Почувствовав неладное, Геннадий поднял голову и увидел, что передний отсек «роллс-ройса» наполнился голубоватым светящимся дымом, в котором, словно припадочные, бились Буги и Чанг. Судороги продолжались несколько мгновений, потом Буги и Чанг уронили головы. Геннадий увидел двух подбегающих мужчин в странных масках. В руках одного из них было короткое ружье с широким, будто бы стеклянным стволом. Второй распахнул дверку машины, нажал на тормоз, выключил зажигание. Светящийся газ мгновенно испарился. Нападавшие сняли маски, деловито приступили к обыску бесчувственных Буги и Чанга. Геннадий заметил, что широкоствольное ружье лежит рядом с машиной на асфальте. Он выскочил из машины, схватил ружье и, увидев изумленные физиономии старшего стюарда и его дружка, нажал спусковой щелчок; мелькнул узенький язычок огня, «роллс-ройс» вновь наполнился голубым дымом. Геннадий бросился прочь и упал в кювет - носом в мокрую траву.
Когда потомок великого императора Рокера I очнулся, он увидел над собой ясные, доброжелательные глаза Джина Стрейтфонда.
- Что произошло? - заплетающимся языком пробормотал Буги.
- Все в порядке, сэр. Они связаны,- бодро ответил мальчик.
- Откуда ты взялся?
- Всегда с вами, сэр. До конца. Спина к спине у мачты. Ричард Буги со стоном приподнялся, увидел связанных врагов, икающего Чанга и расхохотался;
- Ей-ей, ты мне по душе, малый!
ГЛАВА 11
в которой слышится "Песня аваитюристки" и звучат голоса, умалишенных
После соревнований в Кракове (Польша) в жизни Наташи Вертопраховой произошло значительное событие: ее портрет в полный рост и с обручем был напечатан на обложке журнала «Смена». Неизбежное следствие таких публикаций - поток писем. Наташа даже и не представляла, как велик в нашей стране интерес к художественной гимнастике, этому эстетическому виду спорта. Ей писали школьники всех возрастов, юные и зрелые спортсмены, просто любители прекрасного, курсанты суворовских и нахимовских училищ… Большую часть своего свободного времени Наташа посвящала теперь разбору писем и ответам на них.
Была уже довольно глубокая ночь, когда она приступила к двадцать седьмому за этот день ответу. Она писала пожилому пенсионеру из города Тишинска, книголюбу и рыболову.
«Уважаемый Олег Михайлович! Вы интересуетесь моей жизнью, учебой и успехами в спорте Вы не пропускаете ни одного соревнования по художественной гимнастике. Большое вам за это спасибо!»
Зазвонил телефон. Удивленная столь поздним звонком, Наташа сняла трубку и услышала усталый голос телефонистки:
- Вертопрахова? Поговорите с Лондоном. Вслед за этим что-то щелкнуло, немного погудело, потом затараторило на ста языках сразу, а потом в тишине женский голос сказал:
- Мисс Вертопрахова? Джаст уан момент, плиз! «Неужели уже до Лондона докатилось? - подумала с некоторым волнением Наташа.- Неужели и в Лондоне заинтересовались художественной гимнастикой?»
И вдруг она услышала невероятно знакомый, спокойный голос:
- Наташа, здравствуй. Это я, Гена.
- Кто? - закричала изумленная Наташа.
- Гена Стратофонтов. Я звонил нашим, но никто не ответил. Вероятно, все на даче. Тогда решил… к тебе…
- Откуда ты? Что за глупый розыгрыш? Тоже мне - Лондон, Лондон…
- Я действительно звоню из Лондона.
- Да ну тебя, Генка! Вечно ты что-нибудь выдумаешь!
- Послушай, Наташа.- У Геннадия был такой серьезный голос, что Наташа сразу же забыла свое раздражение.- Слушай внимательно и передай все моей бабушке Марии Спиридоновне. Я сейчас в Лондоне, куда прилетел с Больших Эмпиреев, по очень важному Делу. Скоро возвращаюсь на архипелаг. Пусть не волнуются. Подробности я сообщу письмом. Это все. Запомнила?
- Да,- тихо проговорила Наташа.
Она вдруг сквозь весь свой спортивно-популярный туман вспомнила, что Генаша розовым невским вечером что-то лепетал об архипелаге Большие Эмпиреи, о каком-то судне, вообще какой-то вздор. Может быть, все это не такой уж и вздор? Сердце ее вдруг пронзила какая-то неясная тревога.
- Гена! - закричала вдруг она.
- Доллис! - вдруг закричал он.
- Что такое? - поразилась Наташа.- Как ты меня назвал?
- Прости, Наташа! Как было в Кракове?
- Первый приз!
- Поздравляю!
- Я все передам твоей бабушке! Когда ты вернешься?
- Надеюсь управиться до начала учебного года. Пока, Наташа!
Внизу в холле леди Леконсфильд веселым старческим голосом напевала какой-то романс. Винстон фонировал низким утробным воем.
Старая дама была счастлива. Ее юный спаситель, русский «хрустальный дельфинчик», был выше всякой критики. Он называл ее «гранни» и часами вел с ней задушевные серьезные беседы. Она уже подумывала, не отчислить ли ему еще процентов пять из доли Винстона, хотя Геннадий вторично самым категорическим образом отказался от ее капиталов как человек, воспитанный в принципиально другой системе.
Во избежание случайностей Геннадию пришлось приоткрыть старой даме завесу тайны. Леди Леконсфильд еще со времен зубопротезной деятельности своего мужа научилась держать язык за зубами. Надо ли говорить о том, что она была потрясена мужеством и самоотверженностью своего «хрустального дельфинчика».
- О, Джин, ты рискуешь жизнью ради спасения столь малой народности! О, нет-нет, ты - святой! Не спорь, мой мальчик, я вижу над тобой ореол святости!
Геннадий сдержанно объяснил ей вздорность всяких религиозных предрассудков, а также сказал, что на его месте любой советский пионер повел бы себя так же, ибо советскому пионеру не безразлична судьба как больших, так и малых наций.
Геннадия волновало то, что Ричард Буги вот уже двое суток не давал о себе знать. После столь чудесного спасения и пылкой клятвы в верности мистер Буги доставил мальчика в Лондон, а сам укатил в неизвестном направлении, пообещав в самое ближайшее время объявиться. Геннадию оставалось теперь только ждать. Он был уверен, что завоевал симпатии Буги и что рано или поздно ему удастся проникнуть в его логово. Но вот прошли уже два дня…
Часы на столе перед потрясенной Наташей Вертопраховой показывали 21.30, часы на столе перед озабоченным Геннадием Стратофонтовым показывали 18.30. Такова разница во времени между Ленинградом и Лондоном. Вдруг Геннадий услышал прямо под своим окном автомобильный сигнал, напоминающий первые такты из оперы Россини «Сорока-воровка».
Вот оно! Геннадий одним прыжком достиг окна, выглянул. Да, под окном в открытом двухместном вишневого цвета «феррари» сидел, ухмыляясь в усы, мистер Ричард Буги. Большим пальцем правой руки он показал Геннадию на свободное сиденье, а затем указательным постукал по часам: давай, мол, в темпе!
- Yes, сэр!- весело крикнул Геннадий и кубарем скатился вниз, в холл.- Бабушка, за мной заехал один из эмпирейских друзей,-сказал он леди Леконсфильд. - Вы понимаете?
Старая леди ахнула, встала из-за фортепьяно и попыталась вооружить Гену огромным ржавым револьвером времен англо-бурской войны. С чувством глубокой признательности мальчик отказался от этого предмета, так же как и от арбалета эпохи Столетней войны и от кельтского меча времен вторжения норманнов.
Он выскочил из дома и с ходу прыгнул на кожаное сиденье «феррари», пожал каменную ладонь своего нового «друга».
- Ну, аристократишка,-улыбнулся Буги,- сегодня ты увидишь много интересного. Ничему не удивляйся, парень,
Возле южной границы квартала Сохо на одной из узких улочек над маленькой дверью висит ржавая вывеска: «Мешок гвоздей». Многие десятилетия это была ничем не примечательная пивнушка, где отдыхали грузчики, продавцы и всякий темный люд из Сохо.
И вдруг в последний год возле «Мешка гвоздей» стали все чаще останавливаться шикарные «ягуары» и «бентли». Элегантные дамы и господа спускались по полустертым ступенькам в подвал, в кисло пахнущий сводчатый зал, чтобы послушать новую разгорающуюся звезду певичку Бубу Флауэр.
Мулат-ударник бешено колотил по барабанам руками и ногами Саксофонист качался, закрыв глаза Вдруг наступала пауза, и на эстраде появлялась девица в широких шелковых брюках и длинной блузе.
- Буба! Буба! - кричали из публики - «Песню авантюристки»!
Я - авантюристка Буба!
Рост, лицо, фигура, зубы
Выше всех похвал!
Токио, Нью-Йорк и Дели,
Восемь стран за две недели!
Риск - мой идеал!
Бокс, дзю-до, борьба каратэ,
Электроды, химикаты,
Акваланг, кинжал!
Фунты, доллары и йены,
Ловкость барса, нюх гиены-
Все мне дьявол дал!
Я могла бы быть артисткой,
Кулинаром, журналисткой,
Но шпионкой-аферисткой,
Хищницей-авантюристкой
Мир меня назвал!
Маленький оркестр взвыл на пределе возможностей человеческого уха. Певичка подняла руки, сделала несколько сумасшедших па, потом откинула волосы со лба, подмигнула восторженным леди и джентльменам, свистнула в два пальца и улыбнулась откровенно хулиганской улыбкой.
