороге метнулся под ноги и вскарабкался Тонкому на плечо.
– Преданный какой, ждет! – умилился Витек. – Ладно, я скоро! – Он снял с крючка куртку и вышел.
Пока Тонкий переобулся, пока налил себе чаю и покормил верного крыса, пока в комнату прошел – уже почти стемнело. Упрямое дерево за окном капитально затемнилось, да и ракурс опять же не тот…
Зато по улице короткими перебежками приближается солдат!
Не по дороге, а вдоль дома, по стеночке, по стеночке…
Тонкий не успел удивиться, как в дверь постучали. Не заперто же! Гость и не ждал приглашения, скрипнул дверью и шумно протопал в коридор:
– Есть кто?
Тонкий узнал голос Васнецова и вышел навстречу.
Васнецов и есть. Кто еще будет партизанить у стены, бежать, прятаться от собственной тени? Пародия на трусливого льва из книжки про волшебника Изумрудного города.
Васнецов зашел, ссутулившись, держа в руках наспех свернутую шинель.
– Витек, выруча… – на полуслове он заметил Тонкого и, конечно, спросил: – А где Витек?
«Крысу натравлю! – пообещал про себя Сашка. – Нельзя ж так над человеком издеваться! «Пытка одними и теми же вопросами» – звучит неубедительно, зато на деле…»
– Елену Анатольевну встречать пошел.
На лице солдата читался сложный эмоциональный процесс: сперва он сник, потом воспрял, потом и вовсе – растерялся:
– Елену Анатольевну? Отлично! В смысле, я быстренько. Э-э-э… В смысле, не помешаю. Дай нитку с иголкой, а? Свои потерял, а у меня авария. – Он развернул шинель, и на пол шмякнулся оторванный хлястик.
Да уж, авария. В армии (Тонкий читал) за грязные ботинки-то можно нагоняй получить, а тут – вон какое безобразие.
– Не по уставу, – как маленькому, объяснил Васнецов.
Сашка закивал, махнул на дверь комнаты:
– Проходи. – И невоспитанно принялся открывать наугад все шкафы. – Не знаю, где что здесь у Витька лежит…
– Я сам, не надо. – Васнецов прошел в комнату, по-свойски отодвинул ящик комода и вытащил коробку с нитками.
Тонкий почему-то понял, что хлястик оторвался не сам. И еще – что не в первый раз. Вон какой замызганный! Шинель выглядит новее.
– Я быстро! – еще раз пообещал Васнецов и действительно быстро принялся шуровать иголкой, как заправская швея.
В какой-то момент он даже запел, но, подняв глаза на Тонкого, быстро осекся.
– Жизнь у нас веселая, – виновато объяснил он Тонкому. – Зарядка, наряд, учения… За день обязательно что-нибудь оторвется или испачкается. А за внешний вид не по уставу по головке не погладят. Я насобачился уже, быстро пришиваю!
Тонкий не знал, что отвечать, сидел и кивал, посматривая в окно. Платформа недалеко, ушел Витек с полчаса назад, пора бы уже ему вернуться.
– А ты почему не в школе? – ни с того ни с сего спросил Васнецов.
Тонкий хотел огрызнуться: «Потому что уже вечер», но пожалел солдата и честно рассказал про сломанное ребро.
– Что, прямо сломали? – не поверил Васнецов.
– Трещина, – уточнил Тонкий. – Ломал я его в прошлом году, когда упал с лошади.
Васнецов промолчал, и Тонкий не стал больше распространяться о боевых ранениях. Странный он какой-то.
Хлопнула дверь. Солдат лихорадочно откусил нитку и свернул шинель хлястиком внутрь. Вернул иголку на место.
– Ты еще не уснул? – сунулся в комнату Витек. – Привет, Васнецов. А ты чего сидишь, иди встречай бабушку!
Тонкий не заставил себя ждать, выскочил в коридор. Бабушка и незнакомая доселе тетя Лена (или Елена Анатольевна, как удобнее?) уже выискивали тапочки в прихожей.
– Вот он, мой раненый герой! – сообщила бабушка, чтобы у тети Лены не осталось сомнений: в ее пекарне гостит не какой-то незнакомый парень, а вовсе даже бабушкин внук.
– Наслышана, – вежливо ответила тетя Лена. – Ну, здравствуй. – Тонкий не успел ответить, потому что тетя Лена тут же добавила: – Васнецов! Ты?!
Забыв про тапочки, она так и прошла в носках мимо Тонкого. Взяла за плечи вышедшего в коридор Васнецова и стала его вертеть-рассматривать, словно не верила.
Витек стоял рядом, и физиономия у него была удивленная.
– Это Васнецов, мам, – на всякий случай уточнил он. – Здесь рядом служит.
– Зашел шинель починить, Елена Анатольевна. Ходил в увольнение и порвал, – виновато добавил солдат.
– Ты здесь служишь? – не поверила тетя Лена.
Солдат стоял красный, как Дед Мороз, и тупо смотрел на свои ноги:
– Здесь, ага. Попросился поближе к дому, – сказал он, будто оправдывался.
– Ты вроде на «Рижской» живешь? – удивилась тетя Лена, но тут же забыла. – Надо же! Я и представить себе не могла, что ты здесь… Валентина Ивановна, помните Васнецова?! – Она повернулась и выжидательно посмотрела на бабушку.
Тонкий наблюдал сцену встречи и мысленно чесал в затылке. Этот Васнецов, похоже, учился в университете у тети Лены и бабушки. Ага, иначе бы тетя Лена не назвала сейчас бабушку: «Валентина Ивановна». Спорим, что минуту назад преподаватели говорили между собой на «ты» и по имени?
Сашке жутко не нравилась эта преподавательская привычка: при студентах переходить между собой на «вы». Что ли, студенты маленькие, не знают, как обращаться к преподавателю? Или бабушка боится уронить себя в глазах Васнецова тем, что кто-то в этом мире, пусть и Елена Анатольевна, может звать ее на «ты»?
Бабушка у двери задумчиво рассматривала солдата. С головы до кончиков начищенных сапог и обратно.
– Он и у меня был?
– Ну как же! – притворно возмутилась тетя Лена. – Первый курс в том году. Актерский факультет!
– У меня там было мало занятий, – оправдывалась бабушка, не переставая рассматривать Васнецова. – Они вроде по два часа в неделю занимались, разве запомнишь?
– Зато я его часто видела! – засмеялась тетя Лена.
Васнецов застенчиво смотрел в пол и пытался улыбнуться. Тетя Лена теребила его, как родного:
– Что стоишь молчишь, скажи что-нибудь! Как ты? Пойдем чай пить! Витя, накрывай, Валентина Ивановна, идемте, потом вспомните, а нет – так я напомню.
Васнецов рассматривал пол и теребил горящие, наверное, уши. Он осторожно повел плечом, освобождаясь от рук тети Лены, и промямлил:
– Мне пора. Увольнение до двадцати часов.
Тетя Лена прямо сникла. Словно она целый год ждала этого Васнецова, письма писала, ночей не спала. А он приехал, показался и вот уже ручкой машет: пора, пора, увольнение до двадцати…
– У вас там строго, – сказала она, как будто самой себе. – Ну, заходи тогда. Я не знала, что ты здесь служишь…
– Он заходит, ма, – вмешался Витек. – Часто заходит. Только я не знал: он что, у тебя учился?
– Ну да! – обрадовалась тетя Лена.
– Я сам не знал, – смущенно ответил Васнецов. – Заходил пару раз, пирожки купить, вас не видел.
– Я редко приезжаю! По выходным, и то не всегда удается выбраться.
– А… – Васнецов по-прежнему смотрел в пол.
Оно и понятно: забегаешь так в дом к знакомому, шинельку подшить, а там – твой бывший преподаватель! Да еще целых два! С детьми-внуками. Есть от чего в пол смотреть и бубнить себе под нос:
– Не знал, вот сюрприз…
Тетя Лена разулыбалась и хлопнула Васнецова по плечу.
– Ладно, беги, Толяш. Будет время – заходи, поболтаем.
– Толяша! – включилась бабушка. – «Падеж мужского рода!» Все, вспомнила, вспомнила! – Тонкому показалось, что она сейчас захлопает в ладоши, как первоклассница. – Первый курс актерского в прошлом году! Ну, ты выдал тогда на экзамене!
Сашка хихикнул: «Падеж мужского рода» – это сильно даже для первокурсника. Неужели бабушка могла такое забыть?! И прозвище такое броское – «Толяша»… Тоже, кстати, где-то слышал.
