Что же это за «стекло» такое? Оторвав еще одну доску, Митек добрался до содержимого ящика: что-то вроде ваз, только без дна. Он покрутил «вазу» так и этак и, наконец, сообразил: стекло для керосиновой лампы.
Где накатом, где шагом по раскисшей земле Блинков-младший передвигался среди ящиков, бочонков, сгнивших мешков и рогожных кулей. Многие были открыты – видимо, купец первой гильдии осматривал прадедушкино наследство. В годы разрухи оно сделало бы счастливой не одну семью, а сейчас годилось в лучшем случае на металлолом. Заржавевшие спекшиеся гвозди, рассыпающиеся в труху штуки материи, железки, похожие на огромные кривые топоры (Блинков-младший решил, что это лемеха для плугов, но не был уверен).
Желтоватый свет фонарика стал мешаться с дневным. Блинков-младший поднял глаза и далеко вверху увидел небо. Щель была узкой и мраморно светилась по краям. Снег! Пробиться через него, а там… Он полез на ящики. Подгнившие доски отрывались, под ногти впивались занозы.
Треск, стук – тра-та-та-та-та! Из-под оторванной доски посыпались пуговицы, тысячи латунных позеленевших пуговиц. Ящик перекосился, и другие, лежавшие на нем сверху, поползли на Блинкова-младшего!
Он застыл, боясь шелохнуться. Движение остановилось, только пуговицы продолжали выкатываться по одной. Стук, стук, стук по доскам – как из плохо завернутого крана. В грудь Блинкову-младшему упирался окованный ржавой жестью угол ящика, на нем стояли еще три. Они угрожающе кренились. На глазах у Митьки разбухшая от сырости гнилая доска стала медленно отрываться вместе с державшими ее гвоздями. Желто-зеленые пуговицы таращились из щели. Как только доска оторвется еще на полсантиметра, пуговицы посыплются, ящики просядут, и верхние упадут на Митьку.
До земли было метра два. Спрыгнуть? Ящики все равно упадут, только быстрее и не три верхних, а весь штабель.
Невесело погибнуть в расцвете лет, раздавленным пуговицами! За что хоть боролись? Митек пригляделся к мерцавшей в вышине светлой щели и понял, что рисковал зря. Над проломом лежала рухнувшая плашмя стена с полностью сохранившимся окошком. Эти окошки он видел – узкие, голову не просунешь. И стены видел тоже: толще двух метров.
Он посмотрел по сторонам. Рядом были два штабеля, казавшиеся надежными. Будь он в кроссовках, ничего не стоило бы перепрыгнуть на них. Но когда на ногах ролики, и ты еле цепляешься краями подошв…
Все равно падать, решил Блинков-младший и по-обезьяньи, на одних руках, перепрыгнул на соседний штабель. Ящики накренились и пошли, пошли заваливаться, а Митек уже перепрыгнул на другие, в сторону и ниже, потом еще и еще.
Грохот поднялся неимоверный! Гнилые ящики лопались, выпуская содержимое, штабеля обрушивались. Митек прыгал, бежал, снова вскакивал повыше, потому что ящики норовили отдавить ноги. Ошалевшие крысы с писком метались по своему гибнущему царству. Вдали вспыхнула дудаковская хрустальная люстра, осветив обстановку обычной городской комнаты: две постели, телевизор и прочее. Только у комнаты не было одной стены и окон. Это было похоже на театральную декорацию, когда смотришь из темного зрительного зала.
– Что?! Где?!! – спросонок орал корреспондент «ЖЭ».
Разгоняя крыс, Блинков-младший отъехал подальше от продолжавшего рушиться наследства купцов Синеносовых и крикнул:
– Все в порядке, Игорь! Это я в туалет отошел!
Неизвестно, что подумал Дудаков, только люстру он погасил.
Грохот утих. Блинков-младший оглядел сотворенное им безобразие и в клубах вековой пыли увидел ДВЕРЬ.
Глава XXIII
Рухнувшие надежды
С первого взгляда было ясно: это не какая-то случайная дыра в потолке, а настоящий выход из подвала. Дверь, старинная дубовая дверь в стене, показавшаяся за рухнувшими ящиками, должна была вернуть сыщику свободу! Крысы сломя голову метались рядом с ней, и уж конечно не ради спортивного интереса. Где-то внизу у них должен быть прогрызенный ход, только сейчас его завалило.
В кино если что-нибудь обвалится, то уж до конца, в пыль! Остается шагнуть, и сразу тебе золотые слитки, машины космических пришельцев или еще что-нибудь приятное вроде боеголовки, украденной террористами. Словом, достойная награда за головокружительные подвиги. А в жизни дверь показалась Митьке только краешком. Открывалась она внутрь и была завалена тоннами барахла.
Разобрать завал было каторжной работой. Начинаешь поднимать какой-нибудь тяжеленный ящик, надсаживаешься, кряхтишь, и вдруг у него выпадает дно! Результат всех усилий – десяток отброшенных в сторону досок и куча гвоздей на том же самом месте, где они и были.
Через час полученный от купца первой гильдии новенький спортивный костюм превратился в тряпку. Изрезанные гвоздями и острыми железками перчатки висели лохмотьями. Расчистив половину двери, Блинков-младший поддел ее ржавым топором без топорища – такого добра под ногами хватало. Нажал, дверь спружинила, и оттуда пахнуло холодом!
Рубить топором было невозможно. Блинков-младший подобрал второй и стал пользоваться одним как зубилом, а другим как молотком. Прикладывал к двери острие, бил сверху обухом и – раз! – откалывалась длинная щепка. Чтобы не услышал Дудаков, он подкладывал под обух тряпку. Первая доска была уже отколота. В щель дуло так сильно, что лохмотья на Митькиных руках трепыхались. Удача! Вторая доска подалась целиком, в ней гвозди проржавели. Блинков-младший вырвал ее из кучи хлама, прижимавшего низ доски, и сунул в щель голову с фонариком.
Из-под двери круто вверх уходила винтовая лестница!
Не особенно торопясь, он вернулся за парабеллумом. Дудаков опять всхрапывал. Спи спокойно, жадный лизоблюд. Тебе везет: взял с Разгильдяя плату за три дня вперед, а выйдешь из подвала уже сегодня.
Блинков-младший переобулся в кроссовки и хотел позавтракать, чтобы лучше думалось и быстрее бегалось, но синеносовские дары не лезли в рот. В кармане куртки он наткнулся на пакет орешков, купленных еще вчера на сто втором километре, и пошел к двери, кидая орешки в рот. Может, радоваться еще рано? Да нет, ошибки быть не должно. Крысы вам не мухи, чтобы вылетать сквозь дыру в потолке. Если они здесь живут, значит, как-то выходят – пускай не на улицу, а хотя бы в верхний подвал.
Сквозняк из щели отдавал талым снегом – запах свободы! Блинков-младший протиснулся за дверь и стал подниматься. Подгнившая деревянная лестница ходила ходуном. Одна ступенька начала подламываться под ногой; он успел перескочить на следующую. Бивший в лицо сквозняк становился все холоднее. Площадка, дверь в верхний подвал… Закрыта с той стороны. Выше, выше! Лицо уже схватывало морозом. Последние ступеньки Митек пролетел, не заметив.
Лучик света!
Дверь была как-то странно выгнута, в щелях между досок виднелись кирпичные обломки. В верхнем углу светилась дыра с неровными краями. Он заглянул… Снег! Только не внизу, а на уровне глаз, как будто смотришь лежа. На снегу игрушечная тропинка со следами лапок – вот где крысиная дорога в большой мир. Но для человека она не годится. Снаружи дверь завалена.
Не веря себе, Митек навалился плечом. Ступенька под ногами заскрипела, дрогнула, и он опомнился: завал без бульдозера не разберешь, а гнилую лестницу можно обрушить одним чихом.
Самое дрянное, крысиная дыра выходила к обрыву. Далеко внизу виднелось опротивевшее болото. Если бы дыра смотрела на город, была бы надежда докричаться до прохожих, а так можно вопить, пока не состаришься. Оставалось попытаться выйти через верхний подвал.
Блинков-младший посмотрел на часы – десять. Теперь он хоть знал, что утра, а не вечера.
Дверь в верхний подвал выглядела сухой и прочной. Топоры осталось внизу, и пришлось за ними вернуться. Вылезая из пролома, Митек услышал вопли: Дудаков начал тревожиться, однако не настолько, чтобы встать с постели. Он только включил люстру и кричал в темноту, сложив ладони рупором. Издалека он казался маленьким и невредным.
– Все в порядке! Я в туалет ходил! – крикнул Митек. Вранье было неновым, зато надежным.
– А почему так далеко?!
– Стесняюсь!
Корреспондент «ЖЭ» погасил свою люстру. Улегся досыпать или следит из темноты? Дверь в верхний подвал требовала долгой работы, а этот крикун уже настороже. Митек решил отложить побег. Выход на лестницу он завалил пустыми ящиками и вернулся к себе.
Дудаков опять храпел – надо же, как быстро засыпает. При свете фонарика Митек нашел бутылку питьевой воды, намочил полотенце, обтерся и лег на раскладушку. Эх, в душ бы сейчас!…
А не так уж плохо начался первый день в плену. Во всяком случае, он дал надежды на спасение. Прежде всего – дверь в верхний подвал. Допустим самое плохое: разобьешь ее, а с той стороны кирпичная стена: Синеносов загородил. Ничего страшного, ведь Виталий Романович на свободе! В саду на ветках висит рюкзак, а у магазина валяется пластмассовая рвота – по ним Душман разыщет Митьку. Если Синеносов устроит еще какую-нибудь пакость и выведет из игры боровковского Леонардо, останется папа. Если Синеносов очумеет и схватит папу, то Ирку в Москве ему не достать. А Ирка уже к вечеру начнет беспокоиться и позвонит Ивану Сергеевичу. Мама в командировке, но и ее вызовут в крайнем случае… Нет, не так-то легко похитить человека, у которого есть родные и верные друзья!
