В общем, я взял Топу на поводок, от греха подальше, и так мы вышли к берегу.
Берег с этой стороны острова был совсем пологим и каменистым. Таким пологим и низким, что, надо думать, его затопляло даже при не очень большой воде — всюду между крупными камнями виднелась засохшая зеленая пленочка, будто ковер настелили. А сами камни, торчавшие во множестве, казались диковинными животными, выбравшимися на лежбище. Вода изъела их так, что придала им самые разнообразные формы.
Яхту и людей, высадившихся на берег, мы постарались обойти стороной. Ведь если б что пошло не так, я бы сумел удержать Топу лишь силой морального авторитета: при его силе и массе я был для него не якорем, а так, довеском, который без лишних проблем можно поволочь за собой.
Хотя вроде собак не видно. На берегу у костра, разведенного в кольце крупных камней, которые они подтащили и выложили бок о бок, соорудив нечто вроде очага под открытым небом, мы разглядели четырех человек. Трое занимались устройством на ночлег: расставляли палатку, следили за стоявшими на костре чайником и котелком, выгружали из сумки посуду и вскрывали какие-то банки, похоже, тушенку. А четвертый стоял возле и что-то им вдохновенно рассказывал, размахивая руками и периодически указывая то в одну, то в другую сторону. Седые волосы этого рассказчика отсвечивали на солнце, бившем ему в спину и нам в глаза, превращая большую часть его кряжистой фигуры в темный силуэт, отчего она казалась еще массивней.
— Смотри, — указал Ванька на седого рассказчика, — ведь это смотритель маяка, да?
Я кивнул. Точно, это был он. Мы иногда пересекались с ним на пристани, когда ездили в город. Иногда он ехал вместе с нами, а иногда встречал кого-то из знакомых, покупавших в городе по его просьбе хлеб и другое необходимое. То ли оттого, что он страдал от одиночества, то ли вообще характер у него был такой, но он очень любил завязывать разговор с окружающими и стягивать на себя общее внимание. За ним ходила слава балагура и выдумщика. Он мог начать плести такую историю, что все сидели дыханье затаив, а потом выяснялось, что все это — невероятное вранье. К нам он тоже проявлял любопытство — еще бы, новые люди на острове — и однажды за те пятнадцать минут, что мы возвращались из Города на остров одним рейсом, успел нам поведать о фантастически крупных рыбах, которых он ловил, и о фантастически умной собаке, которая у него была. Мы все это приняли за чистую монету. Лишь потом нам объяснили, что все, рассказанное им, надо делить по меньшей мере на сто.
И имя у него было причудливое, под стать характеру: Виссарион Северинович. И не запомнишь сразу, и не выговоришь.
Судя по всему, он сейчас с удовольствием выдавал очередную порцию своих баек заезжим яхтсменам.
Увидев нас, он энергично замахал нам рукой:
— Эй, ребятки, идите сюда!
Мы подошли поближе и остановились метрах в пяти от костра. Яхтсмен, помешивавший варево в котелке, опасливо покосился на Топу:
— Не кинется?
— Нет, — ответил я. — Он спокойный. Топа, сидеть!
Топа сел и, склонив голову набок, стал с любопытством рассматривать путешественников.
— Вот! — заявил смотритель маяка, указывая на нас. — Сыновья начальника заповедника. Можно сказать, главного человека в наших краях! У них и спросите.
— О чем спросить? — осведомился второй яхтсмен, подтаскивавший к костру хворост и высохший топляк.
— Спросите, есть ли при заповеднике научная станция. — Он повернулся к нам. — Есть? А?
— Ну есть, — ответили мы.
— И при научной станции специальный водоем, типа садка? В который иногда рыбу очень издалека привозят изучать, как она приживется в наших условиях.
— Ну есть, — опять подтвердили мы.
— Вот! — торжествующе провозгласил смотритель. — Оттуда она и взялась!
— Кто? — спросил Ванька. Ведь мы не слышали начала разговора.
— Черноморская акула, — со смешком ответил третий яхтсмен, в этот момент перекатывавший огромный камень, чтобы придавить им растяжку палатки. — Виссаверин… тьфу, Виссарион Северинович уверяет, что сам ее поймал.
Я что-то не помню никакую черноморскую акулу… — нахмурился Ванька. Что до меня, то я похихикивал в кулак.
— Так это ж был строго секретный эксперимент! — завелся смотритель маяка. — Никому было знать не положено, даже вам! Я и сам никогда не узнал бы, если бы эта тварь не запуталась в моих сетях! Ох, перетрухнул я тогда! Я потом еще больше удивился.
— Где же она теперь? — осведомился первый яхтсмен — тот, что занимался готовкой.
— Съели, — скорбно сообщил смотритель маяка. — Народ-то у нас жуть какой голодный! Я ее на берегу оставил, за тачкой пошел, потому что на себе ее было не унести, а возвращаюсь — всю уже на куски растащили. Потом говорили, что мясо жестковатое и странно попахивало, хотя ничего, есть можно.
Яхтсмены расхохотались:
— Ну ты, дед, даешь!
— Точно говорю, — обиделся смотритель маяка. — У меня плавник остался, потому как несъедобный и на берегу его бросили. Могу предъявить. Я-то думал из всей рыбины чучело сделать, да вот не довелось… Но я к тому все это, что вы все-таки с оглядкой здесь купайтесь. Все-таки центр научных экспериментов рядом, мало ли что. А вдруг эта акула акулят наплодить успела, перед тем как я ее поймал?
Мы с Ванькой ловили полный кайф.
— Даже если б это так было, — заметил второй яхтсмен, — то они бы давно погибли. Летом здешняя вода бывает слишком холодной для акул, а уж зимой, подо льдом, они бы точно гикнулись.
— Кто знает, кто знает… — покачал головой смотритель маяка. — Может, это был эксперимент по выведению морозоустойчивой породы акул!
— Зачем? — удивился третий яхтсмен.
— Как «зачем»? — в ответ ему удивился смотритель (и его удивление выглядело несколько преувеличенным, по правде говоря). — Чтобы создать экологическое равновесие. Чтобы, скажем, лишних щук подъедали, если щука слишком расплодится. Да мало ли для чего?
Яхтсмены опять расхохотались:
— Ой, дед, ты любого уморишь!.. Ладно, давай к нашему столу.
— Это я всегда с превеликим удовольствием, — откликнулся смотритель, присаживаясь к костерку и принимая миску, ложку и стакан.
Один яхтсмен стал разливать похлебку по мискам, другой зашел в воду и вытащил охлаждавшиеся у самого берега бутылку водки и пластиковую полуторалитровую бутыль минералки. Увидев эти бутылки, смотритель довольно крякнул (не из-за минералки, надо полагать).
— А вы, ребятки, что ищете? — повернулся он к нам.
— Так, гуляем, — ответил я. — Вообще-то мы хотели найти разбитую лодку.
— Разбитую лодку? Зачем?
— Чтобы ее отремонтировать и сделать своей.
— И еще мы хотели заглянуть к вам на маяк, — добавил Ванька. — Ведь мы никогда там не были!
Смотритель кивнул:
— Насчет разбитой лодки, пошарьте вон за тем ивняком. По-моему, там догнивала какая-то рухлядь. А насчет того, чтобы маяк поглядеть, так я буду на месте через часок… с лишним, — поправился он, смерив бутылку оценивающим взглядом. — Если прогуляете до этого времени, милости прошу.
— Спасибо, заглянем, — сказал я. — Пойдем, Топа!
Топа тут же поднялся и бодро пошел рядом со мной. Он знал, что, когда мы отойдем метров на сто, я отпущу его с поводка и он опять сможет бегать на воле. Мы обогнули мысок и маяк, вышли на утоптанную дорожку к ивняку, за которым начиналась небольшая рощица. Я отпустил Топу.
— Как же здорово, когда никто не поет! — блаженно вздохнул Ванька.
Я кивнул, хотел что-то ответить, но тут Топа, бежавший метрах в десяти впереди, вдруг замедлил ход, потом вообще остановился и утробно зарычал. Обрубки его ушей (кавказцам ведь купируют уши) задергались, а шерсть на загривке стала дыбом.
Мне показалось, что Топа готов сорваться с места и броситься в гущу ивняка на неведомого врага, и я его негромко окликнул:
— Топа, стоять!
Топа замер на месте и даже свое рычание постарался обуздать, лишь в глотке у него продолжало еле слышно клокотать, словно Топа был закипающим чайником. Я опять взял Топу на поводок и почесал его за ухом.
— Молодец, хороший пес! Теперь веди нас, только тихо!
— Что там такое, по-твоему? — шепотом спросил Ванька, когда мы почти крадучись пошли дальше.
Я пожал плечами:
— Не знаю. Но сейчас все выясним. Ведь с Топой нам ничего не страшно!
Глава II
Два местных «экспоната»
Мы продвигались по самому краю тропинки, чтобы, если что, сразу шмыгнуть в кусты. Не потому, что мы чего-то боялись — Топа не дал бы нас в обиду! — но не стоило до поры до времени выдавать свое присутствие.
Мы выбрались на пригорок над берегом. Здесь ивняк кончался, а берег изгибался вовнутрь, образовывая небольшой затончик, со стороны воды почти полностью укрытый от глаз. С берега защитой этому местечку служили деревья, да и вообще вероятность того, что этими местами кто-то пройдет, была очень мала. Жилых домов в этой части острова не было, а грибники и собиратели брусники прошли бы метрах в ста от берега, потому что ближе для них начиналась довольно бесплодная полоса. Словом, наведаться в бухточку мог один человек за несколько дней. Это нас, понимаете, угораздило попасть туда как раз «вовремя».
