Залы мелькали, как в калейдоскопе. Вот белый мрамор скульптур. Вот зал с портретами героев Отечественной войны 1812 года. А в этом зале они уже были. Значит, пошли вкруговую.
— Время? — отрывисто спросила Ира.
— Через двадцать минут заканчивается наш осмотр.
— Хорошо. Идем на выход.
— А где выход?
— Смотрите таблички.
— Вон туда.
— А теперь?
— Туда.
— Здесь мы тоже были.
— Черт!
— Да где же выход?
Новая проблема заслонила собой все, даже преследование соседа. Выхода не было. Выйти по табличкам — все равно, что решить сложнейшую головоломку.
— Извините, где здесь выход? — рванулась Ира к какой-то группе экскурсантов.
— Идите за нами.
Группа, ведомая экскурсоводом, как-то очень быстро выбралась из лабиринта залов. Но на выходе Львенка уже подстерегал сосед.
— Номерок, — сказал он, приблизившись вплотную и уже не смущаясь присутствием девчонок.
— Я ничего не сдавал в камеру хранения!
Львенок говорил чистую правду. Никакого номерка у него не было.
Девчонки стояли молча. Они не знали, что делать.
— Одна компания? — вдруг усмехнулся сосед. — А где еще один дружок? Тот, что вызывал "Скорую"? Караулит контейнеры?
— Ребята! Собираемся здесь! — это был командный голос Евгении Кирилловны.
— Нас зовут! — решительно сказала Зина и поволокла друзей за собой.
Сосед прикусил нижнюю губу, решая, что делать дальше, но за ребятами не пошел. Группа вышла на улицу. Костя с сумкой стоял у выхода.
— Все нормально, — шепнул он, передавая Львенку сумку. — За мной никто не следил.
— Зато за нами следят, — вздохнул Львенок. — Он догадался, что сумка у тебя. Перехитрить его не так-то просто.
— На сегодня у нас еще одна экскурсия, — объявила Евгения Кирилловна. — В Кунсткамеру. Поскольку это совсем недалеко, автобус нам не понадобится. Пройдем пешком.
Ребята переглянулись. Безнадежный случай. За пешей экскурсией соседу проследить несложно, а вот ребятам скрыться от него — почти невозможно.
— Придется отдать сумку, — сказал Зина, и Львенок тут же со злостью подумал, что Зинка все-таки трусиха и дура, не зря он с ней каждый день ругается.
— Отдать сумку? — переспросил он.
— Отдать. Это его вещи.
— А если там шпионские донесения?
— Ну и пусть он подавится этими донесениями!
— Тихо, тихо! — вмешался Костя. — Сумку отдавать нельзя. Нужно придумать что-то похитрее.
— Что?
— Теперь давайте я буду отвлекать. Я пойду в музей и сдам в камеру хранения сумку. Но контейнеров там не будет.
— А где будут контейнеры? — в один голос поинтересовались остальные.
— У вас.
— План, конечно, хороший, но пустую сумку не возьмут в камеру хранения, — качнул головой Львенок.
— Положим туда вещи. Львенок, давай кепку. Я сниму ветровку. Сумка уже не будет пустая.
— Но она легкая!
Костя присмотрелся, на ходу подобрал какую-то железяку и сунул ее в сумку.
— Я пойду с тобой в музей, — сказала Ира. — Сосед к тебе обязательно подойдет. Лучше, если нас будет двое.
— Выходит, я с Львенком буду таскать эти контейнеры? — изумилась Зина. — Не пойду я с ним!
Львенок косо посмотрел на нее, но промолчал. Он тоже не жаждал бродить по городу в ее сопровождении, но, в отличие от Зины, он понимал, что другого выхода нет. Нужно разделиться. И нужно потерпеть друг друга. Не так уж это и долго.
— Пойдешь! — приказным тоном оборвала Зинку Ира. — Львенку опасно оставаться одному. Тем более с контейнерами в руках.
Зинка что-то еще проворчала, кажется, насчет того, что кто-то идет в музей, а не охраняет Львенка, а кому-то приходится… Но ее не слушали. В это время Ира, Львенок и Костя на ходу разгружали и снова загружали сумку. Для этого пришлось вклиниться в самую толпу ребят, чтобы сосед не мог на расстоянии разглядеть их манипуляции.
У Кунсткамеры, у самого входа, смешавшись с очередью в кассу, Зина и Львенок исчезли, унеся с собой контейнеры. Костя и Ира совершенно спокойно подошли к камере хранения, сдали сумку, получили номерок и пошли за экскурсоводом вместе со всеми.
— Он идет за нами, — прошептала Ира, заметив соседа.
— Хорошо. Не оборачивайся, — попросил Костя.
И Ира, и Костя тщетно пытались прислушиваться к рассказу экскурсовода. Они бездумно переходили из зала в зал, спинами чувствуя поблизости противника. Неприятное ощущение.
— Скорее бы уже подошел! — не выдержала Ира.
Костя не ответил. Он смотрел на заспиртованных уродцев и думал, что неплохо было бы вот так же заспиртовать сейчас соседа, чтобы он сидел в банке, не шевелился и не искал контейнеры. Пусть бы его потом расспиртовали. Но потом. Когда ребята увидят уже содержимое железного контейнера, а еще лучше, когда уедут в Москву.
— Давай нарочно отстанем от группы, — предложила Ира. — У меня уже нервы не выдерживают.
Костя хотел сказать, что и у него нервы на пределе, но подумал, что это будет как-то не по-мужски, и коротко ответил:
— Давай.
Экскурсовод что-то увлеченно рассказывал про древние народы Южной Америки, а Костя и Ира остановились как вкопанные перед огромной фигурой индейца с ярко разрисованным лицом. Наверное, они остановились слишком резко, и выглядела их остановка не очень естественно, но сосед не обратил на это никакого внимания. Он тут же воспользовался удобным случаем, подошел к ним и потребовал:
— Номерок!
Костя без лишних слов достал из кармана номерок и протянул его соседу. Ему даже не пришлось разыгрывать удивление или испуг — лицо невольно выразило страшное волнение, а рука, протягивающая номерок, заметно дрожала.
Сосед рывком выхватил у него номерок и почти выбежал из зала.
— А вдруг он вернется? — спросила Ира.
Косте стало неловко, что она видела его дрожащую руку, поэтому он небрежно произнес:
— Пусть попробует! Я тогда охрану позову и скажу, что он у меня номерок украл.
1723 ГОДПетр все больше любил уединение в маленьком дворце "Монплезир". Здесь все было сделано по его вкусу. Царя в "Монплезире" никто не осмеливался тревожить.
Год от года хорошел Петергоф. Совсем недавно забили фонтаны. И придворные, и иноземцы дивились на "Шахматную гору", на Большой каскад с гротом, на "Пирамиду", на великолепные мраморные статуи "Адам" и "Ева".
К Большому парадному дворцу теперь нельзя подойти на яхтах, как раньше. Крутое побережье уже не кажется диким. Разбиты регулярные парки на европейский манер, с четкими линиями-аллеями, с подстриженными деревьями, с симметрично расставленными скульптурами и фонтанами.
Петр обдумывал слова нового указа, но никак не мог сосредоточиться. Завтра Самсониев день, день преславной Полтавской баталии. Празднества в Петербурге. Фейерверк и маскарад в Петергофе.
Петр вспоминал такой же летний день 1709 года. Четырнадцать лет минуло, а каждый миг той битвы перед глазами, будто вчера была.
Мелькают шведские знамена со львом на гербе. Атака. Громогласное "Ура!". Неистовая скачка впереди войска. Свист ядер и пуль.
Пожалуй, ни одно событие в жизни Петра не было таким ярким, как битва под Полтавой.
Петр вспомнил, что сегодня ему предлагали украсить Большой каскад центральной фигурой — позолоченной статуей Самсона, разрывающего пасть льву. Это символ победы над шведской армией Карла Двенадцатого.
"Сия преславная виктория произошла в Самсониев день, государь".
Впрочем, символ не нов. Тогда, после баталии, появились гравюры, на которых Петр изображался "Самсоном Российским", а Карл — поверженным львом.
Надобно ли такую скульптуру делать центральной? Хорошо ли будет? Не тщеславие ли это? Так ли усердно постарался он, Петр, для государства своего Российского?
Петр вдруг с горечью понял, как мало сделано. Конечно, русский народ ученее стал. Не только церковные школы теперь, но и светские. Не надо нынче за любыми знаниями в Европу выезжать. Есть Пушкарская школа, есть школа математико-навигацких наук, есть медико-хирургическая, инженерная, артиллерийная школы, школы переводчиков при коллегиях, морская академия.
Все делает Петр, чтобы сделать народ просвещеннее. Открыты общедоступный театр, музей-кунсткамера, где за посещение денег не берут, наоборот, угощают всех пришедших, дабы интерес к диковинным вещам в них пробудить. Есть теперь в России и публичная библиотека.
Построены Петербург, Кронштадт, Петергоф. Флот российский появился. Да много еще чего.
Но много еще сделать предстоит. А молодость ушла. Ушли лучшие годы. Все сильнее и сильнее давит груз прожитых лет. Пора подумать о том, кто унаследует престол.
Это мысли темные, тяжелые, и Петр морщит лоб. Сына Алексея нет в живых. Да и какой бы из него наследник вышел? Против отца заговоры строил. Крут был Петр на расправу с сыном. Слишком крут… Никогда того греха не замолить.
