Я не заметил, как оказался на кладбище, нашёл её могилу и сидел на ней, утопавшей в венках, обезумев от горя. Затем началась сильная гроза, и я пошёл, не разбирал дороги. Я уходил из этого города, а мне казалось, что я ухожу из своей жизни. Я вышел к Кагальному озеру. И тут моё внимание привлек старый, полуразрушенный монастырь. Свернув, я пошел к нему. Я думал, что отныне я умер для мира. И заброшенный монастырь казался мне идеальным местом для моею добровольного изгнания. Холодные толстые стены монастыря спрятали мою боль и беспредельную тоску.
На втором этаже я нашёл небольшое помещение, вставил двери, замок. Вскоре у меня появился стул. Кругом леса, материала хватало. Спал я на еловых ветках, постеленных в углу. Я был доволен, что нашёл себе хоть какое-то пристанище. Днём я ловил в озере рыбу, собирал ягоды, грибы, чтобы не умереть с голоду, высыпался. А ночью поднимался на разрушенную колокольню, приближаясь к небу и звёздам, к своей Кате. С колокольни открывается потрясающий вид.
— Я знаю это, — тяжело вздохнув, ответила Рита.
Сомов с грустью посмотрел на неё и продолжил рассказ.
— По ночам я много работал, чтобы заглушить свою тоску. Горе и страдания обостряют воображение художника. Я чувствовал, что картины получаются великолепными. Тебе не надо объяснять. Художник знает, когда у него получается хорошо.
— Да, — просто сказала Рита.
Рассказ Сомова заинтересовал ее.
— Голуби были первыми моими зрителями. Они садились на камни у меня за спиной и ворковали. Иногда они подлетали ближе садились на плечи или на мольберт, словно хотели рассмотреть детали моих работ. Я кормил их остатками рыбы, высушенными ягодами. И вскоре я стал голубиным богом. Стаи голубей следовали за мной повсюду. Двух наиболее смышлёных птиц я приручил, и они подавали мне кисти. Я поил их изо рта и бросал в небо навстречу звёздам. Мне казалось, что это Катя прислала мне откуда-то сверху этих голубей, чтобы я не чувствовал себя таким одиноким.
Проходили дни, недели. Я привык к своему новому жилищу. Когда мне надоедало писать, я спускался вниз и бродил по пустым кельям. Однажды разыгралась страшная буря. Вспышки молнии испещряли небо. Шквальный дождь заливал всё вокруг. Казалось, настал конец света. Я не считаю себя трусом, но мне стало жутко. Я спустился с разрушенной колокольни в свою келью, но сильный ветер выломал фанеру, которой я закрывал окошко. Сильные вихри буквально вытолкнули меня прочь в коридор. И я спустился вниз. За несколько дней до этого я обнаружил подвал под сохранившимся зданием.
Рита вздрогнула. Именно там Сомов стрелял в них с Игорем. Но пока она не стала говорить об этом. Тем временем художник продолжал:
— Я вспомнил об этом подвале и подумал, что смогу там укрыться. Насколько я знал, там были помещения без окон. Хотя толком я его ещё не исследовал. Я спустился в подвал, прикрыв за собой тяжелую, металлическую дверь. Здесь, внизу, было как-то тихо. Я даже забыл про разбушевавшуюся стихию. Вытерев рукавом мокрое лицо и волосы, стал спускаться по ступеням. С собой у меня был фонарь, так что я смог спокойно осмотреть этот подвал.
Я обошёл много помещений, не обнаружив ничего интересного. Повсюду валялись битый кирпич, камни, какой-то хлам. В самом конце поддала в одном из помещений я прочитал на потолке полустёршуюся, старую надпись на латинском языке: «Прибежище духа».
— А откуда ты знаешь латинский? Ведь это мёртвый язык.
— Я выучил его а молодости. Для себя, когда был студентом химфака университета. Тогда я заинтересовался исканиями алхимиков. Профессор говорил, что я сумасшедший. Я бросил университет после третьего курса. Так вот. Я прочитал надпись, и меня почему-то сковал страх. Я стал отходить назад и, наступив на какую-то плиту, почувствовал, что пол под моими ногами расходится. Я попытался уйти в сторону. Но было уже поздно.
Я полетел куда-то вниз, ударился о что-то головой и потерял сознание. Не помню, сколько я там пролежал. Наверное, не так долго. Когда я открыл глаза, то увидел лежавший около меня фонарь. Как ни странно, он горел.
Сомов замолчал, прикуривая ещё одну сигарету.
— И что произошло дальше?
— Каменная плита надо мной закрылась. Я встал и, как атлант, упёрся в камень, старался сдвинуть его с места. Я долго пытался, но ничего не получалось. Плита оставалась неподвижной. Меня охватило отчаяние. Я подумал, что умру в этом каменном гробу и никогда больше не увижу солнечного света.
Сомов опять замолчал, жадно глотая сигаретный дым. Рита подумала, что и она испытала похожие чувства, когда попала в подземелье. Сделав ещё несколько затяжек, Сомов сказал:
— Подобрав фонарь, я немного успокоился и решил, что должен искать выход. Я прошел по каменному коридору несколько десятков метров, когда впереди увидел… нечто страшное. На длинном деревянном столе лежал полуистлевший труп человека. Его глазницы провалились. Время действовало разрушительно. Однако страшным был не сам труп. Когда луч моего фонаря упал на монашескую одежду, она засветилась странным, фосфоресцирующим бледным огнём. А труп как будто увеличился в полтора раза. Создавалось впечатление, что он вот-вот встанет.
Фонарь в моей руке предательски задрожал. Я собрался бежать обратно. Но куда я мог бежать? Каменная плита закрыла путь к отступлению. Несколько минут я стоял неподвижно, с ужасом наблюдая за страшным превращением. Однако в конце концов любопытство оказалось сильнее страна.
Преодолевая ужас, я подошел поближе. Чем сильнее падал на труп луч фонаря, тем больше светилось его одеяние. Я удивился. По всей видимости, монах пролежал здесь очень и очень долго. Его тело истлело, обнажив почерневшие кости. Но одежда была цела. Никаких признаков разложения или порчи не было.
Склонившись над трупом, я увидел, что в руках, вернее, в костях фаланг монах сжимает какую-то книгу в черном переплете. Постояв рядом со своим страшным соседом, я немного привык к нему. Страх мой стал ослабевать. Я решил посмотреть, что это за книга. Для этого я должен был взять ее.
Преодолев омерзение от вида полуразвалившегося трупа, взявшись за книгу двумя руками, я потянул её на себя. И в то же мгновение едва не лишился рассудка. Монах, вернее, то, что от него осталось, стал подниматься, как будто не хотел отдавать эту книгу. Закрыв глаза, я с силой дернул её на себя. Монах упал обратно на стол. Но его пальцы, похожие на когти хищной птицы, остались на книге. Я отошёл немного в сторону и, присев возле стены, стал листать эту старинную книгу, написанную по-латыни аккуратным, ровным почерком.
Эта была книга монаха, в которой он описывал свои опыты. Нечто среднее между химией и алхимией. Например, в некоторых составах применялась кровь человека. Я понял, почему плащ монаха не тлеет и производит ужасающий эффект, когда на него попадает хоть немного света, неважно какого, хоть и лунного. Плащ был обработан особым составом. Теперь ты можешь видеть его на мне, — неожиданно повернувшись к Рите, сказал художник. — В конце книги я нашёл подробнейший план подземелья со всеми ходами, выходами, ловушками, приспособлениями.
После этого я успокоился. Я понял, что выйду отсюда. Под столом, на котором лежал труп, я увидел два серебряных сундука. Н одном из них были золотые монеты, а в другом старинные книги, в том числе летопись монастыря. Выбравшись из подземелья, я спокойно изучил все книги и понял… Тот, которым лежал на столе я страшном одеянии, — это чёрный монах.
— Значит, то, что говориться в легенде, правда? — приподнявшись на стуле, спросила Рита.
— Очень многое. Неизвестно только, откуда он пришел? То есть, как попал в монастырь? В специальной книге, которую вел настоятель, описаны истории жизни всех послушников. Кто, где родился, как пришёл в монахи и всё такое. Позже, когда кто-нибудь из монахов умирал, это записывалось на специальной черной ленте и прикреплялись к черепу.
— Это мы видели… — Рита хотела сказать «с Игорем», но голос её в этот момент дрогнул и оборвался.
— Да, это вы могли видеть в подземном кладбище. Там много черепов умерших монахов. Так вот. О чёрном монахе в книге настоятеля нет никаких сведений. Вернее, они были. Но в этом месте книга испорчена каким-то химикатом, как будто специально. Я думаю, это сделал он, — с последними словами художник напрягся и стал серьёзным.
— «Дьявольские науки», о которых говорится в летописи, — это алхимия?
— Ты хорошо осведомлена. Недаром твой папа историк. Да, чёрный монах занимался этой, как пишут в учебниках, лженаукой. Но он продвинулся гораздо дальше, сказать, что он значительно опередил свое время. А некоторые химические составы и технологии их изготовления вообще неведомы современной науке. Они описаны вот здесь. — Сомов показал на толстую книгу в чёрном кожаном переплате, лежавшую на столе. — Это труд всей его жизни. Книгу я вырвал из рук мертвеца.
