Мы выбрались из корзины, огляделись. Хотя разглядывать особо было нечего. Дом из-за высокого забора выглядывал только своими верхушками-башенками. От ворот уходила в темную даль узкая, в один ряд, дорога между сугробов. Было тихо. Только за забором гремела собачья цепь.
Шар висел над самой землей, сильно сдутый, будто уставший от трудного пути.
Охранники распахнули ворота, взяли шар, как лошадь, под уздцы и повели за забор. Мы поплелись следом.
– Не бойтесь, – шепнул нам в спину Дед Мороз. – Нас скоро найдут.
– По следам, что ли? – обернулся я. – В синем небе.
– Именно! По следам! Я нарочно из корзины свои вещи выбрасывал. Рукавицы там, бороду, шапку… Наследил, в общем.
Ага. Мальчик-с-пальчик нашелся.
Мы вошли в ворота. Охранники повели шар к такому… вроде как пластмассовому ребристому сараю, вроде высокого ангара, приказав нам «оставаться на местах».
Во всех окнах дома горел свет. Дом был похож на старинный терем. Резной, весь в столбиках и завитушках. А забор вокруг – из заостренных бревен, тоже вроде как старинный. Красивый дом. Не скажешь, что бандитское логово.
У высокого крыльца, на столбиках и под чешуйчатой крышей, скакал на цепи, рвался и грозно лаял хриплым голосом громадный лохматый пес.
– Ух ты! – восхищенно пропел Алешка. – Какой красивый!
Пес замолчал – ему понравилось. Он внимательно посмотрел на Алешку и махнул ему хвостом.
Меня это не удивило. Нашего Алешку все животные любят. Даже тараканы.
Охранники загнали шар в ангар, как слона в стойло, закрыли ворота и вернулись к нам.
– С тобой все ясно, – сказал один из них Деду Морозу. – Иди к шефу, сдавай выручку. А что с вами делать? – это он нас спросил.
Мы и ответили:
– Накормить, спать уложить, а утром домой доставить, к родителям. Они будут вам благодарны.
– Это мысль! – ухмыльнулся тот, который шубы испугался. – Сколько они за вас дадут? За каждого?
– Наш папа, – нашелся Алешка, – безработный инженер, вы с него ничего не получите.
«Кроме больших неприятностей», – мысленно добавил я.
– Ладно, запрем их в сарае до утра. Пусть шеф решает.
В это время на крыльцо вышла та самая Баба Яга. В полушубке, в джинсах и в коротких сапогах.
– Бог мой! – взвыла она, увидев нас. – Какие очаровательные дети! Я займусь вашим воспитанием. И сделаю из вас настоящих бандитов.
– Спасибо, не надо, – вежливо отказался Алешка. – Нам и так хорошо.
– А тебя никто и не спрашивает, – отрезала бабка.
По-моему, она была немного сумасшедшая.
Глава IV
В БАНДИТСКОМ ЛОГОВЕ
Логово оказалось ничего себе. Оно и внутри было похоже на старинный терем. Хотя, по правде, мы эти терема ни снаружи, ни внутри живьем никогда не видели. Только на картинках да в кино. Но и сейчас нам осмотреться не дали. Баба Яга, как только мы вошли в дом, сказала:
– Будете жить в комнате для гостей. На втором этаже.
– Мы не собираемся у вас жить, – сказал я. – У нас свой дом есть.
– А вас никто и не спрашивает. Марш наверх, двумя ногами сразу! Вот так, – и она, грохоча сапогами, запрыгала по ступеням, будто у нее были связаны ноги.
Мы переглянулись, выпучив глаза. Алешка постучал себя пальцем по лбу. Я с ним согласился.
Но у Бабы Яги было свое на уме. Она скакала по лестнице и приговаривала в такт прыжкам:
– Это уп-раж-нение прек-рас-но раз-ви-вает икроножные мышцы, – последние два слова она проговорила нормально, потому что уже доскакала до площадки и остановилась перед дверью.
– Двери открывать только ногами! Вот так! – и она, подпрыгнув, ахнула сапогами в дверь.
Та с треском распахнулась, и за ней что-то упало. И послышался недовольный мужской голос:
– Мама, вы опять за свое!
Мы мигом взбежали по лестнице – посмотреть, что там грохнулось.
За распахнутой дверью вставал с пола, приложив руку ко лбу, толстенький мужчина, похожий на Карлсона без пропеллера. Он был в клетчатой рубашке и широких цветных подтяжках на пуговицах.
– А это еще кто? – спросил он про нас.
– Это дети Августа, – забредила старушка. – Он подарил их мне. Я возьмусь за их воспитание.
– Не надо, мама, – попросил Карлсон, – у нас и так уже все двери расшатаны. Отведите их в комнату и уложите спать. А ты, Карпухин, – это он приказал маленькому и толстому, – будешь их стеречь, чтобы не удрали.
– Я не Карпухин, – обиделся тот. – Я Алехин.
– И чего я вас все время путаю? – огорчился Карлсон. – Вы же такие разные.
Действительно, они были разные. Один – маленький и толстый, а другой худой и длинный. Один – чаще всего веселый, а другой – чаще всего злой. У одного шнурки на ботинках все время развязывались, и он постоянно из-за этого спотыкался. А у другого, – наоборот, затягивались в мертвые узлы. И он все время ругался, пытаясь их распутать. Словом, совсем разные. Но чем-то очень похожие. Может, тем, что оба одинаково неправильно говорили. Алехин говорил «мармалад», а Карпухин – «вармишель». Толстый говорил «тубаретка», а худой – «скрипя сердцем». Но это не главное, что делало их похожими друг на друга. И мы долго не могли это понять. А потом догадались. Но гораздо позже…
В отведенной нам комнате была всякая мебель и три кровати. И при виде их мы вдруг почувствовали такую усталость, будто не на шаре из Москвы летели, а пешком шли. Глубокими, необозримыми снегами.
Поэтому мы сразу же бухнулись, не раздеваясь, на постели и мгновенно вырубились.
– Пусть они завтра нас на станцию отвезут, – пробормотал я Алешке вместо «спокойной ночи».
– Ага, – пробормотал он в ответ. – Только Лорда с собой заберем.
«Хоть короля», – подумал я из последних сил…
А потом я вдруг проснулся и долго не мог уснуть. То ли мне мешал отчаянный храп толстяка Алехина, то ли луна за окном, то ли собачий лай во дворе, а скорее всего – тяжелые и тревожные мысли.
Было ясно – мы попали в руки каких-то бандитов, и так просто они нас не отпустят.
За себя я не очень беспокоился, я уже почти взрослый, а вот за Алешку сердце сжималось. Он в нашей семье – самый маленький. И самый талантливый. «Очень способный юноша, – говорит про него папа, – на все способен». Это он говорит с иронией. Но Лешка и в самом деле на все способен. Любая неисправная техника оживает в его руках. И прямо каким-то чудом: Лешка ткнет куда-то отверткой, трахнет изо всех сил молотком – и пожалуйста – все заработало. Правда, не всегда так, как положено. Миксер у него вдруг превращается в пылесос, неисправный магнитофон – в исправную кофеварку. Настенные часы становятся вдруг будильником, а мамин фен – фонариком.
А как Лешка рисует! Один раз он за две секунды навалял мамин портрет. Да так здорово, что мама чуть не заплакала от гордости: неужели это я, такая красивая, а я и не знала. Тогда Лешка тут же нарисовал папин портрет… Папа потом с ним целую неделю не разговаривал, а мама целую неделю хихикала, когда взглядывала на папу.
И еще Лешку все животные понимают, прямо с полуслова. И всегда его слушаются, даже огромные злые собаки. Я как-то видел, что из-за него два дворовых кота подрались. Лешка черного погладил, а рыжего не успел приласкать. Так тот, обиженный, таких черному оплеух накатал!
Из-за всяких животных Алешка постоянно с кем-нибудь воюет. Даже с нашими родителями. Мама однажды прогнала с подоконника голубей, которые там гадили, а Лешка ей строгое замечание сделал:
– Птиц нужно беречь. Ведь они тоже наши четвероногие друзья.
И с папой он один раз здорово поссорился. Из-за таракана. Папа их боится и ненавидит. И вот на кухне выполз из-под плиты таракан. Папа тут же тапочку снял и хотел его прихлопнуть, а Алешка как заорет на него:
– Ты что! Тебе его не жалко? Он в тысячу раз меньше тебя! Крошку хлеба для него пожалел, да? А его, может, за плитой голодные детки ждут!
– Да я этих голодных деток… – Папа даже дар речи потерял. – Да я их… Да они у меня…
Алешка встал из-за стола и строго сказал:
– Стыдно, молодой человек! – он эту фразу, наверное, где-нибудь в очереди услышал. И запомнил на всякий случай. Вот она и пригодилась.
Папа так и остался с открытым ртом. И так и пошел в кабинет – в тапочке на одной ноге и с другой тапочкой в руке.
А мама сказала ему вслед с восхищением:
– Какое доброе сердце у ребенка!
А наш ребенок в тот же вечер (это как раз накануне нашего отлета произошло) такое натворил!..
Подходит ко мне и сообщает:
– Дим, а каникулы-то кончаются. Скоро настанут скучные трудовые будни.
– Ну и что? – не понял я, к чему он клонит.
– Что-что? Мы за все каникулы так ни разу с большой горки на снегокате не покатались. Обидно.
– Ну и что? – опять не понял я. Не догадываясь о его коварном замысле. – У нас же его нет. Мама говорит: нам денег и так еле-еле на косметику хватает.
– Да? – он на секунду задумался. – Ладно. – Еще чуть подумал и попросил: – Дай мне твои фломастеры. А то я свои уже все изрисовал.
