– Кажется, дело чрезвычайно опасное, – задумчиво сказал капитан. – Платок – для нас.
– Платок платком, а больше ни следочка. Эх, сам ведь я научил его двигаться бесследно!
– Должен быть след, – уверенно сказал капитан, – Куролесов не дурак, он должен использовать подручные средства. Уж если он оставил носовой платок, он нам весь путь покажет.
– Не знаю, какие у него ещё остались подручные средства, – сказал старшина. – Брюки, что ль, снимет? Иль ботинки?
– Тебе-то было бы легче, – заметил капитан. – Протянул ус от дерева к дереву, на пару километров хватит.
Старшина закашлял, достал из кармана маленькую подзорную трубу и принялся осматривать местность. Он знал, конечно, в каких случаях капитан переходит на «ты». В нехороших.
– Вижу подручное средство, – доложил старшина. – Вон оно – на дереве висит.
Шагах в тридцати от них на сосне висел гриб-маслёнок, нахлобученный на сучок.
– Не белочка ли? – засомневался капитан Болдырев.
– Может, и белочка, а скорее Васькина лапа.
Они подошли к маслёнку и вдруг увидели впереди, на другой сосне, новый маслёнок. Старшина снял первый маслёнок с сучка и положил его в кепку, снял второй и тут же увидел третий. Скоро в кепке его было уже десятка два отборных маслят, потом пошли подосиновики и подберёзовики, два моховичка, пара хорошеньких белых.
– Вы что, солить их будете? – спросил капитан.
– Солить не солить, а на жарево тут наберётся.
Глава восьмая. Вася ботает и чирикает
Рука с квадратными ногтями втащила Васю в сени, без всяких затруднений проволокла по коридорчику, спустила по крутой лестнице куда-то вниз, в район погреба.
– Постой! Постой! – тормозил Куролесов каблуками. – А в чём, собственно, дело? Не время шуток.
Квадратная Будка сопела, протаскивая его через ящики и бочки. Где-то наверху вспыхивал и возникал Зинкин сорочий глаз:
– Осторожно! Осторожно! Бутыль не разбей. Не опрокинь бак с огурцами!
Но бак, за который Вася зацепился карманом, всё-таки опрокинулся, полился из бака укроп с рассолом, а в укропе, в хреновом листу, как рыбы в водорослях, скрывались огурцы. Они попрыгали из бака, захлопали хвостами, разбежались по полу.
– Только не по огурцам! Только не по огурцам! – кричала сверху Зинка. – Огурцы перетопчете!
Но Вася чувствовал, что его тащат всё-таки по огурцам, они лопались под каблуками, как рыбьи пузыри.
Тут вдруг выскочила откуда-то трёхлитровая стеклянная банка, блеснул в сумраке погреба бутылочный бок, кривая трещина перечеркнула стекло, банка развалилась и жутко, страшно таинственно в погребе запахло маринованным чесноком.
– Чеснок??? – орала теперь сверху Зинка. – Маринованный чеснок разбил?!
Наконец, Васю плюхнули на ящик. У ног его взвизгивал чеснок и подло ворчали уцелевшие огурцы. И Вася понял, что, если уж вокруг него опрокидывают огурцы и бьют чеснок, дела его плохи.
– Осторожно! Чеснок! Огурцы! Осторожно! – орала Зинка, заглядыва сверху в погреб. Её кудлатые космы свешивались в погреб, как абажур.
– Чё! – грозно прикрикнул Пахан, выталкивая абажур наверх.
– Не понимаю, – сказал Вася, отдышавшись. – За что ко мне такие применения? Я же всей душой и телом, а меня чесноком душат.
– Так ты по фене ботаешь?
– Ботаю. Изо всех сил ботаю.
– А по-рыбьи чирикаешь?
– Чирикаю.
– Врёшь, скворец! На бугая берёшь! Порожняк гоняешь! Лапшу на уши двигаешь!
– Не двигаю, не двигаю я лапшу! – закричал Вася, потому что увидел, что Пахан сунул руку в карман, в котором тяжело болтался пистолет.
«Ну, попал! Вот уж попал-то! – лихорадочно думал Вася. – Феня – ведь это бандитский язык, а я-то его не знаю, не ботаю и не чирикаю. Что ж делать-то? Гипноз! Скорее гипноз!»
И он сморщил переносицу, но гипноз, собака, никак не появлялся, затаился, напуганный запахом чеснока.
«Ну тогда разумом, тогда разумом, – думал Вася. – Возьму его разумом, неожиданной мыслью. Задавлю интеллектом».
– За что такие придирки? – высказал вдруг Вася эту неожиданную мысль. – Почему глубокое недоверие? – продолжал он давить интеллектом. – Я же предупредил, меня же и угнетают!
– Феню не знаешь, – сказал Пахан и покачал квадратною будкой. – Ну скажи, что такое «бимбар»?
– Так вот же он, бимбар. Вот он! – И Вася вынул из кармана часы.
– А ну дай сюда.
Пахан схватил часы, щёлкнул крышкой, и часы взыграли:
«Здравствуй, моя Мурка,
Здравствуй, дорогая.
Здравствуй, а, быть может, и прощай…»
И здесь автор должен, конечно, отметить редкую способность знаменитых часов: приспособляемость к обстоятельствам.
– Мурку играют? Всё равно, твоё-то время истекло. – И Пахан сунул часы в собственный карман. – Не знаю, откуда ты, да только мне ты живой не нужен.
Он зевнул и достал пистолет. И самое страшное показалось Васе именно то, что он зевнул.
– Нет, нет, – сказал Вася. – Я ещё живой пригожусь.
– Только не мне, – сказал Пахан и сразу нажал курок.
Грянул выстрел – и пуля-дура полетела в открытую Васину грудь. И последнее, что слышал Куролесов, был глупый и неуместный сверху крик:
– Только не по огурцам!
Глава девятая. Уходящая галоша
По маслятам да по моховикам капитан со старшиною добрались до улицы Сергеева-Ценского.
– Помню, брали тут двух самогонщиков, – сказал старшина. – Трудное было дело: они из самогонных пулемётов отстреливались, но мы их пустыми бутылками забросали…
– Ищите след, – прервал капитан неуместные воспоминания. – Грибов больше не видно.
– Как же не видно? Вон он гриб, висит на заборе. – На заборе висела свинуха, тот самый гриб, который называют дунькой и лошадиной губой.
– Из-за этого самого забора они нас сивухой поливали, – задумчиво вспоминал Тараканов. – Инспектор Нахабин в обморок упал, но мы…
– Хватит, – сказал капитан. – Ищите следующий гриб.
Но больше, сколько ни оглядывались, грибов они не нашли ни пустым глазом, ни подзорной трубою. Единственное, что бросалось в глаза, была рваная галоша, лежавшая посреди дороги.
– Прекрасно помню эту галошу, – сказал старшина. – Она как раз болталась на ноге у самогонщика, когда инспектор Нахабин достал пистолет, но полковник Двоекуров сказал: «Не стрелять», – и галоша от ужаса упала. Только раньше она валялась вон там, у забора. Так-так…
– Это Васькина лапа! Галоша как подручное средство! Талантливый паренёк! Нам надо идти в направлении галоши.
– Пошли, – сказал капитан.
И они двинулись в ту сторону, в какую как бы шла эта галоша.
– Интересно, что будет дальше? Опять галоша?
– Ну нет, – сказал старшина, – вторая галоша осталась у самогонщика. Когда полковник Двоекуров приказал брать их живыми, мы с инспектором короткими перебежками…
– Хватит о самогонщиках! – приказал капитан. – Ищите след!
– Слушаюсь… так что второй галоши не будет… молчу, молчу… Итак, Куролесов хватает первое попавшееся под руку. Ему некогда, он торопится, надеясь на нашу смекалку. А уж смекалка-то у нас есть. У нас много смекалки. Вот глядите – консервная банка! Вот она где, смекалка-то!
– Не вижу здесь особенной смекалки, – заметил капитан.
Он, кажется, немного ревновал к такой большой таракановской смекалке.
Кроме того, капитан чувствовал, что Тараканов своей неумеренной смекалкой защищает право на ношение рыжих усов.
– Баночка лежит ненатурально! Она лежит донцем к нам, а дыркою чуть правее. Надо и нам подаваться правее.
Они подали правее и скоро наткнулись на бутылку из-под «Нарзана», чьё горлышко забирало ещё правее.
– Так, – сказал старшина, – глянем по направлению бутылочного горлышка. Так, так. Улица Сергеева-Ценского, дом 8.
– Надо проверить, – сказал капитан.
Здесь автор должен на всякий случай отметить, что капитан и старшина были в штатском.
– Нехороший дом, – сказал капитан, принюхиваясь, – от него чем-то пахнет.
– Не укроп ли?
– Да нет, чесноком и, кажется… порохом.
– Папиросы пятого класса… вон окурок валяется.
Долго и нудно капитан стучал в дверь. Профессиональный стук капитана растряс английский замок, в нём что-то пискнуло, и дверь отворилась.
Капитан осторожно ступил в дом. Усы Тараканова потянулись за ним. В сенях было пусто. Оцинкованные баки валялись в углу и разбитые умывальники, а в комнате капитан сразу увидел большой шкаф-гардероб.
В шкафу что-то слышалось и шевелилось.
«Там кто-то есть!» – знаками показал капитан Тараканову, который постепенно всасывался в комнату.
«Надо брать!» – ответил усами старшина.
«Валяйте!» – взглядом приказал капитан. Старшина подкрался к шкафу, распахнул дверь и просто крикнул:
– Вверх!
И тут же из шкафа – руки вверх! – выступил человечек с небритым подбородком.
