— Рассказываю все как было, — словно в оправдание, произнес Ленька. — Вижу я, значит, что тот мужик на цыпочках стал подходить к какому-то парню, который стоял на этом участке, подошел и вдруг то ли за плечи, то ли за горло его как схватит. Я услышал, как парнишка тот хрипеть стал. Я не понял, что происходит. Но тут мужик как заорет! А почему он орал, я тоже не понял. Бросился он на дорогу, а сам за ногу держится и ругается почем зря, хромая мимо меня пробежал, я к забору прижался, и он меня не заметил. Парнишка же тот куда-то в другую сторону побежал и пропал в темноте.
— Н-да, любопытная история, — процедил сквозь зубы Любитель. — Только я не пойму, какое она имеет отношение к твоей монете?
— А я поясню. Пошел я на следующий день, утром, на то место — так, безделья ради. Нашел следы и того парнишки, и мужика, а потом гляжу — блестит что-то! Нагнулся — монета, вроде старинная. А потом мне один старичок местный — в костюмчике белом ходит и на палочку опирается — объяснил, что-де монета эта старинная, римская, вот и стал я искать покупателя.
— Да, мне передавали, что ты мной очень интересовался…
— Тобой? — гыкнул Кошмарик. — Нет, не тобой, а тем, кто монету может купить, а лично ты, Любитель, мне не нужен.
Мужчина помолчал. Кошмарик видел, что он смотрит на свои двигающиеся, как щупальца осьминога, пальцы и улыбается, обдумывая что-то.
— Леня, а ведь ты мою монету нашел… — сказал вдруг он, а сердце у Кошмарика так и подскочило чуть ли не к горлу — он не ожидал такого признания.
— Как это? — совсем по-дурацки раскрыл рот Кошмарик. — Это что же получается? Неужто это ты тогда ночью на участке был? Нет, постой, постой! — шагнул Кошмарик к Любителю и сделал вид, что всматривается в его черты: — Постой, ей-богу, это ты тогда мимо меня ночью пробегал! Но, хоть убей, не пойму — чего тебе от того пацана нужно было? Мне почудилось, что ты душил его! Мне-то без разницы — просто интересно! Люди-то с разными интересами есть, ты вот — Любитель…
Тот, расхохотался длинно и раскатисто, потом подошел к Кошмарику, сильно хлопнул его по плечу и сказал:
— Ты мне нравишься, Ленька! В тебе, я вижу, сидит… какое-то острое шило! С тобой осторожно надо. Но, я знаю, ты любишь пиво «Карсберг». Выпьешь со мной по бутылке?
— Спрашиваешь!
Любитель быстро подошел к стене, нажал на кнопку, деревянная панель отъехала в сторону, и открылся просторный бар-холодильник со множеством бутылок. Любитель взял за горлышки в обе руки четыре бутылки, подошел с ними к столу и поставил, а панель вернулась на место.
— Садись! — коротко приказал он.
Ленька сел за овальный стол напротив хозяина, и тот, пользуясь пастью бронзового льва как ключом, открыл две бутылки. Подав одну Кошмарику, сказал:
— Ну, расскажи, что ты еще знаешь обо мне? Вот так живешь-живешь и не ведаешь, что кто-то может наблюдать за твоей жизнью со стороны. Рассказывай!
— Что ж, расскажу, — подмигнул Ленька. — Расскажу тебе, как шестнадцатого мая один местный пацан, Кирюха Котов, пошел прогуляться, да и не вернулся потому, что сильно напугал его один человек, и мне сдается, что был тот человек сильно на тебя похож. Зачем детей пугаешь, Любитель?
— Я пугаю? — удивился тот или сделал вид. — Нет, я детей очень люблю.
— А тогда зачем человек, на тебя опять же похожий, во время показательных выступлений дельтапланеристов взял да и перекусил на дельтаплане трос? Пацан тот чуть не убился. Потом спрошу я у тебя: Валентин Разуменко числа десятого июня почему пропал и до сих пор не найден?
Кошмарик и сам понимал, что если перед ним сидит настоящий душитель, эти вопросы заставят его или все отрицать, или, напротив, все признать, но вот что бы стал делать преступник, признавшись во всем? Попытался бы договориться по-хорошему? Кинулся бы душить того, кто раскрыл его? Этого Кошмарик не знал, но остановиться уже не мог.
А Любитель потягивал из бутылочки пиво, смотрел на Леньку и улыбался. Его, казалось, совсем не задели вопросы гостя, и это смутило Кошмарика, который решил прибегнуть к последнему средству, чтобы заставить Любителя пойти на признание.
— Не хочешь отвечать, не надо, — сказал Кошмарик, отлив «Карсберга». — Только я тебе, Любитель, еще об одной заморочке расскажу, даже о двух.
— Давай валяй! — с искренним интересом поторопил Леньку тот. — Мне очень занятно все, а чем ты говоришь.
— Ну так вот. Представь, что мне удалось найти того пацана, и знаешь, что он мне рассказал? Говорит, что кричал душитель потому, что ударил он его ножом в ногу И еще: очень запомнился ему одеколон, которым тот мен был надушен. Пацан одеколон узнал — душитель пользовался «Чемпионом», английским одеколоном, а у меня, представь, у самого бутылка «Чемпиона» была, и я, как вошел в твой дом, сразу его и учуял. Видишь теперь, что получается: если менты станут тебя допрашивать, потому что тот пацан, конечно, заявление подал, то, увидев шрам на твоей ноге и учуяв запах «Чемпиона», тебя в два счета в «Кресты» и отправят. Так что мы с тобой делать будем?
Под конец своей речи Кошмарик ощущал себя настоящим оперативником или следователем, возможно, потому, что видел, как меняется выражение лица Любителя, покрывающееся то багровым румянцем, то, наоборот, бледнеющее. Рот его сдвинулся на сторону, пальцы мелко тряслись, а смотрел он страшенно куда-то в угол зала.
— Да, ты много знаешь обо мне, Ленька, но все же я пока не пойму — для чего ты все это мне говоришь? Я тебя просил лишь рассказать, где ты нашел монету. Ты — рассказал, я — доволен, ну и достаточно, может быть? Свои пятьсот баксов ты получишь, так зачем же тебе нужно огорчать меня? Да, я — Любитель! Я — художник, я — богат! Я имею свои склонности, причуды, потому что знаю, что человек я необыкновенный, а необыкновенным позволено много! Много! — Он резко встал и заходил по залу. — Я люблю красоту, старинные вещи! Только в старину люди по-настоящему понимали красоту, вот и я ее так понимаю! Но за красоту нужно платить, а поэтому денежные знаки я люблю не меньше красоты! О, я очень люблю старинные денежные знаки, монеты. Сейчас я покажу тебе, чем я владею!
Он быстро подошел к стене, ревниво глянув на Кошмарика, легким движением руки отодвинул одну панель, покрутил колесико замка с шифром, открылась дверца. Через несколько секунд Любитель положил перед Кошмариком несколько плоских деревянных ящиков, сдвинул крышку на одном из них и восторженно сказал:
— Вот, смотри! Вот моя любовь! Монеты! Вот итальянские цехины, испанские дублоны, французские лувры, наполеондоры и луидоры, английские гинеи и соверены, динары Востока, а вот — русские империалы. Тебе нравится их желтый цвет? Это цвет золота! В Китае лишь император мог носить мантию из желтого шелка!
О, это святой цвет! Им никто не может обладать без высшего на то дозволения! Да, святой, святой!!
Кошмарику стало страшно. Так страшно ему не было никогда в жизни. С ним рядом стояло само зло, и он ощущал какую-то дикую, черную энергию, исходящую от человека, который трясущимися пальцами перебирал золотые монеты. Кошмарик чувствовал, что через несколько мгновений эти пальцы могут сомкнуться на его горле, а поэтому решил разрядить обстановку, сказав как можно более небрежно:
— Да, ништяковые такие фишки у тебя, Любитель. А ведь пацаны те тоже в желтых майках были. Ты их за это и решил наказать?
Рука Любителя, перебиравшего монеты, вдруг замерла, и Кошмарик уловил, как усмехнулся мужчина и тихо сказал:
— А ты еще мог сомневаться? Только… только зачем ты, Леня, так много знаешь? Тебе не страшно?!
И Кошмарик, и так сидевший в ожидании чего-то ужасного, почувствовал, как на его шею легла холодная рука Любителя и его пальцы сжались с такой силой, что Ленька невольно вскрикнул и резко дернулся в сторону. Отбежав от маньяка шага на три, он забормотал, видя, как тот с протянутой рукой, с какой-то бессмысленной, безумной улыбкой медленно идет к нему:
— Ты че, ты че, Любитель! Я ж не китайский император, я ведь еще монету должен тебе принести…
Вдруг какой-то короткий удар по стеклу заставил Любителя вздрогнуть — он остановился, подобно вышедшему из могилы мертвецу, заслышавшему крик петуха. Через несколько секунд послышался второй удар по стеклу, точно в него кто-то попал небольшим камешком, за ним — третий.
— Да кто это там? — крайне недовольно спросил Любитель, направляясь к окну. Кошмарик же, едва переведя дух от испуга, остался на месте, но, когда хозяин дома, подойдя к окну, взглянул в него и вскрикнул то ли от сильной радости, то ли от удивления, он тоже подошел к оконному проему. Со стороны двора стекло выглядело почти черным, зато отсюда была видна улица, как сквозь обычное прозрачное стекло. И Ленька увидел, что на заборе сидит в пол-оборота какой-то пацан и время от времени швыряет в окна фасада дома небольшие камни, со звоном ударяющие в стекла, а иногда в стену.
