Нимка ничего не стал отвечать. Потому что ему вдруг стало так горько и как-то… пусто. Внутри пусто, как будто и ничего нет, и не было этого хорошего утра. Всё вокруг стало чёрным, как этот бумажник, будь он неладен.
- Значит так, - медленно, с угрозой в голосе, сказала мать, оглядываясь на Соньку – та уже проснулась. – Если ты…
Она села на диван. Опустилась, горестно держа в руках штаны и кошелёк, будто, это был не бумажник с деньгами, а повестка в суд, посмотрела на Нимку с какой-то безысходностью.
- Я не знаю, что с тобой делать, - сказала она. – Если ты уже до этого докатился…
Она почему-то не верила Нимке! А он, почему он сам-то не сказал матери раньше? Да некогда было - дела так закрутили Нимку, что он почти и забыл о своей находке. Хотя по вечерам если и вспоминал о ней, но с таким чувством, будто он выиграл приз… И редко – с лёгкими угрызениями совести.
А теперь, что получается?
Мать ему ни за что не поверит. Уходя, она сказала ему:
- Я вызову тётку. А с тобой поговорю завтра... И чтоб не ходил никуда, только в садик – и обратно! А узнаю, что выходил – заберу ключи!
Нимка промолчал: не решился он спрашивать про прогулку, когда мать в таком состоянии. Кошелёк она куда-то спрятала, сколько ни искал его Нимка – найти не смог. Да и какая теперь уже была разница?
Нимка лёг ничком на диван. И лежал так долго, не шевелясь, обдумывая, что делать дальше и разгоняя облака мрачных мыслей. Пытаясь распутать комки обиды, тоски и отчаяния.
Почему, почему всё на него свалилось?! И этот кошелёк, и соседка, и непрошенные гости, и суд… Нет, сначала была соседка, с неё всё началось, и с этих глупых тапков на качелях… Звонок по горячей линии, опека, суд, кошелёк - всё это, будто снежный ком, который толкнули с высокой горы, теперь неслось с бешеной силой на него, на Нимку, собирая по пути обрывки чувств, словно горсти мокрого снега и становясь ещё больше. Он, этот ком, грозился раздавить Нимку, если тот не сойдёт с его пути, но куда? Куда отступить?!
И можно ли ещё успеть?!
… Нет, было ведь ещё и хорошее. Штаб (опять ком, потому что сломали его не без Нимкиного участия), а потом – Славка. Как перед сильной грозой бывает очень яркое солнце, и тени, и все предметы становятся особенно яркими и отчётливыми - так и Славка стал для Нимки таким вот солнцем. А потом – смерч, ураган, гроза и тёмное беспросветное небо…
Постой, Нимка, но ведь после грозы бывает радуга.
«Какая радуга?! – горестно подумал Нимка, - эта гроза сметёт меня… И молнии, в сильной грозе можно запросто погибнуть от молнии!…»
Были и друзья, Славкины товарищи, которые встали стеной и защищали его Нимку. Здесь, в его комнате, он ещё прижимался вон к той батарее у окна… И потом было небо – высокое, синее небо с белыми облаками от самолёта, Славка рядом, и вечер у него в гостях, гитара, и те же ребята… И разговор про вечность, гостей и хозяев, он, Нимка, всегда думал, что он сам себе хозяин и не понимал, что толку тут разговаривать? Когда и так всё ясно.
А сейчас он чувствовал себя щепкой. Сейчас ком снесёт эту щепку и всё, прощай Нимка - нет тебе ни Славки, ни друзей, ни лета. Ничего.
И всё из-за этого кошелька.
Зачем он поднял его? Всё равно ничего себе не купил, хотел помочь матери – а не смог. Что теперь будет?! И суд этот ещё впереди…
И, в довершении всего, молнией пронзила Нимку тоскливая мысль: «Это ты думаешь, что Славка - твой друг. А, может, он просто помог тебе, потому что у него характер такой…»
Нимка вспомнил, как впервые Славка подошёл к нему в сквере, когда он грохнулся. Просто подошёл и просто спросил… Нимка ещё сердился на него и хотел, чтоб тот поскорее ушёл…
«Будь кто другой на твоём месте, он поступил бы также…»
Нимка перевернулся на спину. Уставился в потолок - серый, в мелких трещинках, с пыльной люстрой, ровный прямоугольный потолок.
«Может быть и так, - сказал он себе. – И что с того?»
«С чего ты решил, что ты – его друг?»
«С того! – сказал себе Нимка. – Он же приходит ко мне, общается со мной, даже… Даже про себя всё рассказал без утайки, не стесняясь…»
«Он со многими ребятами общается. Вон у него какая компания и без тебя сложилась…»
«Ну… Я не знаю, - выдохнул про себя Нимка. – Я так чувствую…»
Он встал. Медленно дошёл до кухни, налил себе воды, выпил всё залпом. На улице светило солнце, согревало землю и всё, что было на ней, его не печалили Нимкины мысли и невзгоды. Оно смеялось в безоблачно синем небе, светило ему и всем остальным.
А Нимке было грустно. Так тяжко, будто из-под его ног выбили опору и он стоял на волнах: вот-вот, того и гляди накроют с головой. И ни маяка, ни фонарика впереди, ни дощечки, чтоб зацепиться, удержаться в бушующей сильной глади…
Кто поверит ему?!
Откуда кошелёк у мальчишки? Легче всего поверить, что он его украл, ведь правдивый рассказ может стать слишком сложным, для того, чтобы понять его… Да и мать почему-то больше готова верить плохому, своим мыслям и страхам… Что теперь делать?
Нимка опёрся руками на подоконник, стал смотреть в самую высоту, где прозрачным тонким светом по сиреневому пространству рассеивались утренние лучи. Смотрел до тех пор, пока в глазах не появились слёзы.
Тогда он выпрямился, вздохнул, оделся и вышел из квартиры.
Глава 23
Бейдевинд
Этим утром у Славки собралась вся его верная компания: близнецы Володька и Федя, Воробьёвы, Даша с Колей. Решили сегодня просмотреть фильм – что там получилось? Вчера они с Нимкой весь день озвучивали разными голосами главных героев – котёнка и щенка, записывали музыку. Потом Денис весь вечер провозился, подгоняя звук под видео, а когда закончил - за окном была уже глубокая ночь, и он, и Славка легли спать, оставив все остальные дела на завтра.
Ребята не обиделись за то, что не дождались их в субботу. К близнецам Славка сходил сам, к Даше заглянул вместе с Антоном, а Катьке Даша сама всё рассказала. Сейчас, пока ждали Нимку, они сидели и обсуждали происшедшее.
- Мог бы и нас позвать, - сказала Даша. – Мы бы им вставили!
- Ага, вас там ещё не хватало! - сказала Катя. – Что бы ты сделала?
- Знаешь, это лучше, чем сидеть и ждать, и ничего не делать! Хотя некоторые могут вполне…
- Что могут? – вспыльчиво спросила Катя.
- Девчонки, не ссорьтесь, - сказал Федя. – К нам тоже могут прийти, получается. Нужно быть готовыми.
- Нужно, - вздохнул Олежка, - особенно тем, у кого есть маленькие дети.
- Я не успел просто, - сказал Славка. – Спустился к нему, а там - они. Тут и звонить некогда, не то что бежать куда-то…
- Надо нам придумать какие-то сигналы… - задумчиво сказал Володя. – Чтоб в случае чего – по цепочке…
- И дальше что? Они детей не слушают! – язвительно сказала Даша.
- Позвать тех, кто старше… Ребят, правда ведь, - поддержал братишку Федя, – это безобразие, мой отец тоже сказал, я вчера ему всё рассказывал.
- Что-то не идёт наш Нимка, - сказал Олежка. – Время-то уже десять, а его всё нет. Славка, он к тебе во сколько заходит?
- В девять, - ответил Славка. И почувствовал, как чуть громче забилось сердце: что-то случилось.
Он и раньше почувствовал её, эту тревогу, - ещё до прихода ребят, когда глянул на часы и увидел, что половина десятого. Потом пришла Даша, потом мальчишки, и он ненадолго забыл про беспокойство, но с вопросом Олега оно вернулось с новой силой. Что там опять случилось?!
«А вдруг они снова пришли? Кто знает, на что они способны, раз проникли в чужую квартиру, чтоб без суда забрать детей, значит, могут и сейчас…»
- Я пойду, посмотрю, - сказал Славка. – Если через десять минут не приду – спускайтесь, квартира семьдесят четвёртая.
Он быстренько сунул ноги в сандалии, не выправляя задников, спустился по лестнице и… столкнулся носом к носу с Нимкой.
- Привет! – удивился он. – Нимка… А ты чего такой?
На Нимки лица не было. Насупленный, в штанах и майке, в сандалиях на босу ногу, с обиженными и сердитыми зелёными глазами, он ничего не ответил Славке.
- Нимка! – тихонько позвал его Славка. - Что случилось?
- Пойдём, - сказал наконец Нимка. – Надо поговорить.
Славка насторожился.
- Идём. Куда, к тебе или ко мне?
- Ко мне, - сказал Нимка и сжал губы.
Они подошли к двери в потёртом клеенчатом дерматине, Нимка повернул ключ и сильно толкнул её. Славка ещё не был у него в гостях, не считая субботы, и сейчас внимательно оглядел комнату. В солнечном свете здесь всё казалось ещё более древним, чем раньше: и коричневый диван с облезлой обивкой, и стол, на котором по старинке сверху лежало прозрачное стекло - чтоб не царапался. На столе, среди каких-то блокнотов, бумаги, ручек, стоял белый монитор, по виду конца 90-х. На мониторе лежала коробка с шахматами. На ковре валялось несколько резинок, фантик из-под конфеты, чьи-то носки и два цветных карандаша. Короткая тюль прикрывала обшарпанный подоконник и деревянные рамы, с которых местами слезла краска, прозрачные чистые окна, которые, пожалуй, единственные выбивались из нехитрого убранства комнаты. Возле окон, в углу, стоял комод с игрушками, в противоположном углу – кресло, на котором висела одежда. За диваном стоял невысокий шкаф, на ножках, лакированный, с замочной скважиной, - кажется, он был старше Славки. Обои в комнате были светлыми, с какими-то ромбиками и завитушками, только тоже очень старые.
