по очереди помыли руки, спели и наконец вошли в столовую.
Обед пах восхитительно: нежный аромат жасминового риса, густой запах чёрных бобов и сладкий – спелых бананов. Это были гигантские бананы с Карибских островов. Мари была родом с Кубы и часто готовила такие вкусные кубинские блюда, которые мне было крайне трудно не полюбить. Пока я садилась за стол, мой рот наполнился слюной.
Сервировка стола тоже выглядела аппетитно: массивные зелёные тарелки на пурпурных пластиковых салфетках. Ох и голодная же я была, раз подумала о том, чтобы съесть сервировку! Всё было такое красивое. Всякий раз, попадая к папе, я боялась что-то трогать, чтобы не нарушить красоту. Не то что наш дом – здесь как будто никто не живёт. Прямо как в домике с журнальной обложки. Больше всего боялась, что могу что-нибудь сломать, и тогда папа меня разлюбит. Вот когда он жил с нами, я из-за этого не волновалась. Он просто был моим папой. А теперь при нём я чувствовала себя как на иголках. Это было ужасно. Как будто он стал кем-то другим или что-то в этом роде – хотя он всё равно оставался собой. Я и сама не знала, как это объяснить.
Мари наполнила наши тарелки рисом, бобами, бананами и креветками. Ну и ну! А вот это уже интересно. Я затаила дыхание, когда она протянула Хрустику полную тарелку.
– Это что? – Хрустик ткнул пальцем в креветку. Он был вегетарианцем с четырёх лет, когда узнал, что мясо – это части животных. И отказался есть своих друзей.
– Это камаронес, – назвала их Мари по-испански.
– Камаронес – это животные или паста? – Хрустик сердито уставился в тарелку.
– Я думала, что он не ест карне, – Мари виновато посмотрела на папу.
– А я не думал, что морепродукты относятся к мясу, – пожал плечами папа.
– Камаронес – это креветки, а карне – мясо, – сказала Ронни. – Ты ведь ешь рыбу?
Я наслаждалась этой перепалкой. Обычно Хрустик сметал всё, что готовила Мари. И вот наконец это случилось. Хрустик больше никогда не станет ей доверять после того, как она обманом попыталась подсунуть ему его животных-друзей.
– Рыба – тоже животное, – заявил Хрустик. – Я не ем никого, у кого есть позвоночник.
– А как насчёт медуз? – не выдержала я. – Их бы ты съел? Они беспозвоночные.
– А слизняки? – подхватила Ронни.
– Поправка. – Хрустик сердито сморщился. – Я не ем ничего, что движется, – и он решительно оттолкнул от себя тарелку.
– Это я виноват, – заметил папа.
– Но ты же ешь бактерии и грибы, – напомнила я. – А они тоже движутся.
– Фу, гадость. – Ронни поморщилась.
– Если ты ешь сыр и шампиньоны, значит, ты тоже ешь бактерии и грибы.
– Никакие грибы я не ем! – Гадская Ронни отмахнулась от меня вилкой. – Я ем только клубнику, как Жулик.
Мари с подавленным видом опорожнила тарелку Хрустика в раковину. И подала ему новую тарелку – без креветок.
– Прости меня. В следующий раз я приготовлю обед без живых существ. Мне очень жаль.
У Мари был такой вид, будто она вот-вот заплачет. Она изо всех сил старалась нам понравиться, но меня-то не проведёшь вкусняшками и сладостями. И вот сейчас все очки, набранные ею у Хрустика благодаря домашней кухне, прогорели из-за faux pas с креветками. На уроках английского нам объяснили, что faux pas – это по по-французски, и значит «ложный шаг». И я представила отряд креветок, делающих ложные шаги своими ложными ножками.
Все выходные я старалась отделаться от грызшего меня подозрения. Это было глупо, но я ничего не могла поделать. Я снова обдумывала факты.
Гадская Ронни – девочка десяти лет и носит очки с резинкой. Она играет в футбол и ходит в грязных белых носках. У её мамы имя начинается на букву М. У неё чёрно-белая собачка, которой повязывают розовые ленточки и, возможно, цепляют заколки. И в довершение всего Ронни нравится лис Жулик, а это не то же самое, что ненавидеть Дашу-путешественницу. То есть я могла сделать ошибочные выводы из грубых штрихов мелка на раскраске. Может, она просто не умеет раскрашивать картинки. Но вот хватит ли Ронни ума на все эти загадки?
С балкона я смотрела за тем, как Хрустик и Ронни гоняют мяч во дворе. В погоне за мячом Хрустик перепрыгнул через клумбу. Я только диву давалась, как они умудряются ничего не разбить своим мячом. Двор был тоже аккуратным и ухоженным, с красивыми клумбами, скамеечками и фонтаном посередине.
Ронни, как настоящий профи, вела мяч по самому краю лужайки. Она надела один зелёный и один синий наколенник. И она отлично владела мячом. Пожалуй, я и сама бы подумала о том, чтобы прикрепить к очкам резинку, если бы это не выглядело так по-дурацки. Зато тогда очки не падали бы у меня с носа, когда в очередной раз меня толкнут возле школьных шкафчиков, и их не придётся постоянно поправлять.
Ронни легко обошла Хрустика, ведя мяч ногой. Эти разные наколенники выдавали её с головой. Скорее всего, она и есть похитительница львов. Все улики указывают на Ронни. Но зачем – и как – Ронни украла Аполлона? И где она его прячет, если это её рук дело? Мне требовались более веские улики помимо тех принадлежавших Ронни вещей, что я уже нашла на месте преступления. И я не могу просто так обвинить её в воровстве – по крайней мере, если хочу снова увидеться с папой. Потому что обвинение в похищении Аполлона может стать той самой соломинкой, что сломает спину верблюду.
Я должна доказать, что это Ронни похитила Аполлона. Если бы я добыла прядь её волос, то смогла бы сравнить их с тем, что сняла с очков, найденных на месте преступления. Но как мне это сделать? Не могу же я просто спуститься во двор и выдрать у неё клок волос – как бы мне этого ни хотелось.
Придётся найти её расчёску – если она вообще пользуется расчёской, чего не скажешь по всклокоченной шевелюре. Я вернулась в дом. Держась за перила, на цыпочках я поднялась на второй этаж. Я уже собиралась открыть дверь в спальню Ронни, когда услышала, что по коридору идёт Мари, цокая высокими каблучками.
Я метнулась в общую ванную и заперла дверь. В этой ванной не было видно никаких вещей Ронни. Раковина и полочки из полированного гранита сверкали безупречной чистотой, и всё здесь
