Человек с освещенным молнией лицом
Володя возвращался домой с лопатой на плече и со скорбью в сердце. Ему казалось, что он напрасно обидел Кошмарика, который быть другим уже не мог.
«Зачем же я его называл кретином, если он в этом не виноват? — думал Володя. — Да и что страшного он, по сути дела, совершил? Бросил гранату? Он на Карельском перешейке, я знаю, много гранат повзрывал, на линии Маннергейма у старых дотов. Так при чем же здесь „дурак“? Гранаты хотел продать? Ну так все же сегодня что-то продают, и виноват не он, а общее состояние страны. А рыбу почему я не дал ему глушить? Много ли он побил бы рыбы одной гранатой?»
Короче, раскритиковав себя в пух и прах, Володя шел домой, чтобы там встретить Леньку, ударить его по спине промеж лопаток и сказать:
«Друган, я был не прав. Хочешь, пойдем сегодня вечером рыбу глушить?» Когда Володя думал и том, что помирится с другом, на душе становилось легко и спокойно.
Он стал спускаться к постройкам поселка по пологой дороге, ведущей вниз. Прямо внизу лежал жестяной лист озера с черными отметинами — рыбацкими лодками. Хотелось сбежать вниз и плюхнуться в теплую воду, чтобы выйти из нее обновленным, забывшим о зле, о душителях и «синяках».
«Купаться! Да, надо пойти сейчас же на озеро! — решил Володя. — Помириться с Ленькой — и сразу купаться!» И он прибавил шагу.
Человек, который шел ему навстречу, поднимаясь вверх по тропинке, был полный и рыхлый мужчина лет пятидесяти. Издалека было слышно, как он пыхтел, утомленный подъемом, хоть дорожка в этом месте была пологой. Издали Володе бросилась в глаза прическа мужика — густые и курчавые волосы пучками росли только над ушами, а большая часть черепа была лишена волос и блестела на солнце, как бильярдный шар из слоновой кости. Володя понял, что где-то его видел, только вот где, припомнить не мог.
Но вот он поравнялся с ним, и тут же яркая, как искра, вспышка памяти осветила его сознание — эту прическу и эти тугие, круглые щеки он видел в Питере, в антикварном магазине на Невском! Это был оценщик-нумизмат!
Когда Володя осознал, кто идет ему навстречу, до мужчины оставалось шагов пять, и вдруг какая-то охранительная сила, не связанная ни с волей, ни с сознанием, отбросила Володю вправо. Он будто невольно отшатнулся от возможной опасности, и это резкое движение привлекло к себе внимание нумизмата — он повернул в сторону Володи голову, и их взгляды на мгновение встретились. На одно лишь мгновение…
Володя ничего не успел прочесть в этом взгляде, но сердце заныло в тревожном предчувствии. Этот человек поднимался на гору не ради прогулки. Он был как-то связан с монетой и с душителем или… сам являлся им.
— Ну, опять что-то случилось? — всплеснула руками мама, едва увидев вошедшего во двор Володю, бледного и ничего не видящего перед собой.
— Нет, ничего, — ответил тот. — Ленька здесь?
— А разве вы не вместе уходили?
Володя не ответил. Машинально он аккуратно поставил лопату у дверей, прошел в свою комнату и упал на кровать ничком точь-в-точь как вчера. Хотелось спрятаться под одеяло, но он боялся, что мама пристанет с вопросами. Ему нужен был Кошмарик, но он все не шел и не шел.
Володя не знал, сколько прошло времени, но вот послышался голос другана, и радость, которую он испытал при этом, была такой сильной, что Володя резко вскочил с постели.
А Ленька говорил:
— Виктория Сергеевна, вот ваши занавесочки. Извините, они немного испачканы. Это все римляне виноваты и древние греки. Я вам куплю коробку самого лучшего порошка. Какой самый хороший?
Послышались шаги Кошмарика, и вот он появился в дверях.
— Где ты был? — спросил Володя, и в этом вопросе Ленька почувствовал и обиду, и заботу, и ощущение вины. Он не смог скрыть, что с ним приключилось, и все рассказал другу, а завершил свое повествование словами:
— Он, этот крутой нумизмат, наверное, и есть душитель. А то зачем бы «синякам» и врачихе так бояться? Крутой, уважаемый человек, но и страшный вдобавок…
— Я, кажется, знаю, кто этот мужик, — сказал Володя. — Час назад, когда с горы спускался, я видел того лысого нумизмата, из питерского магазина. Ты еще ему монету задвинул…
— Врешь! — разинул рот Кошмарик.
— Не вру, я ошибиться не мог. Он еще на меня внимательно посмотрел. Узнал, думаю…
— Стой, стой! — Ленька схватился за голову с такой яростью, что бандан слетел на пол. — Пока я не могу врубиться! Неужели этот лысый нумизмат из комиссионки и есть душитель? Постой! Предположим, он нападает на тебя, ты режешь ему карман, мы идем продавать монету и по случайности попадаем именно на него. Если он душитель, узнал бы он свою монету?
— Думаю, узнал бы. Во-первых, он ее недавно потерял, и вдруг монету приносят через неделю. Значит, ее нашли, и нумизмат-душитель должен был удивиться, стал бы спрашивать, откуда монета? Во-вторых, он бы обязательно признал бы в монете свою — каждая монета, хоть и одинакового достоинства, имеет свои особенности. А если признал, то разговаривал бы с нами иначе. Он же себя вел так, будто впервые монету в руках держит, значит, это не его сестерций. Но вот что он делает на горе?
— Есть несколько вариантов: приехал прогуляться, раз…
— Отпадает. Никакого удовольствия, я видел, этому мену прогулка не доставляла. Впрочем, если уж сильно захочется на любимый вид с горы посмотреть, можно и подняться.
— Вот именно. Но послушай, лысый может жить на горе, но никак не быть связан с душителем. Подумаешь, живут два нумизмата. Недаром и «синяк» говорил — люди, а не человек! Тогда лысый к душителю отношения не имеет. Маньяк монету потерял, мы подобрали и продали, лысый купил и в свою копилку положил. Заметано?
— Заметано, — согласился Володя.
— И вот третий вариант. Лысый приехал из города на гору, чтобы навестить своего знакомого нумизмата, который и есть душитель.
Володя выразил сомнение:
— Не знаю, Ленька, не знаю. На самом деле все версии правдоподобны. У нас слишком мало фактов, чтобы отбросить все ненужные варианты, оставив один.
— А «Чемпионом», случайно, от этого лысого не пахло? — не без ехидства спросил Кошмарик.
— Не пахло, — угрюмо ответил Володя, и они замолчали, но каждый погрузился в размышления, и мысли их крутились вокруг маньяка и нумизмата, монет и одеколона, «синяков» и дельтапланеристов.
После обеда солнце скрылось за неожиданно наплывшими облаками. Ленька забрался в гамак, а Володя, по обыкновению, сел рядом за стол с книгой в руках. В гамаке Кошмарику думалось легко, поэтому в его голове все версии, предположения и факты были скоро подчинены единственному чувству — накатить на душителя-нумизмата во что бы то ни стало, и для его обнаружения у Леньки имелось в запасе последнее, но самое верное средство, к которому он и решил прибегнуть. Уверенность в том, что лысый нумизмат и нумизмат-душитель никак не связаны между собой, укрепляла его в выборе этого средства.
Не говоря ни слова, Ленька ловко скатился с гамака, прошел в комнату и достал листок бумаги, ножницы и клей. Отрезав от листа четвертинку, Кошмарик красным фломастером, очень старательно вывел:
«Продается старинная, очень редкая древнеримская монета, серебряная, пятый век до нашей эры. Обращаться по адресу — Ореховый переулок, дом 10. Спросить Леонида».
Если бы Ленька даже знал, что монета Каракаллы отчеканена не в пятом веке до новой эры, а в третьем веке нашей эры, он все равно остановился бы на своем варианте — важно было привлечь душителя древностью товара. Кошмарик достал было из бумажника листок, на котором он карандашом перевел изображение сестерция, но, повертев его в руках, спрятал назад. Он решил, что светиться проданной монетой не стоит, особенно потому, что по горе (и рядом с вокзалом, где он собирался прилепить объявление) бродит нумизмат, наверняка помнивший, как Ленька тер карандашом по листу бумаги.
«Не надо суетиться, — сказал сам себе Кошмарик. — Когда я встречусь с душителем, то покажу ему эти картинки. Пусть не думает, что к нему какой-то динамщик пришел».
Свернув объявление трубочкой и взяв скотч, Кошмарик вышел из дома и, когда Володя коротко спросил: «Ты куда собрался?» — так же коротко ответил:
— Да прогуляться. Что-то перед грозой башка трещит.
Володя, конечно, не поверил ему, но допытываться не стал. Пока он делал вид, что читает книгу, в его голове успел родиться план или скорее желание. Захотелось пройти по той самой дорожке, ведущей на гребень горы, чтобы прикинуть, куда мог идти лысый оценщик. Если бы оказалось, что ни к какому жилью дорога не вела, значит, нумизмат и впрямь приехал прогуляться. В этом не было ничего странного — сюда приезжали из города на пикник или ради прогулки многие — место было питерцам знакомое и любимое ими.
