месте и, как только Сонька помчалась дальше, повернулся к огороду.
– Сидишь? – крикнул он.
Толик завозился в своём схроне, старая резина заскрипела. Колян спрыгнул с крыльца и пошёл, широко переступая клубничные грядки. Кепка на нём успела намокнуть, козырёк провис. В зубах неизменная соломинка.
– А меня отец всё посылает и посылает посмотреть, что с пугалом. Говорит, ветром плащ сорвало. Я думал, что за бред? В жизни не срывало.
– Ага, сорвало, – поддакнул Толик, плотнее кутаясь в одеревеневшую от времени резину.
Всем своим видом ему хотелось показать, какой он несчастный и какие все вокруг виноватые, но любопытство пересилило.
– Чего там? – кивнул он в сторону улицы.
– Тебя мать ищет.
– И пусть ищет. Как всё успокоится, я в окно залезу.
– Волнуется.
Толик уставился на Кольку:
– А с чего все взяли, что это я? Мы с Игорьком, между прочим, её спасли. Она уже тонуть собралась. А потом на себе тащили.
– А разыграл кто?
– Кто? – сунул нос в воротник плаща Толька. – Не знаю кто.
– Так Ритка первая пробежала по домам и рассказала, что ты предложил новеньких напугать. Ещё и историю про мёртвую свадьбу вспомнил.
– А чего Ритка?
Толик глубже закопался в плащ. Он хотел вообще в нём раствориться, чтобы на некоторое время стать невидимым и неслышимым.
– Ей мать вставила. Ритка всех убеждала, что это не она, но зачем-то в костюме осталась.
– А Иринка? – буркнул Толик, понимая, что всё не так хорошо, как ему казалось. Зря спрятался. Надо было сразу домой идти. Его сделали крайним, и теперь придётся оправдываться.
– Я ходил с народом к ним домой. Баба Света кулаками машет, говорит, чтоб близко больше к её дому не подходили. Всё, что нужно, мы уже сделали. Маринка выбегала на крыльцо, рассказывала, что сестра бредит, вроде как температура у неё. В бреду про утопленника твердит и всё хочет на Онегу пойти.
– А какого лешего они купаться полезли? Могли бы с берега смотреть. Как все нормальные люди.
– Маринка рассказывала, что это всё сеструха. Когда Ритка завыла, Иринка её за руку схватила и через кусты ломанулась, а потом сразу в воду полезла и стала тыкать, говоря: «Вот здесь, вот здесь!» Потом вдруг резко наклонилась, говорить стала с кем-то. И бухнулась. Тут и вы с Игорьком подоспели.
Толик мрачно смотрел в сумерки. Хорошая была идея. Потом бы поржали у костра. Непонятно, почему всё так плохо закончилось.
– А делать-то теперь чего? – спросил он, понимая, что трёпки не избежать.
Колян долго грыз соломинку, смотрел, как с козырька кепки капает.
– Может, прощения попросить?
– У кого? – Толик почему-то представил, что в знак прощения его опять погонят на озеро, заставят нырять, доказывая, что никакого утопленника Иринка видеть не могла. Но тут должен непременно вынырнуть обиженный утопленник с претензией, что его так плохо изобразили. Толик попросит прощения, обнимется с ними и клятвенно заверит, что больше никогда так делать не будет.
– У новенькой.
Толик вздрогнул, прогоняя образ братания с потусторонними жителями: в его фантазиях уже и русалки из озера полезли, и морские чудовища.
– Я её пальцем не тронул, – напомнил Толик. – Она сама зачем-то через кусты, а потом нырнула. Ладно бы она нас с Риткой испугалась. Так ведь нет.
– Ну тогда у бабы Светы, – Колян почесал лоб и вновь нахлобучил кепку.
– А у неё-то с чего? Она просила девчонок пригласить, я пригласил. Они сами…
– Тогда зачем ты тут сидишь? Шёл бы домой.
От неожиданного предположения, что он на самом деле и не виноват вовсе, Толик встал.
– Погоди! Мать-то тогда почему злится? – остановил он сам себя.
Колян догрыз соломинку, бросил остаток под ноги.
– Мож, просто потеряла тебя, волнуется? Темно что-то. Обычно об это время светло.
Толик стащил с макушки противогаз. Тот неприятно щёлкал гофрированным хоботом.
– Я тогда пойду, – Толик потянул с себя плащ. – До завтра. Ты фоткаться-то будешь?
– Если не отменят. – Колян забрал противогаз и любовно прижал его к груди.
– С чего отменят-то? Не должны! – замотал головой Толик. Ему нужно было хоть за что-то зацепиться в будущем, чтобы прожить сегодняшний вечер. – Наташа говорила, фотограф уже приехал. И с коровой договорились.
– Так ведь дождь, – показал на небо Колян.
Дверь дома ухнула. На крыльцо вышел Колькин отец, дядя Миша, крупный приземистый мужчина. Толик упал на четвереньки и между грядок пополз к калитке.
– Чего там? – крикнул дядя Миша.
– Свалилось, – поднял на руках тяжеленный плащ Колян.
Толик выскользнул на дорогу.
– И калитку закрой! – приказал дядя Миша. – За обормотом… – добавил он тише.
Дождь начал донимать. Ветер хлёсткой водяной метёлкой охаживал лицо и шею, пробивал сквозь футболку.
По всей деревне свет уже почти не горел. Их с мамой дом тоже стоял тёмным. Толик потоптался на крыльце, подумал и пошёл вкруг избы. Остановился на заднем крыльце. Но и с него сошёл, пробрался к кухне. Все окна были закрыты, но он знал, что одно рассохлось и треснуло, поэтому легко открывается снаружи. Он поддел расщепившуюся планку, и створки охотно поддались нажиму. Прислушался к тишине кухни. Тикали часы, гудела заблудившаяся муха. Перебрался через подоконник, сполз на пол. В комнату не пошёл – мать сразу проснётся, а полез на печку. Места здесь было мало. Освободил пятачок среди коробок и банок, подтянул под себя столетний тулуп, утопил нос в кисло-вонючей шерсти и уснул.
Сон был тревожный. Спать на жёстком Толик не привык, поэтому постоянно ворочался. Из сна в сон он оказывался на озере. Это был знакомый родной берег. Празднично украшенная пристань. Толик был уверен, что готовится какое-то торжественное событие. Что идущие издалека лодки – это кижская регата. А наряженные люди на пристани – местные, собравшиеся танцевать заонежскую кадриль. Но людей в костюмах оказалось слишком много, и были они все какие-то незнакомые. Лодки приближались. На них играла музыка, от бортов развевались ленточки. Все смотрели на эти лодки, но почему-то не радовались. Вдруг поднялся крик. У Толика над ухом сказали: «Так им и надо!» – и он проснулся уже окончательно.
Мать жарила блины. Стоял обалденный запах, вкусно шкворчало масло. Толик приподнялся. За ночь он ухитрился расчистить себе место на печке, раскидав коробки с банками по углам лежанки и растянувшись во всю длину. Ещё и старой телогрейкой сверху прикрылся. Толик почесал в затылке – он, на удивление, выспался.
Стопка блинов на столе звала к себе.
– Слезай, – сухо сказала мать, заметив движение за занавеской.
Толик с наслаждением потянулся – после вчерашнего двойного купания сначала в озере, а потом под дождём хотелось немного размяться.
– Слезай, говорю, – с раздражением повторила мать.
Толик слез. Кеды были ещё мокрые, и он босиком прошлёпал по деревянному полу. За окном серело.
– Садись.
Мать выставила ближе к его краю стола чашку, плеснула кипятка.
Толик посмотрел, как крутятся в водовороте воздушные пузырики.
– Я не виноват, – начал он, но мать перебила его:
– Завтракай.
Это было очень щедрое предложение. Мать обычно
