По-моему, вас кто-то сильно обидел, – сказала Маша.
Иерофанушка вскинул злое оскаленное лицо и ударил ладонью по кнопке. Маша сжалась: «Взорвемся!», но кнопка только заставила магнитофон замолчать.
Так здесь все обиженные, сестра! Кто людьми, кто богом, – жалостливо сказал Иерофанушка. – Нормальный человек в секту не пойдет.
Глава XXV ДОПРОС КУРИЛЬЩИКА
Маша шла на ужин, мечтая об одном: сгрызть свои сухари, отмучиться с докладом брату казначею – и спать, спать.
Кончался ее второй день в обители. Она освоилась и уже не боялась выдать себя неосторожным словом. Проверки были пройдены, новых, кажется, не намечалось. Дед бы сказал, что операция внедрения прошла успешно. Другое дело, что никто на эту операцию Машу не посылал, кроме, понятно, гадюки Соколовой. А операция отхода не сдвигалась с мертвой точки.
Утром она была уверена, что дверь на свободу приоткрыта: есть дыхательный аппарат и гидрокостюм, есть планы побега… Но дверь захлопнулась, больно стукнув ее по носу, и все стало еще хуже, чем раньше. Маше казалось, что ее гонят по коридору. Вроде за руки не держат, вроде остается надежда, что за следующей дверью найдется выход. А на самом деле открываются только те двери, которые нужны провожатому. И в конце концов она окажется под днищем корабля с миной в руках.
Убивать людей Маша не собиралась – просто не смогла бы. Решиться на заведомо невыполнимый побег – на ластах от скоростного транспортировщика? Ей бы хоть две минуты форы, тогда другое дело: затерялась бы в море, и только ее и видели…
В похоронном настроении Маша добрела до столовой. Народу было немного. На обед все валят гурьбой после радостного труда, а в завтрак и в ужин детям папы Сана разрешается некоторая вольность в пределах получаса. Судя по тому, что стол для грязной посуды был еще пустым, она пришла одной из первых. Увидела Олю, кивнула, потому что брат казначей приказал не разводить склоки, но подходить к предательнице не стала. Крестница Соня бросилась к ней: «Здравствуй, сестра!», чмоки, от которых Маша успела отвыкнуть за день.
Взяли компот и по кусочку торта, заменявшего сухари по случаю сегодняшнего праздника Святого Вина.
Ты где была? – стала расспрашивать крестница. – Брат иерей сказал, что ты в библиотеке порядок наводишь.
Раз сказал, значит, навожу, – согласилась Маша.
А что там? Интересные книжки есть?
Конечно. Полное собрание папиных сочинений.
Чьих?! – удивилась крестница.
Маша поняла, что здорово проговорилась. Ни один сектант не позволит себе так фамильярно называть Спасителя, Царя Вселенной и все такое.
Преподобного. Ты смотри, не зови его папой. Это я неудачно пошутила.
А мне нравится, – сказала Соня, – мы же его дети, правда?
Само собой. Но папой ты его все равно не называй, другие не поймут.
Народу в столовой стало прибавляться. Расправившись с компотом и тортом, папины дети почему-то оставались за столами. Тех, кто хотел выйти, останавливали в дверях, и там образовалась небольшая пробка. Маша не видела поверх голов, кто взял на себя роль караульщика.
– Не знаешь, что случилось? – спросила она. Крестница пожала плечами:
Мне одна девочка из нашей комнаты сказала не уходить, а ей еще кто-то сказал.
Когда собрались, кажется, все, в столовую вошли брат казначей и брат иерей. Гул голосов стал умолкать, только какой-то увлекшийся новичок повторял наизусть цитату из папы Сана. Маша ее помнила, хотя и не дословно: «В России люди готовы и голодны. Возможность созрела; время действовать». Из уважения к преподобному брат иерей дал новичку договорить и поднял руку над толпой.
Вчера ночью, – начал он без обычного обращения «братья и сестры», – один из вас совершил серьезный проступок. Я хочу знать, кто это был и зачем он сделал то, что сделал.
По столовой пронеслись шепотки. Дети папы Сана переглядывались: «Не ты ли?» – «Как ты мог обо мне такое подумать?!»
Прошло с минуту, преступник не находился, и брат иерей нажал:
Именем преподобного, пусть этот человек сознается сам!
Имя преподобного подействовало. Из удивленно загомонившей группки вышли парень с девушкой и встали перед иереем, как лист перед травой, взявшись за руки и повесив головы. Брат казначей, криво ухмыльнувшись, что-то шепнул из-за иерейской спины.
Мир с вами, – отмахнулся иерей от порозовевших влюбленных и повысил голос: – Значит, нарушителя нет? Хорошо, тогда задам вопрос по-другому: чьи это сигареты?
И он поднял над головой смятую пачку «Примы».
Маше стало плохо. Подставила! Постороннего, ни в чем не виноватого человека! «Не признавайся!» – про себя кричала она укушенному брату, но тот уже выходил, отодвигая кого-то плечом:
Мои.
Брат казначей молча развернулся на пятках и показал рукой: за мной. Иерей еще задержался, чтобы сказать всем традиционное «Мир с вами!».
Все трое прошли совсем близко от Машиного столика. У злоумышленника было серьезное, но готовое улыбнуться лицо: он не чувствовал за собой особой вины.
Дети преподобного Сана стали разбредаться.
А если им в штаб-квартире другие пары подберут? – услышала Маша из компании девчонок.
Их трудности. Не надо было нарушать!
Обсуждали парня и девушку, которые так неосторожно выдали себя. О пойманном злоумышленнике уже не думали. При здешнем обычае чмокаться по любому поводу брат иерей не мог скрыть, что и от него самого часто попахивает дымком. Поэтому все молча решили, что курильщик поймет курильщика и накажет нестрого. И только Маша знала, что дело куда серьезнее. Скорее всего, оброненные ею сигареты нашли на чердаке, а то бы и шум поднимать не стали.
Маша потерла глаза, позевала, закрепляя у Сони мысль, что крестная и подумать не может ни о чем, кроме сна. И побежала подслушивать. Предлог у нее был: казначей же сам приказал явиться к нему с докладом.
Жили казначей с иереем напротив столовой, занимая половину этажа. Вход к ним был свободный, но без необходимости никто не совался. Поэтому Маша прилипла ухом к дверной щелке, не особенно боясь, что застукают.
Допрос укушенного брата напоминал разговор глухих.
Я понимаю, ты взрослый человек и не обязан отчитываться перед нами о своих личных делах, но это уже не личное дело, – говорил брат иерей, имея в виду: «Какого черта ты полез на чердак?!»
А сами-то! – вяло отбивался укушенный брат, намекая на то, что иерей тоже покуривает.
Мы это делаем по необходимости, – вмешивался брат казначей, наверное, немало удивляя подследственного.
Тогда и я по необходимости.
Вот я и хочу знать, что это за необходимость. Кто тебя заставил?! – наседал казначей.
Брат иерей играл доброго следователя.
Ну, брат, ты загнул, – урезонивал он казначея. – Кто ж его мог заставить! Он сам, из понятного любопытства…
Допрос разыгрывался как по нотам. Казначей злился и уже начал покрикивать, иерей журчал, что Толик не такой, Толик наш человек (Маша, наконец, узнала, как зовут укушенного брата). При этом и тот, и другой мутили воду, пытаясь внушить подследственному, что им известно больше, чем на самом деле. Никто еще не сказал прямо: «Твои сигареты нашли на чердаке». Вместо этого спрашивали: «Ты сам-то помнишь, где их потерял?» Следствие все больше запутывалось.
Как ты это сделал?! – прорычал выведенный из себя казначей, имея в виду, конечно же, «Как ты попал на чердак?».
А вот так! – вызверился несчастный Толик.
Последовала долгая пауза. Из-за двери потянуло табачным дымком. Маша представила себе картину в лицах: Толик, не понимающий, чего от него хотят, хватает со стола сигареты и закуривает на глазах у следователей. Да еще зажигалку, наверное, вытащил из кармана у брата иерея.
Казначей и тогда ничего не понял:
Я жду!
Чего?! – простонал измученный преступник.
Я хочу знать, как ты это сделал!
Вот так, вот так, вот так!
Ваньку валяет, – решил казначей и сказал открытым текстом: – Ты что думаешь, мы тратим на тебя время, чтобы поболтать о вреде курения? Ну-ка, быстро: зачем ты лазил на пост? Кто дал тебе задание? Откуда у тебя ключ?
На какой пост?
На шестой этаж, – объяснил брат иерей. Видимо, так они между собой называли чердак. Но Толик-то каждый день видел, что в доме пять этажей.
Пост, ключ, задание, шестой этаж! Да вы ненормальные, – ужаснулся он. – Параноики с бредом преследования!
Послышался звук отодвигаемого стула.
Держи! – рявкнул брат казначей.
Часто затопали шаги, затрещала материя – похоже, Толика схватили за рубашку.
Вы что?! Я… – вскрикнул он и умолк на полуслове.
Руки! Да не сюда!
Уй-а-а!
Что?!
За палец укусил.
Как девка. Набираем всякий сброд и еще удивляемся, когда все не так.
Что-то забарабанило по полу, как будто танцор выбивал чечетку, и возня прекратилась.
