Пули свистели вокруг, но дорога была извилистой, а индеец оказался отличным водителем, и ему удавалось держаться на приличном расстоянии от преследователей.
Дорога, окружённая с двух сторон дебрями тропического леса, постепенно сужалась. Обогнув очередной холм, машины вышли на прямой участок.
"Это конец, — подумал Володя, услышав, как выходит воздух из пробитой пулей шины. — Господи, ну почему я не остался дома!"
Грузовик завилял и, накренившись на правый борт, врезался в дерево. Обезумевший поросёнок вылетел из кабины и, не разбирая дороги, бросился навстречу джипу преследователей. Он заметил машину, лишь оказавшись метрах в двух от переднего бампера. Вообразивший себя то ли птицей, то ли голливудским суперменом, поросенок взвился в воздух, намереваясь перепрыгнуть через препятствие, но, не рассчитал свои силы, врезался в лобовое стекло и, высадив его, пушечным ядром угодил прямо в голову водителю.
Джип резко вильнул в сторону, сорвался с обрыва и покатился вниз по склону оврага, ломая кусты и деревья.
Оглушенный ударом Володя безучастно наблюдал, как на дорогу, хромая и жалобно повизгивая, выбирается поросёнок, и тут до него дошло, что сейчас вслед за ним могут появяться и убийцы. Дальнейшее он помнил смутно. Схватив в охапку моноцикл и мешок с реквизитом, циркач отчаянно рванулся в джунгли на противоположной оврагу стороне дороги. Казалось, что силы его удесятерились. Володя ломился через густые заросли, как молодой лось, не замечая веток, хлещущих его по лицу и цепляющихся за велосипед, не чувствуя колючек, раздирающих его одежду и впивающихся в кожу.
Громкие голоса бандитов и хруст ломающихся кустов за спиной только сильней подстегивали Володю. Он бежал вперёд, лавируя между поваленными деревьями, скатываясь в овраги и карабкаясь вверх по склонам. Наконец силы оставили циркача, и он свалился на землю. Прежде чем отключиться, он понял, что не слышит своих преследователей. Они его потеряли.
Володя проснулся на рассвете. Бодрыми пронзительными голосами перекликались птицы. Огромная сине-зелёная бабочка покружилась над его лицом и взмыла вверх. Крупный рыжий муравей, шевеля усиками, с любопытством исследовал его руку. Лес жил своей жизнью.
"Надо выбираться отсюда, да побыстрее", — подумал циркач, вспоминая рассказы ныне покойного Соломона Махмудовича о ядовитых змеях и пауках, диких кошках и паразитах, проникающих в кровеносные сосуды и обрекающих человека на медленную мучительную смерть.
— Не вздумайте даже близко подходить к лесу, — неоднократно предупреждал артистов импресарио. — Вы подписали контракт и нужны мне живыми.
Володя оглянулся вокруг, пытаясь сообразить, где же находится дорога, но лес не собирался выдавать свои тайны и окружал его плотной зелёной стеной, полной шорохов и таинственных звуков.
"Надо бы поесть", — подумал Володя.
Он попытался припомнить советы из книги по выживанию, которую он из любопытства пролистал пару месяцев назад, но по какой-то причине на ум ему приходила лишь совершенно неуместная в данной ситуации рекомендация о том, что питаться можно лишь морскими рыбами с подвижной нижней челюстью, поскольку рыбы с подвижной верхней челюстью ядовиты. До моря ещё надо было добраться.
Чёрно-красная птица с длинным оранжевым клювом и задорным хохолком присела на качнувшуюся ветку.
"Можно питаться яйцами птиц", — вдохновился циркач и тут же отмёл эту мысль как недостойную истинного вегетарианца.
Жирная белая личинка появилась на стволе дерева и медленно поползла вверх, волнообразно извиваясь всем телом. Птица схватила её клювом и, запрокинув голову, проглотила в несколько приёмов, дёргая шеей и судорожно раздувая зоб.
Это малопривлекательное зрелище заставило Володю сглотнуть слюну.
"А ведь для австралийских аборигенов личинки — чуть ли не лучший деликатес, — вспомнил он. — Не думал, что окажусь в ситуации, когда мне придётся выбирать между личными принципами и возможностью выжить. Ладно, может быть, повезёт, и я отыщу бананы или какие-нибудь орехи".
Циркач вскинул на плечо велосипед и, подхватив мешок с реквизитом, двинулся вперёд, ориентируясь по солнцу. Он решил, что если придерживаться одного направления, лес рано или поздно кончится, и он отыщет людей.
Несколько дней спустя измученный скитаниями Володя наткнулся на огромное поросшее мхом и травой ступенчатое сооружение с плоской вершиной, в которой он признал индейскую пирамиду. Ему уже доводилось видеть подобные строения в Тикале, но там заросли вокруг пирамид были расчищены, и автобусы с многочисленными туристами свободно подъезжали к ним по узкой грунтовой дороге.
Здесь не было ни дорог, ни туристов, но циркач так устал, что дальнейший переход через джунгли казался ему абсолютным безумием.
— Была бы пирамида, а уж туристы или, по крайней мере, индейцы рано или поздно появятся, — решил он и соорудил у подножия пирамиды небольшой шалаш.
Вокруг в изобилии росли бананы. Отдохнув и восстановив силы, Володя заскучал, и тут ему пришла в голову гениальная идея. Он будет тренироваться на вершине пирамиды! Оттуда открывается широкий обзор во все стороны, и если в пределах видимости появятся люди, то или он заметит их, или они заметят его.
Циркач достал из мешка с реквизитом серебряный костюм для выступлений и надел его вместо рубашки и брюк, пришедших в полную негодность за время перехода по джунглям. Затем он затащил моноцикл на вершину пирамиды и приступил к тренировкам.
Шли дни, отмеченные растущей ненавистью к бананам и москитам, но ни один представитель человеческого рода так и не появился.
И вот 17 апреля, в день его рождения, Володя лежал на вершине пирамиды, и надежда на чудо всё ещё теплилась в его душе. Циркач тяжело вздохнул, повернулся на бок, поправил сомбреро, укрывавшее от солнца его лицо, и погрузился в тяжёлый беспокойный сон.
Володе снилось, что злобные латиносы, вооружённые кинжалами и автоматами, заставляют его есть бутерброды из бананов, кузнечиков и толстых белых личинок, а Pыжая Клашка, отхлебывая текилу из пузатой зелёной бутылки, надрывно читает стихи про объятья, лобзанья и страданья.
ГЛАВА 3
Мемуары экс-президента
"Кривозубый Ху упал на колени, умоляя меня о пощаде. Он кланялся, прижимаясь лбом к полу и дрожал так, что его жирные щёки трепетали, как желе на кресле для вибромассажа.
— Клянусь, я ни в чём не виноват, — всхлипывал он, но оба мы прекрасно понимали, что, какие бы слова он ни произнёс, они не помогут спасти его жалкую никчёмную жизнь.
Я улыбнулся, предвкушая удовольствие.
— Даже такой червяк, как ты, понимает, что лучше рассказать правду и умереть быстро и безболезненно, чем непрерывно страдать в течение нескольких дней, а может даже месяцев, зная, что в конце концов я так или иначе выясню то, что меня интересует, — сказал я. — Пожалуй, для начала я протяну нейлоновую нить из одной твоей ноздри в другую и начну медленно-медленно перепиливать ею носовую перегородку. Чтобы твои ощущения были более изысканными, можно пропитать нить растворами соли и перца. Затем…
— Нет, не надо, — жалобно завыл Кривозубый Ху, подметая щеками пол. Я всё расскажу.
Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. В его душе ещё теплилась надежда, которая, как известно, умирает последней.
— Один человек заплатил мне за информацию и заплатил очень щедро. Он сказал, что мне нечего бояться…
— Как его звали?
— Не знаю. В таких делах не принято оставлять свою визитную карточку. Это был европеец, довольно высокий, тощий и прямой, как швабра. Говорит по-английски со странным акцентом. Губы тонкие и поджатые. Лицо неприятное и кислое. На левом виске длинный шрам, пересекающий бровь.
— Хватит…
Я знал, о ком идёт речь.
Я неторопливо вынул из кармана длинную чёрную ленту с несколькими надрезами, подобную тем, которые употребляли туги-душители[2], и аккуратно намотал один её конец на левый кулак.
Ху подавился собственным плачем и несколько раз судорожно глотнул воздух, как рыба, вытащенная из воды. Его лицо посинело. Он вцепился руками в горло и, содрогнувшись всем телом, упал на пол и затих.
Я подошёл к предателю и прикоснулся пальцами к его шее. Пульс не прощупывался. Кривозубый Ху был мёртв, хотя я даже не накинул ленту на его шею. Предателя убил страх."
Чёрный Дракон отложил в сторону дорогую ручку с золотым пером и удовлетворённо откинулся в кресле, ещё раз пробегая глазами только что написанные строки своих мемуаров. Его мысли витали в далёком прошлом, когда проклятый французишка Мортимер Дюпур в очередной раз перешёл ему дорогу, лишив его, с помощью Кривозубого Ху, возможности приобрести почти за бесценок старинную рубиновую чашу, некогда принадлежавшую династии Цин.
