Башка пожал плечами:
– Катаемся…
Навстречу выскочил осиротевший Росинант, выставил рога, но не догнал их, так и остался стоять в подсолнухах, обиженно мекая. Выехали к деревне. Тонкий глянул на браконьерский домик и…
– Стой! – Он рявкнул так, что Сергей-Башка поставил мотоцикл по стойке «смирно», а Толстый по инерции перелетел к нему на плечо.
Браконьеры вернулись. То есть браконьер… То есть не вернулся, а пришел новый… Господа, что же это творится! В воротах стоял синий фургончик «Газель», задом во двор, кабиной наружу. У фургона суетилась, поблескивая, аккуратненькая плешь. Не полированная лысина, как у Игоря, не «ежик», как у Ежика, а маленькая аккуратненькая проплешинка, совсем как…
– Не уезжай, я сейчас! – шепнул Тонкий Сергею-Башке и, пригибаясь за первым рядом подсолнухов, прокрался к забору.
Щелочка нашлась быстро – нет в деревне забора без дыр, щелей и щелочек. Тонкий припал к ней и увидел… Плешивый был тот! Моторист, друг дельфинов, которого Тонкий рисовал совсем недавно, оказался теперь у браконьерского дома.
Судя по всему, подозреваемый только что приехал. Не торопясь, он обошел свою «Газель». По шоферской привычке попинал колеса, распахнул дверцы кузова и нырнул внутрь. Тонкий замер. Понятно, что человек, недавно нырявший с подводным ружьем, привез в браконьерский дом не апельсины.
В кузове долго шаркали чем-то по полу, а когда Плешивый снова появился, в руках у него ничего не было. Он уверенно пошел к дому, и не подумав позвать хозяйку. Сразу было видно, что человек тут не в первый раз.
Сообразив, что происходит, Тонкий перемахнул через забор и кинулся к фургончику. Какой-то груз там уже был, ясно же: Плешивый его передвигал, освобождая место для нового. Он приехал за рыбой Игоря и Ежика, не подозревая, что его сообщники уже схвачены. И заберет ее преспокойненько, потому что украинские милиционеры оставили рыбу в подполе. А куда ее было девать? На жаре за час протухла бы главная улика.
Тонкий добежал до фургончика, заглянул – так и есть: камбала, здоровенная, попадаются рыбы с большой таз. И в каждой жуткая дыра от гарпуна, мясо висит лохмотьями. Камбала-калкан – определил Тонкий. Спасибо бабушке: сунула им с Ленкой перед отъездом справочник «Обитатели Черного моря», чтобы внуки не путали акул с медузами. А добывать калканов запрещено, они редкие.
В доме затопали. Плешивый возвращался бегом и куда раньше, чем рассчитывал начинающий опер Александр Уткин. Тонкий птичкой порхнул за бочку с дождевой водой и притих.
Бам-м, бам-м! – закрылись двери кузова.
Хрясь! – захлопнулась кабина.
Фр-р! – завелся мотор, и фургончик умчался, как будто за ним черти гнались.
Хлоп-хлоп – а это, хлопая ушами, вылез их своего убежища молодой сыщик Александр Уткин. Да что случилось-то, господа?! Если в доме была засада, то почему браконьера не взяли? А если не было, то чего он испугался?
Тонкий заглянул в окошко, и все стало понятно. Сквозь стекло, начисто вымытое аккуратной бабой Зоей, ясно виднелась крышка люка в полу, а поперек нее – наклеенная полоска бумаги. Тонкий даже разглядел на ней фиолетовый круг печати. Увы, украинские милиционеры не оставили в доме засаду, то ли не догадавшись, что у браконьеров есть сообщник, то ли жалея тратить время на мелкого преступника. Но подпол с вещественными доказательствами они опечатали, как положено.
Теперь Плешивый узнал, что Игорь с Ежиком задержаны, и будет заметать следы.
– Проводим фургончик? – предложил Тонкий, вскакивая в седло. Объяснять все сначала не было времени, да и вообще, меньше знаешь – лучше спишь.
Сергей-Башка ударил ногой по железке и прокричал сквозь рев мотора:
– Все равно катаемся!
Продолжать разговор стало почти невозможно: «Ява» была слишком шумной даже для мотоцикла – наверное, потому, что старая. Петляя по тропинке на малых оборотах, Сергей-Башка еще пытался спрашивать:
– Знакомый?!
– Ага! – односложно ответил Тонкий и почти не соврал, он же видел Плешивого утром в бинокль.
– А я думал, он спер чего у бабы Зои!
– Ага! – подтверждал Тонкий. Одно другому не противоречило.
– Догоним – отберем?
– Не надо! Последить за ним хочу!
Кажется, Башку вполне устраивали такие ответы, а уж Тонкого и подавно. Была в них мужская краткость, многозначительность и намек на тайну.
Мотоцикл между тем вырвался на шоссе, Башка прибавил газа, и разговор-крик превратился в разговор-ор, а потом совсем увял. Фургон, маячивший впереди синей точкой, быстро приближался.
– Не светись! – разрывая горло, крикнул Тонкий.
Он всего лишь хотел, чтобы байкер чуть приотстал, не показывая так откровенно, что гонится за Плешивым. Но Башка понял его по-своему и свернул в поле. Погоня превратилась в жмурки. Тонкий с Башкой мчались вдоль дороги за первым рядом подсолнухов. Можно не сомневаться: Плешивый их не видел, но и они его – тоже.
– Дорога одна! – понял переживания Тонкого Сергей-Башка.
Димон верным призраком ехал позади. Этот вообще ничего не говорил и ни о чем не спрашивал. По морде весело хлестали подсолнухи. Толстый перебрался Сашке под майку. Он любил семечки, стакан мог слупить за один присест. Но чтобы семечки лупили его – увольте.
В кино, если кто-то за кем-то гонится, ему предоставляют ровнехонькое шоссе без единого камушка и с минимумом встречных машин. И то этот медведь ухитряется перевернуться. А тут, господа, подсолнуховое поле. Вспаханная земля, камушки, корешки, сломанные стебли…
Тонкий об этом подумал, когда уже летел через руль, нагоняя в полете Башку. Протертые о мотоциклетное седло штаны байкера надвигались на Сашку неумолимо, как электричка. Сберегая жизнь верного крыса, Тонкий выставил вперед руки, но это было все, что он мог. Откатиться, чтобы избежать столкновения, – значило раздавить Толстого. И Тонкий, успев крикнуть: «Прости, Серега!», с лета въехал головой в ягодицы несчастному Башке.
Павший мотоцикл прополз еще немного на боку, разбрасывая землю крутящимся колесом, заглох, и стало тихо.
– Целы? – подлетел к ним Димон.
Тонкий слез с притихшего Башки и полез за пазуху проверить, как там верный крыс.
– Все? – дурным голосом поинтересовался Башка. – А то, может, не выспался, хочешь еще полежать? Не стесняйся, я терпеливый.
– Прости, Серега, – повторил Тонкий.
– Господь подаст! – по-старушечьи отрезал Башка.
Назревала драка. Про себя Тонкий удивлялся, что до сих пор не получил по шее.
Толстый вскарабкался ему на плечо и встал на задние лапы, изображая Несчастную Крыску, Обиженную Хозяином, Но Всегда Готовую Служить. Он и спас положение.
– Ты из-за него… – понял Башка.
– Из-за него, – признался Тонкий. – Знаешь, у него ребрышки тоньше спички.
– А смелый какой, – растрогался Башка и простил Тонкого: – Ну и правильно сделал, что на меня упал. Я правда терпеливый.
Поднимать его пришлось вдвоем с Димоном. Терпеливый Башка не сгибался в поясе. Его воздвигали, как фонарный столб.
– Позвоночник сломал! – испугался Димон.
– Не, просто копчиком ударился, – не вдаваясь в подробности, объяснил Башка. Прошел три шага походкой паралитика и сказал: – Ходить могу, сидеть – ни за что!
– А стоя на подножках?
Башка попробовал: взгромоздился на подножки мотоцикла за спиной Димона и взял его за плечи. Вид у него был очень значительный, как будто Башка взошел на трибуну и сейчас скажет речь.
И он сказал:
– Терпимо. Ты, главное, не тряси меня.
Вести мотоцикл Башки предстояло Тонкому. Об этом даже не говорили – и так ясно. Другой вопрос, куда вести. Совесть требовала проводить пострадавшего байкера до дома, душа начинающего оперативника рвалась в погоню. Тонкий поднял мотоцикл и со вздохом посмотрел вслед невидимому фургончику.
– Езжай уж, – понял его Башка. И объяснил Димону: – Этот хмырь что-то у бабы Зои спер.
Димон согласился, что, если спер, тогда конечно. Выследить, врезать и удрать. Святое дело!
– Мотоцикл можешь хоть завтра вернуть. Но с полным баком! – постановил Башка.
Они вместе выбрались на шоссе и разъехались в разные стороны. Оборачиваясь, Тонкий видел спину Башки, ехавшего стоя. Потом Димон свернул на полевую дорогу. Картина получилась чумовая: мотоцикл с водителем скрылись за подсолнухами, и только несгибаемый Башка мчался среди желтых зонтиков, глядя вдаль.
«Газель» он догнал быстро и сбавил скорость. Я, мол, еду по своим делам, дорога одна, так что не обращайте на меня внимания, уважаемый, я вовсе за вами не слежу. Плешивый и не обращал. Оставив деревню на безопасном расстоянии, он поехал тише и, как послышалось Тонкому, даже запел. Погоня продолжалась спокойно, можно сказать – скучно. Тонкий ехал небыстро, рассматривая окрестности: поле, трава, обрыв, – смотреть-то больше не на что. И еще этот Плешивый все притормаживает – совсем расслабился. Тонкий старался держать расстояние, и скорость у него была, как у среднего велосипедиста. Не слишком ли расслабился Плешивый? Але! Дорога ровная, почти ни одной машины, неужели ему не хочется разогнаться посильнее?! И тут до Тонкого дошло.
