Мальчик вытаращил глаза.
— Чего-чего?
— Ты разве не индеец? — спросил Томми.
Мальчик мотнул головой.
— Мексиканец?
— Угу, — сказал мальчик.
— А как тебя зовут по-настоящему? — спросил Томми. — Меня зовут… — Он замялся. — Я Томми, — наконец сказал он.
— Меня зовут Рамон, — сказал мальчик.
— А где твоя мама, Рамон? — спросила Джилл.
— У меня нет мамы.
— Мамы есть у всех, — возразила Джилл. — Она служит у кого-то здесь, да?
Томми заметил, что мальчик отвел глаза, и понял, что Джилл попала в точку.
— В Сан-Диего у многих работают мексиканцы, — сказала Джилл.
— Там, где работает мама, для меня не было места, — сказал Рамон.
— А давно ты живешь в туннеле?
— Две недели. Маме сказали, что я не могу остаться с ней, и она посадила меня на автобус, чтобы я вернулся в Мексику. В Мехикале у меня живет тетя. Но я сошел с автобуса в Сан-Диего и вернулся.
— А твоя мама про это знает?
— Нет.
Дверь приотворилась, и в комнату заглянула тетя Луиза. Увидев, что дети разговаривают, она улыбнулась и сказала:
— Умывайтесь, завтрак через десять минут.
Рамон сказал Джилл и Томми:
— Извините меня за бутерброды. Мне очень есть хотелось.
— Ничего, — ответила Джилл. — А за мыло в последнем бутерброде прости. Ты его съел?
— Хлеб съел, а мылом умылся. Я ему очень обрадовался. Спасибо.
Джилл виновато покосилась на Томми. Неловко, когда ты устроил человеку пакость, а тебя благодарят.
— Пожалуйста, — пробормотала она.
Рамон ел, потом отвечал на вопросы, потом снова ел. Казалось, он никогда не наестся. Всякий раз, как тетя Луиза приносила новую порцию, он тихо произносил: «Mil, gracias, senora», что означает: тысяча благодарностей.
— Тебе не было страшно в туннеле? — спросил дядя Майк.
Рамон кивнул. Он уже рассказал, что его мама работает у доктора Хилла, профессора колледжа и специалиста по индейской культуре. И миску он нашел у профессора в гараже. Заодно прихватил армейское одеяло, свечные огарки и ложку.
— Рамон, а зачем ты подложил нам в бидон рыбок? — спросил дядя Майк.
Рамон взглянул на него с удивлением.
— Cómo?[7]
— Разве это не ты подбросил рыбок в бидон в тот день, когда в первый раз стащил у нас бутерброды?
— Нет! Но… я видел… — Он замялся, заметив, что все перестали есть и слушают. — Я видел, как два парня положили красную рыбу вам в бидон, — закончил он.
— И все?
— Да, сеньор. Тут я спрятался в туннеле.
— А в туннеле кто-нибудь бывает?
— Да. Я каждую ночь кого-нибудь слышу, а то, может, двоих или троих.
Дядя Майк нахмурился и наклонился вперед.
— Подумай хорошенько, Рамон. Ты хоть раз слышал, чтобы кто-нибудь разговаривал? Вот тогда мы знали бы, что в туннель забрались по крайней мере два человека.
— Нет, сеньор.
Томми даже рассердился на него. Ну чего он врет? Кто угодно может отличить шаги одного человека или двух! Подумав, он спросил:
— Если они проходили мимо твоей комнаты, то почему не заметили в ней света?
— Так я почти все время сидел в темноте. Свечей у меня было мало. И ночью я сразу старался заснуть. И вот тогда слышал, как они приходили…
Дядя Майк прищурился.
— Они? — повторил он.
Рамон потупился.
— Шаги, — сказал он.
Несколько секунд дядя Майк продолжал пристально смотреть на него. Видимо, ответ мальчика его не убедил. Томми вдруг вспомнил кое-что.
— А зачем ты в тот день заметал свой след веткой? Мы ведь все равно могли тебя выследить, верно?
— Но не узнали бы, что еду у вас взял мальчик, а не какой-нибудь взрослый. Я боялся, что меня ищет полиция… что меня отправят назад в Мексику.
— А вчера ты взял не только еду, так? — упрекнул его Томми.
— Нет! — Рамон гордо выпрямился. — Я ничего больше не брал…
— Ну, а морской конек?
— Та рыбка в банке?
Томми ухмыльнулся, уверенный, что поймал его на лжи.
— Вот-вот… маленькая рыбка в банке.
— Я видел ее, но я ее не трогал. Я брал только то, что можно есть, а морских коньков не едят.
Томми был разочарован.
Джилл засмеялась. Потом без всякого предупреждения наклонилась к Рамону и выпалила:
— Мыши!
Мальчик тоже засмеялся.
— Да, это был я. Я слышал, как вы шли по туннелю. Когда ты завопила «Мыши!», я побежал. Но споткнулся о большой бидон у стены.
— Бидон? — с интересом переспросил дядя Майк. — А какой бидон, Рамон?
— Muy grande![8] Вот такой… — Рамон поднял руку почти на высоту стола. — И он опрокинулся. Я упал, а когда встал, то услышал, как из него что-то вытекает.
— Но почему твои ноги светились в темноте? — спросил Томми.
Рамон даже вздрогнул.
— Guien sabe?[9] Мне из-за этого очень страшно. Может, оттого, что я так долго живу в темноте, ноги у меня стали светиться, словно глаза у кошки.
Дядя Майк удовлетворенно хмыкнул.
— Кажется, Рамон, начинает светиться у меня в голове. Этот бидон нам многое может рассказать.
— Но что? — спросил Томми.
— Я и сам толком не знаю. Но у меня такое предчувствие, что мы это выясним, если отправимся туда, когда стемнеет. — Он встал и отставил стул. — За работу, ребятки! Чистить зубы и через десять минут явиться в лабораторию. Сегодня вечером пикник в Бухте Контрабандистов.
Весь день они работали в подвале — заспиртовывали, упаковывали, надписывали. Рамон оказался смышленым и старательным. Он очень быстро освоился со своими обязанностями. Дядя Майк не терял ни секунды: печатал счета, сверялся со списком заказов и закупоривал банки. Зазвонил телефон, он взял трубку, записал заказ, положил трубку и порылся на полках. Наконец достал банку с чем-то вроде куриной лапши, подошел с ней к раковине и вылил содержимое на поддон.
— Томми. Подойди сюда. Видишь лиловую медузу?
Томми наклонился над белым эмалированным поддоном. От консервирующей жидкости исходил неприятный сладковатый запах. Пластмассовым пинцетом дядя Майк показал медузу среди других крошечных животных.
— Да, сэр, — сказал Томми.
— Выбери всех медуз и положи в эту банку. Заказали мне вдвое больше, но пока отправлю все, что есть. Эх, если бы я мог раздвоиться, словно клетка! Другим способом мне со всей этой работой не справиться.
Пикник получился странноватый. Солнце давно уже село. Дядя Майк постелил одеяла в кузове грузовичка, и дети удобно там устроились. Дядя Майк предложил пригласить и Вуди.
— Может, нам как раз понадобится специалист по индейцам, — сказал он. — А кроме того, он знает холмы лучше нас.
Вуди по обыкновению уже ждал их на обочине. Он залез в кузов, и они покатили вперед в полной темноте. Последние, разбросанные среди кустарника, дома остались позади. Еще миля разбитой дороги, и грузовичок остановился. Дядя Майк раздал всем фонарики, и они пошли вверх по тропе. В небе раздавались крики козодоя, и время от времени над ними с писком проносилась летучая мышь. Спускались они долго, потому что в темноте идти по тропе было трудно. Наконец Томми услышал равномерный плеск волн и понял, что пляж уже близко.
Они остановились, и дядя Майк шепотом сказал:
— Выключайте фонарики. Прежде чем мы пойдем дальше, надо дать глазам привыкнуть к темноте. Дальше идем гуськом.
Осторожно проверяя, куда ступить, они прошли по камням до песка. Только узкая полоска пляжа отделяла их от воды, которая слабо поблескивала. Все литоральные лужи исчезли — только этот песок и волны, с шипением накатывающие на него, оставляли пену. Дядя Майк выбрал место у самых камней, где они расстелили одеяла и устроились перекусить. Далеко в море перемигивались красные, зеленые и белые огни кораблей.
— Рамон, я звонил доктору Хиллу, — сказал дядя Майк. — Твоя мама была уверена, что ты у тети в Мехикале. Но она сказала, что ты можешь пока оставаться у нас и поработать в лаборатории. Ты согласен?
— Да, сэр, — сказал Рамон. — Mil gracias!
На песок стали накатываться волны побольше, и Вуди, который сидел лицом к ним, закричал:
— Смотрите!
Все вскочили. Волны теперь были обведены зеленоватым свечением — тем же самым, которое видели в туннеле.
— Теперь я вам кое-что покажу, — сказал дядя Майк. — Только тихо. Скоро мы можем оказаться здесь не одни.
Они пошли за ним навстречу волнам. Песок тут был сырой и твердый и поблескивал. Томми вдруг с удивлением заметил, что следы дяди Майка начинают светиться и тут же гаснуть. Дядя Майк наклонился и несколько раз провел пальцем по песку. Нарисованный им узор засветился тем же зеленым огнем.
В полном восторге ребята принялись писать на песке свои имена. Буквы мягко светились, словно цифры на ручных часах. Томми слепил из влажного песка что-то вроде снежка и запустил им в темноту. Ударившись о землю, комок рассыпался на сверкающие осколки, точно ручная граната. Это было прекрасно и непонятно.
