– Только я с вами этой ерундой заниматься не буду, – сказал он с набитым ртом. – Сами справитесь, я вам все объяснил. А у меня дела поважнее. Нужно форт достроить и бомбомет в нем установить…
Подробно рассказывать о том, как мы спасали лодку, я не буду. Лешка уже все объяснил. Остановлюсь только на некоторых характерных эпизодах. И еще одном приключении.
Сперва мы с папой дедовым «Богатырем» отбуксировали к Чертову пальцу и затащили в «бидон» подходящие бревна. Связали из них плот в виде рамы, используя веревку, которой вытаскивали из колодца меня и золото.
А потом каждый день отправлялись в «бидон», как на работу. Мама с Алешкой и Акимыч, которого мы на всякий случай вооружили берданкой, оставались в лагере.
И вот в одно прекрасное свежее утро, когда мы отходили от берега, за длинной песчаной косой, тянувшейся далеко в море, послышался какой-то глухой раскатистый звук – будто из пушки грохнуло.
– Браконьеры! – воскликнул папа и прибавил ходу.
Но мы опоздали. Обогнув косу, увидели только корму удирающей моторки, скрывшейся за островом.
А по красивому заливу плавали какие-то пятна. Или комки. Они покачивались на волнах, поднятых мощным браконьерским мотором.
– Это рыба, – сказал папа с горечью. – Они глушили ее динамитом.
Возле самого борта «Богатыря» я увидел громадную, как хорошее полено, треску. Она еще немного шевелила жабрами и плавниками. А когда ее толкнула волна, вяло перевернулась, показав свое лопнувшее брюхо.
А дальше… Дальше казалось, что все море покрыто убитой рыбой: разорванными бычками, оглушенной навагой и зубаткой, белобрюхой камбалой, похожей на рваные куски бумаги.
– Это только та рыба, что всплыла, – зло проговорил папа. – А на дне ее еще больше. Рванули, собрали поскорее самую крупную и удрали, негодяи!
Я никогда еще не видел папу таким злым. И никогда не видел, что могут натворить человеческая жадность и жестокость.
Почти до самого Чертова пальца папа молчал, сжав зубы. А потом сказал:
– Когда мы путешествовали здесь в первый раз, у нас был знакомый медведь. Странный какой-то – добрый и грустный. Мы часто видели его на высокой скале, над самым морем. Стоит и задумчиво смотрит вдаль, будто кого-то ждет, по кому-то тоскует. Он часто приходил к нам в лагерь и вылизывал посуду, если мы не успевали ее помыть. Вылижет, выпросит лакомый кусочек, вздохнет и опять идет на свою любимую скалу…
– И что?
– Браконьеры его застрелили. Воспользовались тем, что он был совсем домашний, доверчивый. Прямо из рук брал хлеб… С тех пор я их ненавижу.
– Но ведь мы тоже охотимся, – сказал я.
– Мы никогда не берем на охоте больше того, что нужно для пропитания. Соблюдаем правила, нормы отстрела. Законная охота даже полезна природе. – Он помолчал и добавил: – Никогда не стреляй просто так, для удовольствия. Нормальный человек не может радоваться бессмысленной гибели животного или птицы.
Папа говорил серьезно, строго и убежденно. И я запомнил его слова…
Мы вошли в «бидон», пришвартовали «Богатыря» у «ступенек» и принялись за работу.
Самое трудное было – закрепить веревки на лодке. Тут требовалась определенная подготовка.
Прежде всего мы натаскали и сложили на самой нижней «ступеньке» хорошие березовые дрова и развели мощный костер. Когда в нем зардели горячие угли, папа переоделся для тепла в свой спортивный костюм, в котором он обычно спал, и мы перешли на плот, в серединке которого торчал из воды кончик мачты.
С обеих концов плота мы спустили в воду веревки в виде петель с привязанными к ним камнями – одну там, где был нос лодки, другую – у кормы.
Папа, как следует надышавшись и набравшись мужества, ахнув, плюхнулся в воду и исчез в глубине. Вода была прозрачная и, когда она успокоилась, мне хорошо было видно, как он, путаясь в водорослях, заводит первую веревку под нос лодки и как затем стремительно вылетает на поверхность.
Отдышавшись, папа снова нырнул и проделал то же самое у кормы. Правда, не с одного раза.
Когда он вылез на плот, у него так стучали зубы, что я не смог разобрать, что он хочет сказать.
Мы поскорее перебрались на «ступеньку» к костру. Папа содрал с себя мокрый костюм, изо всех сил растерся полотенцем, оделся в сухое и навис всем телом над углями.
– Что ты хотел сказать? – спросил я, когда к нему вернулся дар речи.
– Жуть! – одним словом обрисовал папа свои ощущения.
Но главная работа была сделана.
Мы снова перебрались на плот, натянули и накрепко завязали веревки и в ожидании отлива пошли на охоту.
Побродили по лесу. Спугнули стаю куропаток. Но папа не успел выстрелить, и они скрылись за деревьями.
По-моему, он просто не хотел сейчас стрелять в живое: слишком сильное потрясение мы испытали в заливе, за косой.
– Пойдем к морю, – сказал папа. – Постреляешь в цель.
Обойдя «бидон» стороной, мы спустились на берег. Здесь он был весь покрыт булыжниками, которых становилось все больше – море отступало от берега.
Мы отыскали среди камней большой белый пенопластовый шар – поплавок, оторвавшийся от рыбацких сетей. Бросили его в воду, и он стал, плавно покачиваясь на волнах, все дальше отплывать от берега.
Папа зарядил ружье, строго повторил правила безопасности и протянул его мне.
Я прицелился в поплавок и нажал спуск. Ружье сильно ударило меня в плечо своим прикладом, далеко от шара хлестнула по воде дробь и запрыгала рикошетом по волнам, пока не ослабла и утонула.
– Ошибка, – сказал папа. – Стреляй в тот момент, когда поплавок замрет на гребне волны – вверх уже не поднимается, а вниз еще не пошел. И прижимай крепче приклад, а то плечо отобьешь. Понял?
Я кивнул и снова выстрелил. На этот раз удачнее – поплавок отпрыгнул в сторону, видимо, несколько дробинок его зацепили.
– Молодец, – сказал папа. – Очень неплохо для начала. Дай-ка мне.
Он постоял некоторое время, опустив ружье, держа его почти у колен, потом вдруг резко вскинул и мгновенно выстрелил. Белый шар словно взорвался – исчез, разлетевшись мельчайшими крошками.
– Тоже неплохо, – скромно похвалил я папу.
Мы еще немного постреляли, а потом папа сказал: «Пора», и мы полезли в свой «бидон».
(Забегая вперед, скажу, что вскоре я подстрелил на воде свою первую утку, а потом сбил влет куропатку.
– Жалко? – спросил папа, когда я подобрал ее в кустах черники.
У белой, с мохнатыми лапками птицы были мертво поникшие крылья, а на клюве застыла капелька крови. А ведь она только что клевала ягоды.
– Жалко, – признался я.
– Это хорошо, – сказал папа. – Я рад за тебя. И спокоен.)…
Когда мы вернулись, то увидели, что веревки не только ослабли, а плавают кольцами рядом с плотом.
Мы быстренько выбрали их и снова закрепили. А во время прилива подтянули плот с висевшей под ним лодкой к берегу.
В следующий отлив мы увидели уже не кончик мачты, а почти всю.
Тут послышался стук мотора, и в «бидон» вошла лодка с нашим знакомым бородачом-биологом с Биостанции.
Мы помогли ему пришвартоваться и сели пить чай, чтобы обменяться новостями.
– Нам трех волков доставили, – радостно сообщил биолог. – Их на острове Дальнем поймали, будут теперь здесь обживаться.
– А зачем? – спросил я. – Здесь и своих хватает.
– Не хватает, – не согласился биолог. – Чтобы лоси и зайцы хорошо бегали, чтобы здоровенькими были, еще волки нужны. – И пояснил: – Волки ведь больных и слабых животных режут, а остальных гоняют, заставляют спортивную форму держать.
Он с таким восторгом об этом рассказывал, будто на Биостанцию не злобных хищников привезли, а свежие фрукты.
– А у вас какие дела? Хорошо отдыхаете? Нравится у нас?
Папа рассказал о наших приключениях и про браконьера на море.
Биолог круто выразился.
– Это наверняка Багров, Филина сообщник. Они всегда вместе разбойничали. Филина-то посадили, а Багров выкрутился. Никак его отловить не можем. Негодяй! – с такой же злостью, как и папа, сказал он. – Мы тут каждую козявку бережем, а он все подряд бьет. И на суше, и на море. Попался бы он мне!
После чая мы помогли биологу разместить в бухте всякие приборы. Он объяснил, что будет брать пробы воды на соленость и на содержание в ней разных нужных веществ, определять состояние морского дна по виду какого-то планктона, – и совсем нас запутал всякими научными терминами. Я только понял, что это очень важное дело для рыбы и морского зверя. И с удовольствием ему помогал.
А потом, когда поднялся высоко прилив, биолог нам помог подтянуть к берегу плот с висевшей под ним на веревках лодкой.
– Здорово придумали, – сказал он. – Природная лебедка. Не иначе, ваш младший сообразил.
Мы с папой улыбнулись, гордые за Алешку. Знали бы мы, что он за это время еще сообразил!
Потом биолог уселся на камне, достал блокнот и уткнулся в него своей бородой, стал записывать всякие научные данные.
