Присев на корточки, Ганс подал руку кому-то поднимавшемуся из каюты. Девушке, не парню же. Странно, что ей не дали сонную таблетку. Порядок для всех один, сестра…
Девушка вышла, нагнув голову под низкой притолокой, а когда выпрямилась, Маша узнала Соколову.
Вид у нее был понурый, но Машу совершенно не интересовал гадюкин вид. Ей самой осталось жить на базе какие-то минуты, а потом или она прорвется, или для нее найдут вторую собачью клетку. Ганс, задрав голову, посмотрел на Маши-но окно. Он торжествующе улыбался. А из двери обители выходили казначей с иереем, и брат-1, и еще тройка накачанных парнишек.
Ломая второпях ногти, Маша собрала пистолет, взяла вещи и скрылась в келье с потайной дверцей.
Укушенного брата она растолкала способом Петровича – кроссовкой под ребра. Тот, кажется, принял Машу за тюремщицу: подвал, темень, собачья клетка, какая-то ненормальная кричит и дерется – картина ясная. Времени на объяснения не было, тюремщица так тюремщица. Маша за руку поволокла его по лестнице, открыла потайную дверь и через шкаф с золотой иерейской хламидой втолкнула изумленного курилку в комнату.
Сиди здесь. Скоро начнется тревога, все побегут, и ты беги, только не попадайся казначею с иереем. Понял?
Понял, – шепотом ответил донельзя удивленный Толик. – А ты кто?
Мата Хари. – Маша подумала, что зря назвалась именем расстрелянной танцовщицы, дурная примета, и сплюнула через левое плечо.
На лестнице стоял топот. Преследователи наперегонки бежали к ее келье на пятый этаж, не подозревая, что беглянка уже на первом. Она без помех дошла до молельного зала с портретами папы Сана.
Труднее всего было отвалить от двери фанеру с ленинским изречением. А дальше все пошло как по маслу: замки отпирались, нужные коридоры находились.
Через пять минут она очутилась в Иерофануш-киной секретной комнате. Поставила тумблер на «Капец через 0,5 ч.» – целого часа для них жалко, пускай побегают, – смахнула с кнопки прозрачную крышечку и нажала.
Внимание! Приказ личному составу покинуть расположение базы! – загромыхало в коридорах и кельях, над темными водами бухты и в закрытом на ночь подпольном цеху.
Ворвавшегося в комнату Иерофанушку встретил безжалостный зрачок пистолета. Маша не знала, сможет ли он остановить часовой механизм, и на всякий случай предупредила:
Даже не думай!
О чем?! – Иерофанушка бросил взгляд на тумблер, убедился, что тревога не учебная, и сполз по стене. Не сможет, поняла Маша.
Ни о чем не думай. Знаешь, где выход?
Конечно.
Вот и побежали.
Дуреха ты, дуреха, – безнадежным голосом сказал Иерофанушка. – Никто бы не пострадал. На том суденышке должны привезти станки для брата казначея – пластмассовые детали штамповать.
На «Персее»?
Ага. И название уже разнюхала, Мотя ты Харитонова!
Тогда зачем его взрывать?
А затем, догадливая ты моя, что получателем станков значится пылесосная фабрика. Нельзя же было писать в документах адрес подпольного цеха. Капитан «Персея» все знает, он сам это и придумал. Мы с тобой рванули бы его посудину и набросали осколков от старой мины. Кэпу деньги за страховку, казначею станки. Им в воде ничего не сделается – подняли бы и привезли сюда на транспортировщике… А ты небось не хотела идти на диверсию, людей убивать?
И это тоже, – подтвердила Маша. – Меня вообще достала их компания. Как дохлые мыши в сиропе: сладенькие, а мозги давно протухли.
«Друг и учитель» вдруг широко улыбнулся.
Четыре года мечтал взорвать эту плесень к едрене фене! – сказал он.
* * *
На вершине холма гулял холодный ветер. Маша подняла воротник плаща и сунула руки в карманы. Опа! Сюрприз от компании «Краснодарские авиалинии». Кепочка выглядела еще вполне прилично, если не считать неприличной надписи. Сойдет, пока никто не видит.
Взрыв она пропустила, потому что в этот момент надевала кепочку. А когда поправила низко надвинутый козырек, над местом, где была база, росло гигантское облако пыли. Пригибая кусты и засохшие травы, к холму катилась взрывная волна. Добежала, хрустнула тысячей сломанных веток, ударила по барабанным перепонкам, и уши забились ватой. Кепочка трепыхнула козырьком, но удержалась на голове.
By компрене? – спросила Маша невидимого брата казначея, который был ближе к эпицентру и, наверное, сейчас валялся, сбитый с ног.
Она спускалась по склону, давно потеряв из виду руины счастливой обители, а белое облако пыли над ними продолжало набухать и заглядывало через вершину холма. Растительность вокруг была знакомая – каштаны, засохшие плети дикого плюща да изредка грецкий орех. Это обнадеживало: значит, близко к Укрополю. Маша все еще не знала, в какой она стране.
На шоссе у подножия холма ее догнал старый «жигуленок». Он подкрадывался долго, стуча, как швейная машинка, и это ей здорово не понравилось. Надо было заранее взвести пистолет, а то, если сразу схватят за руку, можно не успеть. Маша сдвинула в кармане флажок предохранителя, обернулась… и в лицо ей ударил дружный хохот. Ага, прочитали надпись на кепке. Семья, едут с дачи: вся машина завалена яблоками. Муж был пузатый и безобидный, жена красивая, если бы не помада морковного цвета, а мальчишка маленький, он-то что хихикал, читать еще не умеет… Мальчишка совсем успокоил Машу.
За рубли подвезете? – спросила она.
Sta jos, – затормозил водитель.
Это по-каковски?… Маша посмотрела на номера – молдавские. Все лучше, чем какая-нибудь Гватемала.
Водитель снял с переднего сиденья пакет, из которого аппетитно выглядывали желто-зеленые антоновские яблоки, и сунул на колени жене. Та одарила пассажирку подозрительным взглядом, но спорить с мужем не стала. Рубль и в Молдавии рубль, подумала Маша, устраиваясь на продавленных пружинах.
«Жигуленок» затарахтел мотором и тронулся с прежней черепашьей скоростью.
Ты с той стороны идешь? Не видела, что там взорвалось? – по-русски спросила женщина.
Понятия не имею, – ответила Маша.
[1] Такое не раз случалось с первыми боевыми пловцами-итальянцами, которые использовали в своих аппаратах чистый кислород.
