Звонила Катька.
– Рома, я кое-что вспомнила! – звонко объявила она. – Там, в кладовке, был один холст, очень похожий на ту картину. Может, мне это теперь так кажется, ведь рассмотреть его, сам понимаешь, я не могла.
– Да ну! – воскликнул Ромка. – И откуда он там мог взяться? Кстати, я и сам тебе хотел позвонить. Ты нам говорила, что перед пожаром видела в галерее торопящуюся куда-то женщину. Не помнишь, какой она была: молодой, старой?
– Старой и толстой, – не задумываясь ответила Катька. – Ой, и еще на щеке у нее шрам был. Точно. Я его сразу заметила.
– Это новая помощница Павла Петровича, – разочарованно пояснил Ромка, и они с Лешкой, перебивая друг друга, рассказали Катьке о том, как продвигается их расследование и что им удалось сделать за последние дни.
Затем о том, как развиваются события, захотел узнать Славка. А вслед за Славкой позвонил Венечка. Пришлось Ромке и ему повторять все сначала, а Лешка пошла гулять с Диком.
– Видишь, Венька, какие дела. Скоро уже мы все выясним, недолго осталось, – резюмировал Ромка. Он был настолько увлечен беседой со своим другом, что даже не заметил, как в комнату вошел неизвестно откуда взявшийся и донельзя грозный Олег Викторович.
– Опять вас почти целый день не было дома! Придется принимать меры. – Олег Викторович сделал еще один шаг вперед, и вдруг что-то громко хрястнуло у него под ногой.
Ромка вздрогнул и с ужасом увидел, что отец наступил на край подрамника его творения.
– Ты что наделал? И почему ты под ноги не смотришь? – запричитал он. – Ты же мне такую картину загубил! А я, между прочим, завтра собирался ее в галерею везти.
– А ты не разбрасывай по полу свои шедевры, – проворчал отец, но было видно, что огорчен он не меньше сына. Присев на корточки, Олег Викторович взял Ромкину картину в руки:
– Что же он такой хлипкий, этот подрамник?
– Откуда я знаю! Вот скажи, что мне теперь делать?
Отец поднялся с пола:
– Купить новый, только и всего. Я, так и быть, возмещу убытки.
– В двукратном, нет, в трехкратном размере, – тут же воспользовался случаем Ромка. – Ведь мне к моей картине еще и рама нужна.
Олег Викторович вздохнул, сходил за бумажником и выдал Ромке несколько купюр.
– Бери, так и быть.
– Спасибо, – продолжая хмуриться, Ромка спрятал деньги в карман, разыскал клещи и принялся вытаскивать гвозди из сломанного подрамника.
За этим занятием его и застала Лешка, вернувшись с прогулки. Она прошла в комнату и увидела, что ее брат с довольным видом отдирает свою драгоценную картину от деревянных планок.
– Что случилось и чему ты так радуешься?
– Отец на мой «Круг» наступил, и у меня теперь деньги не только на новый подрамник есть, но и на раму тоже, – похвастался Ромка. – А еще он себя виноватым почувствовал и про уроки ничего не спросил, зря мы боялись. – Лицо его вдруг омрачилось: – Но только пока я подрамник куплю, пока прибью, снова время уйдет, а мы же решили ее завтра отвозить.
– А ты отвези пока один холст, – посоветовала Лешка. – Помнишь, на Арбате в одном месте абстрактные картин не только без рам, но и без подрамников продавались? И нести легче будет. А подрамников у них в мастерской сколько угодно, там и прибить можно будет. Если, конечно, картину у тебя примут.
– А ты что думаешь, не примут? – всполошился Ромка.
Лешка вспомнила, как Павел Петрович говорил Арине о том, что он в свою галерею берет только настоящие произведения искусства, а в отношении Ромкиного шедевра у нее все-таки были некоторые сомнения. Но не говорить же ему об этом!
– Там будет видно, – только и сказала она.
– А я на двести процентов уверен, что она Павлу Петровичу понравится. А подрамник и рама – дело и впрямь десятое. Их и потом несложно присандалить. – И, развернув перед собой разукрашенный холст, Ромка восхищенно поцокал языком: – Красота!
Поужинав, Лешка выложила на стол учебники, но, прежде чем учить уроки, включила компьютер. Прямой связи с Артемом не получилось, но он оставил письмо. Брат присоединился к ней:
– Ну, и что там у нас Темочка пишет?
Артем всецело одобрил Ромкину идею установить в галерее веб-камеру. И еще он предлагал получше поразмыслить и поискать преступника среди людей, до сих пор остающихся вне всяких подозрений, но так или иначе связанных с галереей. А о Ромкином шедевре Артем вообще никак не отозвался, хотя фотография картины была отправлена ему уже давно.
– Темке хорошо. Советы дает, а сам ничего не делает, – буркнул Ромка, обидевшись на то, что лучший друг не соизволил похвалить его произведение. – Будь он здесь, я бы посмотрел, как бы он кого вычислил.
Вернувшись на следующий день из школы, Ромка тут же выбросил из головы противные мысли о гадкой учебе. Он даже о расследовании не думал, а только о том, какое впечатление произведет его картина на Павла Петровича. Аккуратно свернув холст, он упаковал его в оберточную бумагу.
– Хорошо, что я теперь знаю, как правильно картины сворачивать! Лешк, так мы идем? Тогда давай скорей есть – и вперед!
– Я только Дика выведу, – разогрев обед, отозвалась сестра и, поев, быстро оделась.
Лешка гуляла недолго.
– Там дождь, – сказала она, стряхивая с куртки капельки воды.
– Плевать на дождь, – заявил Ромка. – Возьмем зонт.
Лешкин Дик, шумно отряхнувшись, вбежал в комнату и оставил на полу мокрые грязные следы. Лешка вытерла пол и решила вымыть Дику лапы, чтобы не гневить маму, если она явится домой раньше них.
Налив в ведро воды, она вынесла его в прихожую и попеременно стала совать туда собачьи лапы, а затем вытирать их специальным полотенцем. А Ромка стоял над ней и беспрерывно нудил:
– Ну что ты так медленно! Зачем ты это затеяла? С тобой только свяжись!
И тут отчаянно заверещал Попка, призывая к себе хозяина. Оказалось, что попугай в очередной раз запутался в веревке, на которой держался его колокольчик. Пришлось Ромке его распутывать. Попка при этом кричал: «Омочка, пусик мой!» и больно клевался.
Когда же несносный попугай наконец получил свободу, Лешка все еще не была готова идти в галерею. Вместо того чтобы одеваться, она извлекла откуда-то маленький пузырек и стала рыться в аптечке.
– Что ты ищешь? – недовольно спросил Ромка.
– Пипетку.
– Зачем тебе пипетка?! – потеряв всякое терпение, завопил брат.
– Дику в уши капли закапать, у него опять аллергия.
Сказав это, Лешка тут же испуганно прикрыла рот рукой, но было уже поздно. Дик прекрасно все понял. Больше всего на свете он боялся именно этой процедуры, и слов страшнее «закапать в уши» для него не существовало. Пес тут же забился под кухонный стол, откуда его нельзя было выманить никакими посулами. Он отверг даже сахарную косточку, которую Лешка стала совать ему прямо в нос, и лишь сопел: мол, знаю, зачем ты меня зовешь, не обманешь.
– А потом нельзя это сделать?! – вконец озверев, вскричал Ромка.
Но Лешка была непреклонна:
– Потом нельзя. Он все время скулит и лапами уши трет, а мне его жалко. И нельзя запускать болезнь.
Чтобы ускорить дело, Ромка вышел на лестничную клетку и нажал на звонок, но умный Дик никак на трель не прореагировал. Тогда он позвал соседского мальчишку и попросил его постучаться к ним как можно громче. Мальчишка забарабанил изо всех сил в дверь, инстинкт охранника в Дике взял верх над страхом, и, забыв об угрозе со стороны хозяйки, пес с лаем ринулся в прихожую. Лешка тут же закрыла кухонную дверь и строго приказала:
– Сидеть!
Дик оглянулся. Путей к отступлению не было, и он покорно сел. Лешка капнула ему в оба уха по несколько капель. Пес тут же вскочил, затряс головой, заметался и наткнулся на ведро с грязной водой, в котором Лешка только что мыла его лапы. Ведро опрокинулось, вода, подтопив мамины тапочки, хлынула в комнату.
– Мы же соседей зальем! – воскликнула Лешка. Она схватила собачье полотенце, бросила его на воду и приказала: – Помогай!
– Главное, что мы опоздаем! – заорал Ромка. Он побежал за тряпкой в ванную, а по дороге со всего маху пнул Дика ногой, но пес увернулся, и Ромка растянулся на мокром полу.
Охая, потирая ушибленную коленку и упрекая во всем сестру, он отправился переодеваться: нельзя же такую картину относить в грязных джинсах.
Всю дорогу Ромка хромал и ворчал на Лешку, но в галерею вошел с сияющей улыбкой и направился прямо к кабинету.
Павел Петрович разговаривал с кем-то по телефону. Он заметил брата с сестрой и махнул им рукой, подождите, дескать. Ромка поздоровался с Анастасией Андреевной и вплотную приблизился к Богачеву, ожидая конца его разговора. А когда тот положил наконец трубку, торжественно объявил:
– Я решил, что еще одна хорошая картина вам никак не повредит, – и, развернув холст, представил Павлу Петровичу и его помощнице свой шедевр. – Это мой друг написал, а я решил показать его вам. Ну и как?
Ромка замер, ожидая восторженных возгласов, но их почему-то не последовало. Богачев рассеянно взглянул на картину и, не рассмотрев ее толком, снова взялся за телефон. Анастасия Андреевна тоже промолчала и с каким-то холстом в руках удалилась в мастерскую. Опешив от такого невнимания к себе и своему произведению, новоявленный художник дернул Павла Петровича за рукав:
